Леший и Кикимора - Копейко Вера Васильевна - Страница 16

Алексей вздохнул, чувствуя, что воздух за бортом машины наконец становится прохладным. Солнечный шар наполовину опустился в море и намок. Он напрягся — ему всегда казалось, что если постарается, то уловит шипение раскаленного светила, покидающего берег.

Он уловил и готов был похвалить себя. Но легкий свист, похожий на ультразвук, испортил картину. И он, и шипение исходили из глубин организма его гостя. Алексей усмехнулся — свежий морской воздух, хорошая еда меняют привычки даже таких стойких и неколебимых натур, как Сергей Антонович Бирюков. Ничего, на свежую голову пощелкать файлами еще лучше.

Он вышел из дома и потопал вдоль кромки воды. Солнце расплылось в море, ему показалось, что оно сейчас похоже на личико Кикиморы в золотых кудрях.

— Хи-хи, хи-хи, хи-хи…

Он вздрогнул. Нет, это не ее голос, это пискнула какая-то птица.

«— Сколько раз я сказала «хи-хи»? — всплыло в памяти.

— Сколько? Шесть, — четко ответил он.

— Шесть умножь на шесть, — потребовала она.

— Тридцать шесть, — быстро сказал он. — Что дальше?

— Мне будет столько лет, когда мы с тобой встретимся.

Он присвистнул:

— Ты станешь совсем старушкой, Кикимора. — Он протянул руку и накинул капюшон ей на голову. Он сполз на лицо, и Леший услышал из-под него глухой голос:

— Кикиморы не бывают старыми. А Лешие сразу родятся старичками».

Это был их последний разговор в детстве, а утром рано, в час бледно-серого зимнего рассвета, он, усаживаясь в многоместную кабину «КамАЗа», оглянулся. В окне он увидел лицо с приплюснутым носом.

Кто знает, почему она сказала тогда: «Тридцать шесть», — но он увидел Кикимору в Сиднее, когда ей было тридцать шесть лет. Бережно прижимая к груди расписной самовар, она вышла на сцену, построенную посреди большой поляны.

Алексей уже знал, что Катерина Лосева из Москвы приедет на праздник Русского ребенка — ее имя стояло в списке гостей…

Он усмехнулся. Сергей Антонович удивился: почему он позвал его на этот остров в Средиземном море? Не знает даже он, что Кикимора была здесь с ним и улетела в канун его приезда. Что ж, кураторы тоже не все знают.

В последнюю ночь ее маленькое тело было таким прохладным, вспомнил он и почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Ты не выросла, Кикимора, — смеялся он, подсовывая ее под себя.

То же самое он сказал ей тогда, когда увез в домохаусе из Сиднея на берег Тасманова моря.

Небо было черным, ночным, волны дыбились, как шерсть тасманского дьявола. Она дрожала, он согревал ее.

Алексей забыл о своих страхах, об операции, желание слиться с ней, обладать ею, внезапно понял он, жило в нем уже тогда, в семнадцать. Но он, домашний мальчик, выросший почти в оранжерее сибирского городка, не понимал, почему ему так жарко рядом с девочкой. А теперь он знал, чего хочет его тело…

Она приняла его сразу, обхватила его руками и ногами. Она вжалась в него так сильно, будто никогда не собиралась отделиться от него. Внезапная догадка осенила его — эта женщина желала его всегда…

Кикимора сама не знает, что сделала для него. Она подоспела вовремя, когда мучительные сомнения о том, что он такое теперь, после клиники…

Встречи в разных городах и разных странах походили на игру. Сергей Антонович сообщал ему, куда едет Катерина. Алексей опасался привязать ее к себе, вдруг он не даст ей того, чего она хочет. Он не писал, не звонил, а заступал ей дорогу на Оксфорд-стрит в Лондоне, на бульваре Османа в Париже или на Кениг-штрассе в Нюрнберге. Чтобы Кикимора знала — она всегда в круге Лешего, не важно, в какой город она приехала, большой или не слишком.

Ее фотографии — вот что было при нем. Он снимал ее на камеру, на видео. Когда ему хотелось увидеть Кикимору, он мог себе это позволить. А однажды он поместил ее лицо в буклете — компьютерщики потрудились, и из капюшона плаща выглядывало лицо Катерины Лосевой. Она не видела этот буклет.

Раз от раза ему становилось труднее расставаться с ней. Кикимора мучила его во сне, в каждом рыжеватом скауте ему мерещились их сын или дочь…

Он порывался позвонить, написать, но удерживал себя — что он может ей предложить? Ничего не изменилось… в нем.

