На затонувшем корабле - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 7

— Обратил внимание, и ему подарили такую драгоценность, черт возьми, — опять перебил гестаповец. — Не понимаю, для чего нужно было Вильгельму дарить кабинет какому-то царьку?

— Царь Пётр был не какой-то царёк, а великий русский император. О-о, это был действительно великий человек. Вы плохо знаете историю, у вас неверные представления. — Профессор поджал губы и мысленно поставил точку. — Россия и в те временя считалась сильной державой. Король Фридрих был очень бережлив и не разбрасывался подарками. Но Пруссия нуждалась в поддержке московского царя…

— У меня представление самое правильное, профессор, — перебил эсэсовец. — Фюрер нас учил: великими могут быть только немцы… Хай… тлер! — Эйхнер снисходительно усмехнулся. — И вообще, скажу откровенно, я не разделяю ваших восторгов. Подумаешь, кусочки древней смолы. Я не видел янтарного кабинета, но зато мне часто встречались янтарные мундштуки и запонки.

Заметив признаки знакомого вдохновения на лице профессора, Эрнст Фрикке со скукой отвернулся, дядины лекции о янтаре он знал наизусть. Рассуждения кретина эсэсовца его интересовали ещё меньше.

У Фрикке в голове бродили иные мысли. Сегодня днём его неожиданно вызвали в гестапо — разговаривать довелось с «засекреченным» партейгеноссе: отвислый нос на скучном лице и отличный серый штатский пиджак. Он сидел прямой как палка, положив большую волосатую руку на стол. Левая рука — протез в чёрной перчатке. Фрикке не сомневался, что перед ним большой начальник.

— Волк-оборотень Антанас Медонис, — сказал он, жёстко выговаривая слова, — скоро вы получите приказ от директора музея профессора Хемпеля… Выполните приказ и немедленно возвращайтесь. Запоминайте все, что профессор вам скажет, каждое слово… Наш разговор, разумеется, остаётся в тайне.

Фрикке вытянулся, руки по швам и, испытывая привычную робость перед начальством, подтвердил готовность выполнить любой приказ. «У того, кто должен, выбора нет, — повёл в его сторону носом штатский. — Вот паспорт на имя литовца Антанаса Медониса, изучайте вашу новую биографию». — Вислоносый протянул ещё несколько бумаг — и пошла беседа: мудрые советы и поучения потоком вливались в уши Фрикке. «Не ломался, был прост, а вместе с тем попробуй скажи что-нибудь не так, — думал Фрикке. — Знает ли он, что профессор Хемпель мой дядя?» На прощание партейгеноссе передал Фрикке янтарный мундштук с двумя золотыми ободками. И произнёс магические слова волков-оборотней.

— Не богохульствуйте, штурмбанфюрер, — услышал Эрнст Фрикке. — Янтарь… что может быть лучше. — Профессор Хемпель заговорил о янтаре и, как всегда, забыл все остальное. — И в древности дорожили солнечным камнем. — Словно жрец, он поднял над головой худые руки. — Народы верили, что янтарь отводит дурной глаз! — с пафосом воскликнул он, чувствуя себя на университетской кафедре.

Сейчас профессор будет рассказывать о чудесных свойствах янтаря. Ему все равно, слушает ли его штурмбанфюрер или нет.

— Римляне и греки лечили янтарём желудок и глаза. Заметьте, господа, в древности солнечный камень ценился выше золота. Благовонным янтарём кадили в храмах. Вы знаете, каких цветов бывает янтарь? — профессор вдохновлялся все больше и больше. — Янтарь бывает жёлтый, как мессинский лимон, оранжевый, как заходящее солнце, красный, как гранатовые зёрна. В солнечных лучах он переливается яркими огненными красками. Впрочем, на Ближнем Востоке больше всего ценили молочные, «облачные» сорта.

Профессор на миг замолк, пососал давно потухшую сигару.

— А какие изящные вещи делают из янтаря, — продолжал он, аккуратно положив окурок в пепельницу. — Я могу показать, господа, табакерку работы берлинского мастера. — Он вынул из кармана плоскую коробочку в золотой оправе. — Это моя собственность, семнадцатый век, — с гордостью пояснил он. — Инкрустирована слоновой костью. Сейчас я ношу в ней снотворные таблетки. Она интересна одной деталью. Обратите внимание на крышку, господа, — торжественно сказал он, словно фокусник, показывающий свой коронный номер. — Вы видите: матовая полупрозрачная поверхность, специальная обработка янтаря. А теперь, — профессор намочил носовой платок водой из стакана, в котором хранил ночью свои вставные челюсти, и провёл по крышке, — теперь смотрите. — Он показал табакерку, не выпуская из рук.

