Издержки профессии (СИ) - "Ginger_Elle" - Страница 28

Ви легонько куснул Макса за нижнюю губу, провёл ладонями по его узкой спине от плеч к пояснице и шумно выдохнул:

— Чёрт, я ведь не железный! Я хочу тебя, очень-очень тебя хочу… — Он начал целовать его шею, плечи, выступающие ключицы, чувствуя, как от его поцелуев твердеет член Максима; у него самого уже давно стояло, с самого начала их разговора. — Безумно хочу…

Воскресенский на несколько секунд отпустил парня и нагнулся к стоящей возле кровати тумбочке, чтобы порыться в выдвижном ящике. Ему было почти стыдно перед Максимом за то, что он привёл его в эту квартиру и занимался с ним сексом на той же самой кровати, где когда-то спал с Данилой. Нет, Данила тут ни при чём, он был важной частью его жизни, и этого незачем стыдиться… Но уже после него, после пожара и долгих месяцев в больнице он спал в этой самой постели с многими другими (правда, ни с кем больше одного раза), и здесь всё нужное было под рукой на случай, если он вдруг встретит кого-то и притащит домой.

Он, ни на миг не переставая целовать Макса, уложил его на спину. Тот развёл ноги, словно этого и ждал. Ви не торопился — рядом было достаточно других чувствительных мест, которые можно было ласкать, гладить, сжимать. Когда его палец скользнул внутрь, Максим распахнул до этого полузакрытые глаза — от неожиданности, не от боли, и даже в почти совсем тёмной комнате было видно, как напряглись мышцы у него на животе, ноги он тоже непроизвольно свёл, но совсем чуть-чуть.

Воскресенский сделал несколько осторожных движений.

— Мне не больно, — тихо сказал Макс.

— Я знаю. Но ты сильно меня сжимаешь. Если ты передумал…

— Нет, я не передумал, — не дал ему договорить парень.

Ви старался быть очень нежным и аккуратным, он меньше всего на свете хотел причинить Максиму боль, хотя и понимал, что вряд ли удастся избежать её совсем. Он добавил ещё один палец, не сводя глаз с лица парня, чтобы понять, что тот чувствует.

Он сел удобнее и свободной рукой начал стимулировать член Макса, чтобы отвлечь партнёра от, возможно, неприятных ощущений, и, может быть, чтобы отвлечь себя: быть внутри — даже пальцами — оказалось настолько волнующе и сладко, что он стискивал зубы, чтобы не застонать. Ви осторожно растягивал парня и готовил, пока не почувствовал, что Максим уже не так напряжён и даже иногда приподнимает бёдра, реагируя на более сильное сжатие члена. Он попробовал ввести ещё один палец, но быстро передумал: он только замучает мальчика раньше времени.

Через пару минут он убрал руку и наклонился к члену Максима, несколько раз поцеловав и лизнув. Парень задрожал в ответ. Поцелуи Воскресенского побежали вверх, по животу и груди к шее и уху.

— Если ты всё ещё хочешь… — прошептал он.

— Да, — только и произнёс Макс. Он перевернулся на живот, обхватив обеими руками лежавшую рядом подушку. Прохладное, гладкое почти как шёлк бельё приятно холодило пылавшие лоб и щёки.

Воскресенский предпочёл бы, чтобы он остался лежать на спине — так бы он мог видеть и слышать его — но не стал настаивать, тем более в такой позе самому Максу будет легче. Он гладил его плечи, острые лопатки и худые мускулистые бёдра, целовал так просто и откровенно отданное ему тело, юное, красивое, жаркое, трепещущее. Он мог бы смотреть на него бесконечно. Оно не было идеальным, но для него, именно для него, оно было самым дорогим, чудесным и желанным.

Когда он начал входить в Максима, то хотел сказать, что они могут остановиться, если будет нужно, но он уже не был уверен, что сможет теперь остановиться. Он так сильно хотел им обладать, что едва сдерживался от того, чтобы не толкнуться внутрь быстрее, сильнее и не войти в него сразу, одним движением. Ви увидел, как мальчик глубже вжимался в подушки, но не пытался ни вырваться, ни поменять позу — он принимал его. Понимать это, переживать за него и одновременного испытывать столь жгучее, нестерпимое желание было мучительно и сладко одновременно. От этого приправленного горечью блаженства можно было сойти с ума: оно разрывало ему сердце на части.

