Достояние нации (СИ) - "Ginger_Elle" - Страница 3

— Эйдан, ты должен знать кое-что, — сказал вдруг Глен, и мальчик заинтересованно повернулся к нему. — Это тайна, ты не должен никому рассказывать. Обещаешь?

— Обещаю, — с радостным любопытством закивал Эйдан. Глаза так и горели предвкушением.

— Я… Мы скрыли от тебя одну вещь, — отец нервно крутил крышечку на бутылке с водой. — Мы решили, что так будет лучше. — Он снова сделал паузу и, не глядя на сына, добавил быстро, словно что-то незначащее: — Ты не бета, Эйдан. Ты омега.

Мальчик ничего не говорил, смотрел непонимающими глазами, только рот по-детски беспомощно приоткрылся, и маленькая обветренная нижняя губа задрожала.

— Никому нельзя об этом говорить. Ты понимаешь, да? — сказал Глен.

Эйдан кивнул и порывисто прижался к отцу, обхватил его руками за шею и уткнулся лицом в жёсткую ткань спецодежды.

— Они заберут меня, да?

— Заберут, если узнают, — жёсткая ладонь отца погладила его короткие как у беты или альфы волосы. — Я не хочу тебя отдавать, малыш… Ты единственное, что осталось у меня от него. Для альфы не может быть ничего дороже на свете, чем ребёнок от пары.

— Пап… — только и сумел всхлипнуть Эйдан.

— Прости, — сказал ему на ухо Глен. — Ты вырос, и так просто скрываться не получится, поэтому ты должен знать…

Отец посчитал его достаточно взрослым, чтобы суметь сохранить тайну, но Эйдану и проболтаться-то было некому. Они уже несколько лет жили на дамбе вдвоём, не принимая гостей и выезжая за продуктами, лекарствами и прочими необходимыми вещами в город не чаще, чем раз в месяц. Отец не сумел завести там друзей. Он был знаком с несколькими продавцами из магазинов, почтальоном, врачом и мистером Перри. Перри много чем занимался, в том числе скупал местные сувениры. Глен привозил ему каменные статуэтки, плетёные коврики, украшения, посуду и прочие вещи, изготовленные индейцами-валапай из резервации неподалёку от дамбы. Они сами с жителями города не общались и к ним не выходили. Глен и Эйдан были исключением: через них они передавали то, что хотели продать, а на вырученные деньги Глен покупал им бензин и топливные элементы, патроны, кое-какую еду и медикаменты.

Индейцы в резервациях всегда сохраняли собственные законы, не платили налогов и не подчинялись местной полиции, но после того, как вышел закон об омегах, они окончательно перестали контактировать с белыми людьми. Боялись, что их омег тоже начнут забирать в распределительные центры. Эйдан слышал, что в других штатах такие попытки были, но ничем хорошим не кончились, и коренных американцев было решено оставить в покое. По крайней мере, на время. Да и стоило ли поднимать шум ради сотни омег: вряд ли по всем резервациям на западе набралось бы больше. Впрочем, валапай говорили, что в резервации иногда сбегали омеги из городов… Не именно к ним — эти никого к себе не принимали, опасались, что беглецы приведут за собой полицию, — к другим племенам, в Монтане, Оклахоме, Дакотах.

В городе никто не догадывался, что Эйдан — не бета. Он, много работавший физически, лазивший по вышкам связи вместе с отцом и по горам вместе с валапай, был высоким и крепким, не похожим на тех нежных и томных красавцев-омег, которых можно было увидеть на старых фотографиях или в сохранившихся с довоенных времён книгах. Рассмотреть омег вживую у Эйдана возможности не было: они всегда были надёжно скрыты своими красными одеяниями. Да и вообще их было мало — в городе постоянно жило лишь несколько пожилых, а приехавшие по распределению были вечно беременными и редко выходили на улицу. Мужчины здесь жили или одни, или с бетами — как тот же Перри. Ему, как он говорил, беты даже больше нравились. Видно, не врал: уж он-то бы нашёл денег, если бы захотелось пожить с омегой…

Глен говорил, что таких городов в округе множество… Городов, где на несколько тысяч альф и бет приходилось по сотне омег. Кое-где уже появились города-призраки, оставленные людьми…

