Северные огни - Барлоу Джеффри - Страница 22

— Что же все-таки случилось? — спросила Лаура у профессора. — В окно мы почти ничего не разглядели. Мистер Киббл сказал, там была огромная собака.

— Да, собака была, — подтвердил секретарь. — Бесовская тварь, но не взбесившаяся, нет. В жизни того не водилось, чтобы бешеный пес вставал на задние лапы и расхаживал, как человек.

— Как человек, — подхватил профессор. — Точно некая сила привела его в движение и подчинила себе.

— «Привели в движение» — именно в этих словах мисс Джекс описывала пляску матроса.

— Да, верно.

— А как же лошади? — воскликнул старый Том, с размаху ударив кулаком по столу. — Вы про лошадей и словечка не сказали. Как там Мэгги и вороной Нестор?

— До утра лошади в безопасности, Том, — заверил профессор. — Конюшня надежно заперта. Теперь никто до них не доберется.

— Бедняжка Мэгги, — засопел конюх. Он горестно уставился на чашку; его лицо, точно вырезанное из векового самшита, сморщилось подобно сушеной черносливине. — Бедная моя деточка… небось, до смерти перепугалась. И кто бы ее осудил? Я во всем виноват, я… мне следовало остаться с ней. Я должен пойти к Мэгги!

— Незачем упрекать себя, Том. И запомните: сегодня ночью вы из дома не выйдете, — проговорил профессор, естественно и непринужденно налагая вето на переселение старика в конюшню. — Мистер Киббл, вы тоже останетесь. Уже очень поздно, и, держу пари, гроза стихать и не думает. Мы ни в коем случае не можем позволить вам уехать — учитывая все, что произошло нынче вечером. Миссис Минидью, будьте так добры, подготовьте для мистера Киббла гостевую комнату!

— Да, сэр, конечно, — ответствовала достойная женщина с лукавым блеском в глазах и поспешила наверх выполнять профессорские распоряжения.

— Ну что, Том, вы наконец пришли в себя? — осведомился профессор, ободряюще потрепав конюха по плечу. Том Спайк допил чай и, благодаря ему укрепившись духом, кивнул.

Слегка подсушившись у очага в кухне, профессор и мистер Киббл возвратились в гостиную, где к ним вскоре присоединились Лаура и миссис Минидью. Профессор постоял немного у окна, покуривая трубку и размышляя о разбушевавшихся стихиях. Хотя молнии и гром утихли, дождь хлестал в стекла с прежней силой. За окном из тьмы словно выступила фигура мастиффа — призрак жуткого пса, что еще недавно стоял во дворе, оглядываясь через плечо.

— А кто видел Джема? — внезапно спросил профессор. — Юноша куда-то запропастился.

— Кажется, он удрал от греха подальше, как только поднялась суматоха, — молвила мисс Дейл.

— Господи, хоть бы только из дома не убежал! — воскликнула миссис Минидью.

Спешно организовали поиски, и вскоре рыжий клубок шерсти был обнаружен под диваном в профессорском кабинете. Однако как ни старались профессор Тиггз, и Лаура Дейл, и прочие, выманить перепуганного «юношу» из укрытия не удалось. Там кот и остался, посверкивая ярко-зелеными глазищами на своих спасателей.

Спустя некоторое время огни затушили, домочадцы разошлись по спальням и по возможности забылись беспокойным сном. Тягостная ночь, еще недавно столь богатая событиями, потекла своим чередом, грозя растянуться до бесконечности.

Глава VIII

Пари и предложение

— Так вот что я вам скажу, — молвил мистер Самсон Хикс, и заговорил — не спеша, выбрав момент и должным образом подготовившись.

За крепко сбитым столом в общей зале трактира «Клювастая утка» расположились четверо. Прямо перед ними огромное окно выходило на грязную гужевую дорогу, проходящую перед заведением. А поскольку трактир стоял на возвышенности Хайгейт-хилл, сразу за дорогой открывалась широкая и величественная панорама солтхедской гавани — безо всякого тумана, ибо в туманные дни ни о какой панораме и речи не шло. В решетчатые окна струился свет, а глазам тех, кто устал от города, представал вид весьма отрадный.