Он двигался медленно, размеренно, с каждым разом проникая чуть глубже в жаркую и тесную плоть и чувствуя непроизвольные ответные движения Максима — мягкое сжатие и покачивание в одном ритме с ним. Ви приподнял бёдра любовника немного выше, чтобы было легче достать до его члена, и сжал его. Эрекция у парня наполовину пропала, но с каждым движением руки Ви медленно возвращалась. А сам Воскресенский был уже почти на грани: ощущения были острыми и восхитительными и продолжали усиливаться, хотя это не казалось уже возможным. Он не стал сдерживаться и оттягивать оргазм, из-за чего тот наступил очень быстро, заставив Ви стонать и содрогаться всем телом, прижавшись к изогнутой спине любовника и кусая его плечо.

— Я не сделал тебе больно? — спросил он, едва переведя дух.

Макс повернул голову:

— Нет. Всё хорошо.

Ви хотел выйти из него, но парень попросил:

— Останься. Я хочу так, с тобой…

Воскресенский только сейчас сообразил, что его правая рука до сих пор держит член Макса. Он начал двигать ей, слегка надавливать и сжимать, стараясь быстрее довести любовника до оргазма. Пусть потом, пусть на пару минут позже него… это всё равно было гораздо лучше полного отсутствия желания. Когда Максим кончал, по всему его телу пробегала такая невыносимо приятная, страстная судорожная дрожь, что Ви ощутил, как его член внутри парня снова твердеет.

Макс тоже это почувствовал, и где-то глубоко в душе ему стало от этого хорошо. Больно не было, кроме, может быть, первых секунд: необычно, иногда не особо приятно, но не больно, а порой даже проблескивали искорки удовольствия, но он был в таком напряжении, почти граничившим со страхом, что не был способен на них сосредоточиться. Теперь же ему даже нравилось ощущать Ви в себе и находить в этом странное удовлетворение, словно они становились ещё ближе друг другу.

И всё-таки до конца примириться с испытываемыми чувствами было сложно. Последние дни походили на безумие, на помешательство, на нелогичный, запутанный сон… И он боялся снова проснуться в своей крохотной комнате, где не будет никаких следов и доказательств того, что Воскресенский был здесь. Он не хотел просыпаться.

— Спасибо, — прошептал ему на ухо Ви.

***

Макс сидел на диване, ещё раз пересматривая, не забыл ли чего. Маленький рюкзак, который он взял с собой, был почти пустым. Самое важное лежало по своим кармашкам: документы, деньги, билет на поезд. Воскресенский ходил по квартире, проверяя, что всё, что нужно, выключено, окна закрыты, а в холодильнике на этот раз не оставлена еда. У него багажа тоже было немного: рюкзак с фотоаппаратом и вещами первой необходимости и маленькая сумка со сменой одежды. Пора было уезжать. Такси Ви уже вызвал.

Полдня пролетели неуловимо быстро, Макс и глазом моргнуть не успел. Они пообедали дома, потом Воскресенский ненадолго ушёл по каким-то своим делам, вернулся, вызвал такси — и всё. Они почти не разговаривали о том, что будет дальше. Об этом даже не хотелось говорить — только портить настроение, теряя драгоценные минуты, которых у них было так мало. Ви лишь сказал, что до конца года точно не сможет уехать из Штатов из-за уже заключённых контрактов, да и потом вряд ли вернётся в Россию, по крайней мере, он раньше этого не планировал. Может быть, Европа, но не Россия. Макс его понимал: для него здесь было мало проектов достаточно высокого уровня, ну и деньги тоже были другими. Он снимал самые разные вещи, но основным источником заказов всё равно оставалась индустрия моды; на родине масштабы были совершенно не те. У Воскресенского были сложившаяся карьера и имя. В отличие от него, Максу в общем-то было нечего терять.

— Машина уже здесь, — сообщил Ви, выглянув в окно.

Макс поднялся с дивана и вышел в большую прихожую. Он обернулся к Воскресенскому, стоявшему в дверях гостиной, и грустно улыбнулся:

— Каникулы закончились. Пора по домам.

Ви подошёл к нему и обнял:

— Это лишь на какое-то время. Надо всё обдумать, узнать. Я тебе позвоню, как только прилечу.