— Да вы проказник, дорогой Хемпель, — захохотал штурмбанфюрер. — Носите в кармане голых девушек. Я не прочь приобрести такую табакерку. Но объясните, откуда вдруг взялась эта красавица?

— Секрет очень прост, господа, — ликовал профессор. — Под крышкой табакерки спрятана белая фигурка богини Венеры из слоновой кости. Мокрая крышка становится прозрачной… Я вам расскажу ещё много интересного о янтаре…

— Мы должны торопиться, профессор, — посмотрев на часы, спохватился эсэсовец. — Секретные дела вершатся ночью. — Он встал, подтянул штаны, поправил сбившийся на толстом животе китель и шагнул к выходу. — Меня беспокоит тишина на фронте. — Он открыл дверь, обернулся. — Враг притаился, нужно ждать сюрпризов. Может статься, вашу замечательную коллекцию развеет в прах авиабомба русских.

На этот раз профессор не стал возражать. Он молча надел пальто, шляпу, взял под руку Эрнста Фрикке и направился за гестаповцем. Мелькнуло: не поручить ли племяннику замуровать стену, но он тут же отбросил эту мысль. Нет, не настолько он доверял Эрнсту.

— Ты будешь ждать меня дома, — шепнул он ему, — я скоро освобожусь. Успокой тётю Эльзу, слышишь. Ты заметил, какие у него руки? Страшные кулаки с ободранной кожей на суставах пальцев. Наверно, этом хам бил в лицо человека…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПОВИНУЙТЕСЬ, СКРЕЖЕЩИТЕ ЗУБАМИ, НО ПОВИНУЙТЕСЬ

Во дворе замка было темно. Над головой — звёздное небо. На нем вспыхивали малиновые отблески далёких артиллерийских залпов, загорались и гасли голубоватые лучи прожекторов.

Впереди, твёрдо вышагивая по стёртым, камням, выступал штурмбанфюрер. За ним, сутулясь и немного прихрамывая, следовал профессор Хемпель.

Они шли вдоль средневекового крыла замка с деревянной галереей на толстых дубовых стойках. С этой галереи когда-то знатные гости любовались рыцарскими турнирами.

На том самом месте, где, по преданию, находился раньше застенок, один предприимчивый делец открыл винную лавку, а позже ресторан и назвал его «Кровавый суд». А ещё ниже этажом, в сырых подземельях, хранились винные запасы. В последние дни войны в ресторане обосновался штаб кенигсбергского фольксштурма.

Темно. Маскировочная лампочка — крохотная синяя точка — указывает вход в штаб. Ни огонька, ни полоски света в окнах…

…В большой продолговатой комнате было трудно дышать: сизые облака тяжёлого табачного дыма застилали глаза. Вошедших оглушил шумный разговор.

Шумели солдаты последней армии рейха. Это были пожилые люди — с больным сердцем, с камнями в почках, полуглухие, полуслепые, кое-как обмундированные, кое-как вооружённые, оторванные от привычной домашней обстановки. У некоторых на отвороте пиджака «бычий глаз» — значок члена национал-социалистской партии.

Дежурный офицер с повязкой на рукаве расположился у самых дверей за дубовым резным столом рыцарских времён и что-то надрывно кричал в трубку полевого телефона.

При появлении штурмбанфюрера разговоры стихли.

— Хал… тлер! — рявкнул эсэсовец, взбрасывая руку.

Послышалось разноголосье неразборчивых выкриков.

В дальнем углу, у оконной ниши толстый ополченец в очках, с офицерскими нашивками, держа в руках кенигсбергскую газету «Пройсшише цейтунг», медленно и внятно продолжал читать вслух:

— "…по приговору военного суда расстреляны за дезертирство рядовые Ганс Шульц, Роберт Носке, Иоганн Зимлих, Отто Глюке, Курт Мюллер…"

В былые времена профессор Хемпель с удовольствием заходил на часок-другой в этот подвальчик поболтать с приятелями. У него было любимое место в большом зале — отдельный столик справа от винных бочек. Огромные дубовые бочки с прусскими гербами были великолепны: их украшали изогнутые турьи рога и модели средневековых кораблей с распущенными парусами.