Гордиев узел сексологии. Полемические заметки об однополом влечении - Бейлькин Михаил Меерович - Страница 92

Продолжим обзор парадоксов, свойственных гомосексуальности. Пожалуй, самый удивительный из них – стремление людей с болезненной застенчивостью и низкой самооценкой участвовать в унизительном “туалетном сексе” и в анонимных массовых оргиях геев.

Парадоксы интимофобии

В “Интро(миссии)” есть забавный эпизод. На другой день после первой в его жизни гомосексуальной близости, Костя, не меняя своих привычек, загорает и купается в трусах. “Интересно, – думает уязвлённый Дима, – почему он их не снял. Никого ведь рядом нет. Наверно, меня стесняется. Я ныряю, ударяясь лбом о дно, и стаскиваю с него трусы. Гадкие семейные трусы тяжёлым грузом идут на дно. Долго ныряем за ними. Нахожу я”. Обида Лычёва понятна: если его любовник, оставшись с ним наедине, стыдится собственной наготы, значит, полная победа над ним ещё не достигнута, и таким образом, его, Димины, достоинства остаются под сомнением. На деле, однако, всё гораздо проще: Костю никто не надоумил, что одна из главных радостей любви – интимность, включает способность партнёров, не стыдясь и не прячась, любоваться нагими телами друг друга.

Этому не учат ни семья, ни школа. Потому-то большинство супружеских пар вступает в близость в темноте, не раздеваясь догола. Сегодняшние нравы стали посвободнее, но сексолог по-прежнему констатирует отсутствие интимности даже у молодых супругов, воспитанных, казалось бы, на откровенно эротических телепередачах. Муж зачастую отшатывается, если жена попытаться его приласкать после половой близости. Выполнив свой супружеский долг, он торопливо натягивает приспущенные на время трусы, поворачивается спиной к жене и засыпает. Так уж он воспитан (точнее, не воспитан).

Интимности боятся и многие женщины, ведь их воспитывают куда строже, чем мужчин. К тому же они не прочь намеренно прибегнуть к интимофобным приёмам, манипулируя своими мужьями. Пресекая даже самые робкие попытки мужа прикоснуться рукой к её половым органам и соглашаясь на близость с ним не чаще двух-трёх раз в месяц, иная супруга обрекает партнёра на развитие серьёзных сексуальных расстройств. Приписывая мужу “половую распущенность”, подобная жена самоутверждается в роли хранительницы высоких моральных принципов и семейных ценностей.

Можно было бы предположить, что страх перед наготой объясняется обычными дефектами общей и сексуальной культуры. Но, как правило, его корни уходят в невротические переживания подросткового периода. Именно тогда может сложиться ошибочная уверенность мальчика в том, что его член слишком мал, уродлив, что он явно хуже, чем у большинства мужчин. Эти мнимые дефекты отравляют жизнь куда больше, чем иные подлинные болезни. Один из пациентов на третьем десятке жизни всё ещё избегал половой близости и оставался девственником из-за вздутой вены, замеченной им в подростковом возрасте. По его мнению, она безобразно уродует эрегированный член. Казалось бы, этот мнимый недостаток потерял бы своё значение, если осуществлять близость в полумраке. Но даже на это он никак не решится: всё-таки остаётся опасность того, что подруга внезапно включит свет! Боясь “позора”, он предпочитал ограничиться лишь платоническими отношениями с противоположным полом.

Так возникает интимофобия, невротический страх перед интимностью.

У геев гораздо больше шансов впасть в интимофобию, чем у кого-либо. Слыша хулу в адрес “поганых педиков”, они остерегаются ситуаций, способных сделать их девиацию явной. Напомним письмо анонимного корреспондента (А. К.), рассказавшего о муках своего полового созревания: “Я начал бояться разоблачения: стыдился появляться в бане и на пляже; казалось, все видят мою эрекцию и блеск в глазах. Самое ужасное, что с годами страх не проходил”.

Нечто подобное, по-видимому, испытывал и Константин. До встречи с Димой у него не было полной уверенности в собственной гомосексуальности, но то, что ему в окружении нагих мужчин приходилось бдительно следить за предательским поведением своего члена, сомнений не вызывает. Впервые в жизни он мог, наконец, не скрывать эрекции, вызванной близостью нагого юноши. Но даже после серии любовных подвигов, он так и не смог отбросить свою “зажатость”, нажитую с подросткового возраста.

