Школьная вселенная - Коршунов Михаил Павлович - Страница 42

Не успели ребята опомниться, как откуда-то из глубины донеслось низкое, тревожное гудение. В окнах задрожали стёкла, над дверями лабораторий замигали лампочки. Под потолком коридора прокатилась по подвесному рельсу металлическая люлька, наполненная дымящимися колбами с азотом. И вновь наступила тишина.

— Может, лучше завтра придём? — неуверенно сказала девочка. Она опять присела, только не взвизгнула.

— Нас заклеймят позором, — сказал Гунн. Он имел в виду остальные массы, которые ждали у станции метро.

— Да. Конечно, — поддержал его Казимир Иванович. — Всех заклеймят, и меня с вами.

— И меня, — сказал мальчик со шнурками.

— И тебя, — кивнул Казимир Иванович. — Раз всех.

— Да. Я как все. — Мальчик боялся, что о нём здесь случайно забудут.

Когда ребята прежде были в корпусе, он не выглядел таким устрашающим, может быть, потому, что это было днём и в корпусе не работали все лаборатории. А может быть, потому, что они были тогда более легкомысленными и безответственными, не вступили ещё в борьбу с самим Главным Криогеном. И колесо истории не поднялось ещё так высоко, как теперь, — на гору Науки!.. А ведь когда падаешь с горы, долго не знаешь, где верх, где низ.

Преодолев страх и сомнения и завязав в конце концов шнурки, двинулись вперёд. Они должны выполнить свой долг, и потом — с ними Казимир Иванович, который говорит, что они вовсе не трусливые, а просто менее храбрые сегодня, чем в прошлый раз. Приятно, когда называют менее храбрым, а не трусливым. Можно быть всё менее и менее храбрым, а трусливым — никогда. Значит, убегая неорганизованно, они тоже не были трусливыми, а — менее храбрыми.

За поворотом коридора возник яркий свет. Слышался гул тяжёлой машины. Ребята увидели, как поднимался и опускался большой сверкающий поршень, весь в проводах и медных трубках. Он сжимал газ гелий, превращал его в жидкость сверхнизкой температуры. «Крио» — холод, «ген» — творю. Лаборатория эта называлась Ожижительной.

На мостике, похожем на капитанский, стояли Громцев и Тамара Владимировна. Наблюдали за приборами. Сбоку от машины были светящиеся экраны, и на них вспыхивали изгибались красные змейки электрических разрядов. Внизу, за маленькой деревянной конторкой, сидела Марта Петровна и вписывала данные с приборов, которые ей диктовала Тамара Владимировна, в толстую клеёнчатую тетрадь.

— Прибавьте напряжение, Наташа.

— Где Ионов?

— Пошёл на вычислительный звонить.

— Николай, я уже ничего не соображаю, — сказала Пунченок. — У нас с кварцевой нитью вариант тридцать шестой или тридцать седьмой?

— Тридцать шестой.

— Часов до двух просидим.

— Наташа, вы прибавили напряжение?

— Да, Тамара Владимировна. — Наташа была в резиновом фартуке и в резиновых перчатках.

Ребята и Казимир Иванович прокрались мимо дверей Ожижительной и наткнулись на Ионова.

— А-а… вы ещё здесь? — рассеянно спросил Ионов.

— Мы… — Гунн оглянулся на Казимира Ивановича. — Да.

— Как здоровье? — обратился Ионов к Казимиру Ивановичу.

— Здоровье?.. Э-э… улучшается.

— Ну-ну. — Ионов дружелюбно похлопал Казимира Ивановича по плечу.

— Странно, — пробормотал Казимир Иванович. Ионов озадачил даже его.

А потом откуда-то из боковой двери на них наскочил Митя Нестеров.

— Привет!

— Привет! — ответили ребята.

И Митя тут же скрылся в другой боковой двери.

— Никто нам не удивляется, — сказала летняя шапка с жёлтым козырьком.

— Может, правда лучше завтра придём? — сказала летняя шапка с зелёным козырьком.

— Это теперь, когда мы совсем у цели! — воскликнул Гунн. Он всегда и всюду опаздывал. А сегодня он не опоздал и не хотел ни от чего отказываться. И потом, у него в руках ключи.

— И я шнурки завязал, — сказал мальчик со шнурками. — Почти завязал.

— Подождите. — Казимир Иванович приложил ладонь к уху, прислушался к голосам в Ожижительной.

— Просчитали? — спрашивал Громцев.