Трактир «Клювастая утка» являл собой древнее сооружение из закаленного красного кирпича — столь же закаленного и красного, как физиономия мистера Хикса, — испещренного и дополненного вставками из векового дуба, со створными окнами в старинном духе, разверстыми фронтонами и высокими дымовыми трубами и плотно оплетенное плющом. В памяти моей и по сей день живы очертания этого расползшегося дома, хотя сам он вот уже много лет как разрушен, сгинул в никуда и существует разве что в грезах, подобно скоротечным веснам моей юности. Старый друг, как ты переменился! Истребленные огнем, твои панели и меблировка обратились в золу, а остатки закаленной кирпичной кладки давным-давно разобрали и увезли на тачках прочь. В ту пору ходили слухи, будто кухню подожгли нарочно, в отместку неумолимому тирану-владельцу. Но подробнее об этом — позже.

— Так вот что я вам скажу, — повторил мистер Хикс. Поправив темные очки, он запустил руку глубоко в карман брюк в тонкую полосочку и нашарил кисет с табаком.

День выдался холодный и пасмурный; дул резкий не по сезону ветер. В очаге пылал торф. За крепко сбитым столом четверка посетителей задумчиво наблюдала за шлепающими по грязи прохожими, за грохочущими телегами и повозками солтхедских лавочников, за роскошными экипажами, скромными догкартами, и за великолепными броскими омнибусами, запряженными лошадьми, что проплывали за окном.

— Так вот что я вам скажу, — произнес мистер Хикс, раскурив наконец трубку и выжидательно выпрямляясь на табурете.

— Да валяй же говори, сколько можно бодягу тянуть? Чего ты ждешь? — рявкнул джентльмен с грубыми чертами лица и припорошенным сединой подбородком, сидящий по левую руку от него. — Ты все твердишь, дескать, есть у тебя что нам сказать. Ну так выкладывай.

— Ага, — поддержал его тщедушный тип, устроившийся напротив, поднося к губам высокую кружку размером примерно с его голову.

— Джентльмены, — проговорил мистер Хикс с сухим смешком, что почти никак не отразился на закаленной красно-кирпичной кладке его щек. — Я вам вот что скажу. В своем ремесле Самсон Хикс слывет человеком оченно наблюдательным. Заметьте, это не похвальба и ни на йоту не вымысел; это констатация факта — ни больше ни меньше, — то, что я своими ушами слышал, заметьте.

— Ближе к делу, — повторил первый из джентльменов.

— Говорит, своими ушами слышал, — кивнул джентльмен с редеющей шевелюрой и седыми бакенбардами, долговязый и тощий.

— Именно так, Лью Пилчер, — подтвердил мистер Хикс, — слышал от людей, которых, между прочим, чту и уважаю. В той сфере деятельности, где старина Хикс подвизается, наблюдательность — один из секретов ремесла. Сдается мне, будто не далее как вчера один мой юный друг сообщил мне, что потерял свой модный черный цилиндр. «Ну и где же вы его потеряли?» — спрашиваю я. А он в ответ: «Да если б я знал, я бы небось не тратил бы даром время на разговоры с вами». «А вы уверены, что не забыли его где-нибудь?» — спрашиваю я. И на мой просвещенный взгляд, джентльмены…

— Ого-го! «Просвещенный взгляд», грит, — перебил джентльмен с припорошенным сединой подбородком.

— Экие церемонности, — посетовал долговязый и тощий мистер Пилчер, покуривая глиняную трубку. — Небось один из тех самых «секретов ремесла», что он подцепил от жирдяя-поверенного.

— Ага, — кивнул парень с увесистой кружкой.

— На мой просвещенный взгляд, джентльмены, — продолжал между тем мистер Хикс, иронически подчеркивая последнее слово, — мой юный друг вовсе не потерял свой цилиндр. Не потерял, джентльмены, а где-то позабыл. Между этими двумя понятиями, видите ли, существует глубокое различие, и от наблюдательного человека вроде старины Хикса оно уж не ускользнет.

— Не вижу разницы, — хмыкнул седоватый джентльмен, подозрительно хмурясь. — А ну, объясните-ка.

— Потерять некую вещь, — проговорил мистер Хикс, — означает лишиться ее посредством внешних факторов, от воли пострадавшего не зависящих. Так, например, человек, потерявший цилиндр, лишается его по вине другого, не возвратившего чужую собственность по принадлежности; в противном случае цилиндр со временем найдется и будет ему отдан. Напротив же, человек, забывший где-то свой цилиндр, его вовсе не лишился, но лишь временно обходится без него, в силу вполне простительной рассеянности. В конце концов вещь к нему вернется. Первый случай — следствие внешних обстоятельств, второй — результат собственной ошибки. Так что сами видите, джентльмены, с помощью наблюдательности отличить одно от другого труда не составит. — Он сухо, самодовольно осклабился, и брови за дымчатыми стеклами очков взлетели вверх.