Последняя империя. Книга первая - Сартинов Евгений Петрович - Страница 14

— Служу России!

— Возвращайтесь, мы ждем вас.

Тем временем оцепенение на мостике сменилось эйфорией всеобщей радости.

— Мы это сделали, мы смогли! — как заводной бормотал Баранов, пожимая руки всем попадающимся на его пути: дежурным офицерам, мичманам, даже дневальному, принесшему кофе для всей смены.

— Поздравляю, адмирал! — Сазонтьев пожал руку командующему флотом. — Давай, поворачивай свои корыта домой. Меня уже тошнит от этого вашего океана.

После этих слов главковерх повернулся к своей боевой подруге. Обняв ее, он спросил:

— Ну, как тебе зрелище? Предыдущее было почти шестьдесят лет назад. Можешь считать, что это было сделано для тебя. Я так и велел написать на боку бомбы: «Сашка».

— Жутко, — с трудом выдавила девушка, передергивась всем телом. — Сколько их там погибло?

— Тысяч семьдесят было, это только примерно.

Состояние шока испытывала не одна Сашка. На ходовом мостике «Нимица» царило молчание. Командующий флотом и командир корабля неподвижно сидели в своих креслах. Наконец Кларк с трудом выдавил то, о чем думали сейчас все:

— Безумцы... Они смогли это сделать. Сейчас, в наше время!

Утром следующего дня как всегда сдержанный, немногословный Сизов давал свои пояснения к этому потрясшему весь мир событию.

— Руководство России пришло к выводу, что неразумно посылать на гибель десятки тысяч своих солдат, и нанесло ядерный удар по острову Кунашир. Мы сожалеем, что нам пришлось принять такое решение, но другого выхода мы не видели. Кстати, мы руководствовались прецедентом, имевшим место в августе сорок пятого года. Американцы тогда также решили поберечь своих парней и сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Мы желаем мира с Японией, и поэтому в знак доброй воли возвращаем оба острова, Кунашир и Итуруп, во владение Японии. Они никогда ранее, до сорок пятого года, не принадлежали России. В отношении остальных островов Курильской гряды мы категорически отвергаем все возможные притязания Страны восходящего солнца.

Этого не ожидал никто. Журналисты молчали, первым нашелся корреспондент «Нью-Йорк Таймс»:

— Скажите, а зачем надо было наносить атомный удар, если вы все равно уступаете эти острова Японии?

— А затем, чтобы никто не думал, что от России так легко оторвать кусок территории.

— Вы не опасаетесь, что радиация накроет и Россию?

— Нет. Осенние ветры уносят радиоактивные облака в океан.

— Они могут достичь берегов Соединенных Штатов?

Сизов пожал плечами:

— Я не Гидрометцентр. Вы узнаете об этом раньше меня.

Тут вопрос задал корреспондент «Комсомолки»:

— Скажите, а что Японии делать с вашим подарком? Там же сейчас радиоактивная пустыня?

На губах Сизова неожиданно промелькнула усмешка:

— Насколько я знаю эту нацию, японцы создадут на островах красивейшее кладбище.

Через сутки Хироти Идзуми заявил по телевидению о своей отставке. Девяносто семь тысяч павших в цвете лет парней словно давили на плечи премьер-министра. В самом конце своей речи он неожиданно расплакался. Среди погибших значились и трое внуков самого Идзуми. Вернувшись в резиденцию, Идзуми в сопровождении адъютанта, капитана Миямото, прошел к себе в кабинет. Сняв смокинг, он расстегнул рубаху и, усевшись на циновку, принял из рук капитана короткий самурайский меч для последнего жеста чести.

Несколько минут Идзуми сидел неподвижно, в тишине было слышно, как внизу, на площади перед дворцом, бушевала толпа сторонников продолжения войны. Наконец старик поднял меч, повернул его острием к себе, но лишь только металл коснулся дряблой кожи его живота, как решимость оставила бывшего камикадзе. Опустив меч, он глубоко вздохнул. Стоящий за спиной премьера Миямото скривил презрительную мину и выстрелил в затылок старика. После этого он сам занял место на освободившейся циновке и решительно вонзил меч в район солнечного сплетения. Тяжело застонав, адъютант распорол живот до самого низа, затем утробно закричал и рванул рукоятку меча вправо. Крупные капли пота выступили на лице фанатика, бессмысленный взгляд не видел уже ничего. Капитан прохрипел: «Банзай!» и тяжело завалился набок.

Мирный договор с Японией так и не был подписан, на этом настояла Америка, но война закончилась. Через две недели в Сеуле было подписано перемирие.

Первой жертвой нового режима внутри страны стала, конечно же, пресса. На третий день после переворота популярная газета с комсомольским прошлым и бульварным настоящим напечатала забойную статью про персональный состав нового правительства. Надо отдать должное стахановцам пера: за короткий срок они накопали немало грязи. Многое соответствовало действительности, они точно вычислили давнюю дружбу бывших курсантов. Сизов и в самом деле уже дважды расстался со своими законными подругами, Соломин больше всего на свете любил поесть, а Сазонтьев не раз и не два коротал время на гауптвахте, из-за своей строптивости с трудом получил звание капитана, да и то благодаря частым командировкам в горячие точки Кавказа. В этом звании ему и светило бы остаться навсегда, если бы не пятнадцатое июня и заговор майоров.

Несмотря на довольно язвительный тон статьи, придраться к ней было бы трудно, факты соответствовали действительности. Была лишь одна неточность, но зато какая! Мовсесян, так звали корреспондента, сляпавшего статью, в своем азарте и рвении проник на территорию дачного района отставных генералов. Не пожадничав, он подкупил сторожа и узнал много интересного об обитателях одинаковых двухэтажных особняков.

— А этот раз в две недели уходит в запой, дня на три, не меньше, — охотно рассказывал старик, бывший заслуженный стукач КГБ. — И обязательно нагишом выходит на балкон и начинает палить из ружья по воронам.

Мовсесян наживку проглотил и написал, как сказали. Но, к его несчастью, сторож перепутал дачи и рассказал столь пикантные подробности про соседа Угарова, генерала Протасова. Угарова эта ложь жутко возмутила. Было возбуждено уголовное дело, и уже через неделю состоялся суд.