Поэтому Алексей решился…

10

Мобильник лежал в унитазе и звонил. Сквозь пену, взбитую ершиком, зеленым светом светилась его панель, словно намыленный квадратный глаз.

— Черт побери, — пробормотала Саша.

Мобильник выпал из нагрудного кармана клетчатой рубашки. Она схватила его рукой, обтянутой ядовито-желтой резиновой перчаткой. Таких перчаток у Шейлы в кладовке целая коробка, похоже, она купила их на вес в каком-нибудь магазине, который закрывался навсегда. Она уже знала некоторые особенности местной жизни: что значит сезонная распродажа, а что — распродажа в связи с ликвидацией. Если перевести слово, которым называется такая акция, то получится что-то вроде «подчистую».

Саша выпрямилась, спина одеревенела от напряжения. И не только от физических усилий — не так уж трудно чистить, подметать, вытирать пыль, мыть посуду и много чего еще. Шейла платила за каждое движение, поэтому Саше хватало денег на еду и на жилье, даже, пожалуй, она сама заплатит за половину курса английского, который приближается к концу. Она поморщилась — эта мысль… ущипнула ее. Да. Идет четвертая неделя, а она все еще не нашла бумеранг.

Где только она не искала его! Со шваброй, салфетками, веником, облазила весь дом, приведя Шейлу в восторг.

— Саша, в последние двести лет, я уверена, никто здесь не убирал так старательно. Ты подмела даже на чердаке?

Она подмела бы и на крыше, если бы там мог оказаться бумеранг.

Оторвав длинный кусок розовой туалетной бумаги, Саша насухо вытерла мобильник. Слава Богу, кожаный чехол такой плотный, что вода не попала на корпус.

На панели увидела конвертик, кто-то прислал ей сообщение. Она нажала клавишу. «Мобильная сеть приветствует вас… — читала она. — Мы рады, что вы выбрали нас».

— Да никого я не выбирала. — С досадой она стерла все слова. — Нечего есть мои деньги.

Саша прицепила мобильник к поясу джинсов, быстро закончила уборку.

В «Грэйндже» двенадцать комнат на двух этажах, старый замок оказался длинный, приземистый, толстостенный и потому холодный. Саше досталась комната с одним окном на втором этаже, она выходила на каретный сарай — в точности как на старинных гравюрах, — перестроенный под гараж. В нем три машины и один автобус — все их водила Шейла. Потом туда втиснулась четвертая машина — приехал Питер, сын Шейлы.

В первый день, когда Саша появилась в «Грэйндже», Шейла позвала ее в гараж, где под самым потолком висел велосипед.

— Ты будешь ездить на нем к зеленщику и бакалейщику, — сказала она. — А корзина — вон там. — Она кивнула на стеллаж.

Очень скоро Саша вспомнила, с какой опрометчивой легкостью пообещала Катерине Николаевне быть «покладистой и терпеливой» у Шейлы. Саша уже оценила, что значит быть прислугой за все.

Но правда в том, и это грело, что никогда бы ей не узнать столько английских слов, которые теперь вертелись в голове и на языке. Какие-то она поймала у зеленщика, какие-то у бакалейщика, даже у мальчишек, которые гоняли мяч на поле за деревней, куда она ездила на почту и за хлебом. Английская деревня оказалась самой настоящей, даже белье болталось на веревках — сохло, как в Подмосковье.

Каждый день по четыре часа Саша занималась в классе, а потом подметала, мыла посуду, чистила сковороды и кастрюли, сгребала листья в саду.

Но вообще-то все складывалось нормально. Болтать с тетками, у которых английский не лучше ее собственного, — занятное дело. Таиландки, индианки, чешки, польки, следом за ней прикатили две венгерки… Всех учила Шейла и нанятые ею учителя. Большей частью ученицы оказались не молоденькие, постарше Катерины Николаевны и ее матери. Прошло недели две, прежде чем Саша поняла, чему, кроме английского, Шейла учит женщин.

Она учила их жить… после климакса. Саша никогда не думала, что кого-то это может интересовать. Бабушки они и есть бабушки — при деле, при внуках, как в Менделееве. Она была уверена и сама, что когда у них с Мишей появятся дети, то мать станет нянчиться с ними и тем самым наслаждаться. Но эти… эти тетки собирались жить по меньшей мере до восьмидесяти и беспокоились о том, чем займутся, когда уже трудно очаровывать мужчин и… заниматься сексом. Они собирались ездить по миру, учиться в университетах, овладеть тем, на что не хватало времени раньше! Лепить керамические горшки, выращивать комнатные цветы, составлять сухие букеты, играть в гольф!