— Нет. Через полчаса будет готово, — отвечал Ионов.

— Главный Криоген у себя?

— Отдыхает.

За дверью послышались шаги. Казимир Иванович схватил мешок и побежал вверх по лестнице. Ребята — за ним. Гуси пощипывали девочку, чтобы не отставала. Они сегодня были менее храбрыми, чем в прошлый раз.

7

Казимир Иванович велел Гунну вставить один из ключей в скважину маленькой двери. Вот он, ответственный момент. Старик забыл о радикулите. Даже платок чуть не потерял.

Дверь скрипнула и отворилась.

Вначале нешироко.

Казимир Иванович и ребята постояли некоторое время, прислушались, потом открыли дверь пошире и осторожно вошли.

Вот она, гора Науки, лаборатория Главного Криогена! Академика Мельникова!

Посредине лаборатории, внизу, в сумраке, мерцал большой серебристый сосуд. Он был вставлен в такой же большой магнит. Внутри сосуда светилось, остывало голубое сияние. Поблёскивали на тонких, почти невидимых нитках кусочки металла.

— Космос в колбе! — восторженно прошептал Гунн.

Ему никто не ответил.

В следующую секунду ребята увидели тоже нечто удивительное: в углу спал академик. Он лежал на диванчике, натянув на ухо кожаную куртку. Диванчик был ему короток, и академик лежал, свернувшись калачиком. На полу валялись домашние туфли.

Возле диванчика, на стуле, тикал старенький никелированный будильник, стояла бутылка минеральной воды и стакан. Пепельница была полна окурков.

— Спит…

— Ага.

— Почему?

— Не знаю.

— Казимир Иванович!

Казимир Иванович смотрел на спящего Мельникова.

— Казимир Иванович! — громче повторил Гунн и даже за руку подёргал.

— А? — встрепенулся старик.

В это время на столе приглушённо затрещал телефон.

Академик чуть пошевелился и выше натянул на голову куртку. Телефон не умолкал — один звонок… второй… третий…

Гунн вопросительно посмотрел на Казимира Ивановича, и тот кивнул.

На цыпочках Гунн спустился по крутой лесенке. Взял телефонную трубку.

— Алло! Он?.. Спит. Не будить? Хорошо. Запомню. — После этого Гунн долго слушал, кивал головой. Мальчик со шнурками невероятно завидовал ему, потому что Гунн стал физиком. На глазах за какие-нибудь считанные минуты.

— Кто я? Я… — Гунн замялся и положил трубку. Вот бы чего не сделал мальчик со шнурками. Такая возможность: физику поговорить с физиком.

Гунн побежал наверх.

— Из вычислительного какого-то звонили. Просчитали эксперимент. Просили передать, что опять недобрали восемь тысячных… И что тридцать шестой насмарку. Это что значит, Казимир Иванович?

— Что это значит? — повторил Казимир Иванович. Он выглядел очень серьёзным. — Это значит, ребята, что надо уходить.

— А мешок? А письма?

Казимир Иванович задумчиво посмотрел на мешок и ничего не сказал.

В маленьком холле, перед Ожижительной, было тихо. Машина была выключена, погасли экраны с электрическими разрядами. Поршень странно повис на полдороге в пустоте. Трубки и провода тоже повисли. Их даже не очень было видно. Раздавался только мерный звук, словно из крана капала вода.

В кресле дремала Наташа; по-прежнему в резиновом фартуке, перчатки сняла. Рядом дремала Пунченок, свернулась калачиком, совсем как академик на диванчике. И туфли на полу стояли, только не домашние. Николай вертел в пальцах погасшую сигарету, задумчиво хмурился. Марта Петровна за конторкой опустила голову на руки и тоже, кажется, спала. Тамара Владимировна и Ионов что-то подсчитывали на листке бумаги, тихонько переговаривались. Громцев бродил из угла в угол, как в былые времена, когда поглядывал на люстру.

Ребята вошли в холл и остановились.

— Ты иди.

— Нет, ты иди.

— Почему я?

— Ты по телефону говорил.

Это начали торговаться Гунн и летние шапки. Тогда мальчик со шнурками решил, что наступил для него момент и он сумеет поговорить с Громцевым как физик с физиком. Но тут Громцев обернулся, удивлённо поднял брови. Первый человек, который всё-таки выразил удивление. А может быть, это теперь условный рефлекс у Громцева на всех младших школьников, где бы они ни были?..