Можно было бы предположить, что с опытом раскрепощённость всё-таки приходит к геям. Ведь трудно назвать стеснительным и робким того, кто отправился в поисках партнёра на “плешку”. Между тем, даже полупорнографические откровения Юри Мэтью Рюнтю (1995) являют миру крайний эмоциональный зажим случайных “голубых любовников”. Их взаимоотношения фальшивы, неискренни и анонимны:

“Вот и парень навстречу. Приятен лицом и со вкусом одет. Без приглашения усаживается. Послушно уступаю ему место на скамейке.

– Я Салли, – представляется он, опуская голову. Его щёки на мгновение вспыхивают и гаснут. Это выдаёт его ложь. Не глядя на меня, он быстро начинает рассказывать о себе. Его слова буквально сыплются на меня.

– Мне двадцать два. Совсем расплылся после двадцати. Становлюсь невероятно толстым. Зеркало доказывает это ежедневно…

На полуслове умолкает. Он поворачивается в первый раз в мою сторону. Печальные глаза смотрят в упор. Я не могу ответить. Уже десять минут, как курю молча. Молчание может показаться грубостью. Я встряхиваю головой. Изображаю деланный интерес. Моя совесть стыдит меня за мой голос, который фальшивит, уши краснеют – это расплата за неискренность. Чувствую, насколько сам себе отвратителен. А он? Разве он другой? Поднимаю виновато глаза. Смотрю на него. Он уклончиво улыбается в ответ. Неискренность – это его нутро. Моё догадливое согласие на секс его устраивает. Он понял, что может со мной делать всё, что захочет. Его рука касается моих брюк. Он оттягивает ремень и пытается залезть в мои плавки. Легко добившись своего, улыбается. Его глаза загораются.

– Ты нашёл, что ожидал? – подмигиваю я.

В ответ – сопение. Он запускает в мои брюки и другую руку. Он до невероятности сконцентрирован. Разговоры ему мешают. Комичность его позы вызывает невольный смех. И вот он заканчивает борьбу с моим ремнём. Встаёт на колени. Я целую его в затылок. Глажу волосы. Я больше не хочу разговоров. Он целиком занят. Его руки приятно теплы. Он чмокает от удовольствия. Всё вокруг стало посторонним. Сейчас он думает только о себе. И он прав. Инстинкт полового влечения победил. Салли слеп. Салли глух. Его губы поспешно всасывают мою плоть”.

От того, что иной Миша-Соска обслуживает не казарму автобата, а отдельного клиента; если он делает это не задаром, а, занимаясь проституцией; если действие происходит не в России, а за океаном, суть дела не меняется. Об этом когда-то сказал Бодлер:

Везде – везде – везде – на всём земном пространстве

Мы видели всё ту ж комедию греха…

Врач расценивает подобное поведение как симптом невротического развития. Похоже, Зосимов прав, говоря, что за развязным поведением геев часто “скрывается их ранимая душа и отчаявшееся сердце”. Тогда, может прав и анонимный корреспондент (А. К.), приписывая их неврозы прямому влиянию гомофобии окружающего гетеросексуального большинства?

Проверим эту версию, обратившись к Евгению Харитонову. Вот, скажем, его рассказ об одном из самых счастливых событий в его жизни. Красивый 18-летний парень, уходя служить в армию, подарил ему половую близость. То был абсолютно гетеросексуальный юноша, осчастлививший гея, живущего по соседству, во-первых, следуя собственному любопытству, во-вторых, исходя из уверенности в своей гетеросексуальной ориентации, и, в-третьих, в знак протеста против гомофобных выпадов в адрес человека, которого всегда уважал. Харитонов оценил это как бесценный дар, но его счастье омрачилось невротическими сомнениями.

“Ахх!

то был редчайший, невероятнейший случай, когда можно было делать поганое дело при свете, и только при свете! Потому что в нём не было ни одного изъяна, ни одной даже поры на носу, ни какой-нибудь ненужной нехорошей полубородавки, ни лопнувшего сосудика, ни родинки не на месте, всё было молодо гладко и сладко, всё было божественно как для кинофильма.