Города пустели, часть ирригационных каналов не действовала, и даже электростанцию на дамбе законсервировали — столько электричества уже не было никому нужно. Дамба Гувера и другие по течению Колорадо справлялись с сильно сократившимися нуждами промышленности и городов, уже не таких многолюдных, как раньше…

Виной тому были и две войны, и последствия старых ограничений на рождаемость из-за нехватки ресурсов, и эпидемия болезни Гранта, выкосившая две трети омег в Соединённых Штатах, а многих из выживших оставившая настолько ослабленными, что они не могли выносить ребёнка. Именно из-за эпидемии омеги превратились в ресурс настолько ценный, что государство взяло его распределение под свой контроль. Только здоровые, сильные и социально благополучные альфы могли получить супруга. Каждый из таких альф имел право на один год пользования омегой с целью рождения от него ребёнка. Но «бесплатных» омег иногда приходилось ждать десятилетиями, и они обычно оказывались не самыми лучшими. Если альфа был готов выложить крупную сумму, он мог получить супруга, не дожидаясь, пока подойдёт очередь. В этом случае омеги выдавались моложе, здоровее и привлекательнее, хотя и не обязательно: это было всего лишь негласным правилом, законодательно же никаких привилегий не предусматривалось.

В десять лет Эйдан уже мог понять, что о своей истинной сущности нужно молчать, иначе его отнимут у отца и запрут в воспитательном центре, откуда потом передадут альфе, который сможет за него заплатить и которого посчитают достойным продолжить свою генетическую линию. А затем, когда его ценность снизится, он перейдёт в бесплатное распределение. В жизни омег не было ничего, кроме беременностей и покорности.

Впрочем, об их жизни было мало что известно; она протекала за надёжно запертыми дверями сначала распределительных центров, а потом домов: мужья старались оградить своих временных супругов от внимания других альф. Об омегах не запрещали рассказывать — общество добровольно хранило стыдливое молчание.

Вскоре после того как Эйдан узнал правду, отец познакомил его с Джорданом. Тот был омегой из резервации валапай, но в молодости жил в городах, выдавая себя за бету, — пока можно было подпольно купить подавляющие препараты из списанных государственных запасов, просроченные, но всё равно безотказно работающие. Потом доставать подавители стало всё труднее и дороже, начали случаться перебои, и Джордан вернулся к своим.

Он был единственным, кроме отца, кто знал, что Эйдан — омега. Именно от Джордана Эйдан учился тому, как скрывать свою сущность: какие коренья жевать, чтобы перебить запах омеги, как крутить из ваты тампоны на время течки, из каких трав готовить отвар, который пусть и не действовал так качественно, как изобретённые фармацевтами таблетки, но помогал хотя бы не потерять контроль над собой и не наброситься на первого же подвернувшегося альфу. Кроме отца, у Эйдана альф рядом не было, и тринадцатилетнего подростка возмутила мысль о том, что Джордан считает его способным на "такое".

— Посмотришь, когда придёт первая течка, — усмехнулся в ответ Джордан. — Некоторым омегам так нужен альфа, что они ещё и не такое творят.

Первая течка у Эйдана случилась в пятнадцать лет и прошла тихо. Он не испытывал желания ни на кого бросаться — на отца меньше всего. Джордан на это сказал, что Эйдан на самом деле от беты недалеко ушёл и не осознал себя как омегу.

С тех пор, как пришла первая, течек было ещё четыре: по одной в год — каждый март. Обычно у омег эструс случался раз в два или три месяца, но Эйдан не был обычным омегой, как ни крути. Ему даже коренья жевать не приходилось, кроме как в марте: отец и прочие альфы не чувствовали его особого запаха.

Во время течки Эйдан не выходил из дома, и, как обычно, в этом марте они с отцом отправились в город только после того, как опасный период закончился. С собой у них была объёмистая сумка с вещами от индейцев.

Оценщик в офисе Перри быстро перебрал серебряные украшения и прочие безделушки и назвал цену. Глен никогда не торговался: не умел, да и настоящей стоимости вещей не знал, но у валапай к нему претензий на этот счёт не было. Пока оценщик набирал что-то на терминале, чтобы перевести деньги на карту Глена, Эйдан вертел головой по сторонам, осматривая помещение и не осмеливаясь сесть на роскошные — на его взгляд — кожаные кресла. Сюда отец редко его брал.