Ставка на проигрыш (с иллюстрациями) - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 51

Антон попросил Деменского рассказать о Ревазе Давидовиче подробнее. Деменский заговорил как будто откровенно, но к предыдущим своим показаниям ровным счетом ничего не добавил. Так же скупо охарактеризовал он и Люсю Пряжкину. «Отличный мастер мужских причесок, иногда позирует Зарванцеву, любит выпить. Угощал ли ее коньячком? Да, угощал. Хотел, чтобы Люся выпытала у Зарванцева правду о встрече Овчинникова с Саней. Знакома ли Пряжкина с Ревазом Давидовичем? Кажется, нет».

Деменский виновато посмотрел на Антона:

— Поверьте, на этот раз я не лгу.

— Верю и хочу, чтобы вы так же откровенно рассказали о взаимоотношениях Холодовой со Степнадзе. Только ли книги их связывали?

Лицо Деменского передернулось:

— Мне известно лишь о книгах, но… Каждый раз, когда от Степнадзе приходило письмо, Саню будто в жар бросало.

— Что это были за письма?

— Очень лаконичные и корректные, обычно с просьбой прислать ту или иную книгу. И я не могу понять, почему Саня их так боялась.

— Она не скрывала от вас этих писем?

— Никогда.

— Почему бы вам не поинтересоваться, что пугает вашу жену?

— Интересовался. Саня по характеру очень общительная и открытая, но каждый раз, когда заходил разговор о Степнадзе или об отце Сережки, она болезненно замыкалась. Однажды, потеряв над собою контроль, я высказал предположение, будто Реваз Давидович является Сережкиным отцом. Саня побледнела и заявила, что если я такой фантазер, то нам лучше разойтись. Больше на эту тему мы не разговаривали.

— Об Овчинникове ничего не добавите? — после некоторого молчания спросил Антон. — Какие у него отношения с супругой Степнадзе?

— С Ниной? Никаких нет.

— Уверены?

— Стопроцентно. Нина, знаете, из той породы красивых женщин, которые прямо-таки инстинктом выбирают себе обеспеченных мужей. Она никогда не рискнет потерять доверие Реваза Давидовича. Это во-первых… — Деменский сделал паузу. — Во-вторых, если бы между Ниной и Анатолием что-то было, Анатолий давно бы похвастал.

— Он, кажется, увлечен младшей сестрой Нины? — осторожно спросил Антон.

На лице Юрия Павловича появилась усмешка:

— Фрося Звонкова — доверчивая простушка. Готова влюбиться в первого, кто пообещает на ней жениться. Но это у нее не от испорченности, а от возраста. Как-никак ей уже под тридцать.

Зазвонил внутренний телефон. Дежурный по управлению сообщил, что капитан Ильиных просит срочно приехать к Сипенятиной.

— Что у него? — спросил Бирюков.

— Говорит, дело серьезное.

Подписывая Деменскому повестку, Антон подумал: «Отчего успокоился Деменский? От сообщения хирурга Широкова, что Холодова поправится, или ему из каких-то источников стало известно, что Сани уже нет в живых?»

Глава XIV

Представив Антону хозяйку квартиры, Ильиных попросил ее:

— Мария Анисимовна, расскажите все старшему инспектору уголовного розыска.

Женщина, сцепив в пальцах натруженные руки, взглянула на Антона с близоруким прищуром и невесело заговорила. Оказывается, вчерашним вечером сын действительно заходил к ней в девятом часу. Предложил денег, но Мария Анисимовна отказалась от «подачки». Сын очень торопился и быстренько ушел из дому. После него, часа через два, приехала бывшая соседка. Только разговорились с ней, заглянул неизвестный мужчина. Спросил каких-то Птечкиных или Чечкиных. Мария Анисимовна ответила, что не знает таких. Мужчина попросил воды. Выпив полстакана, поблагодарил и ушел. А бывшая соседка осталась ночевать.

— Как Василий поставил в нишу ту сумочку, не могу понять. Лишь сегодня утром ее увидела, — невесело закончила свой рассказ Сипенятина.

— Какую сумочку? — спросил Антон.

Ильиных живо поднялся.

— Пошли, покажу.

Выйдя из комнаты в узкий коридорчик, он включил свет и отдернул цветастую занавеску с глубокой ниши в стене. Там, у самого порожка, на полу, стояла черная дамская сумка. На ее лакированных боках даже при электрическом свете можно было разглядеть густые отпечатки пальцев и несколько продолговатых пятен, оставленных, похоже, смоченной в одеколоне или спирте ваткой. Открыв сумку, Антон присвистнул — она была забита мотками серо-голубого мохера с яркими импортными упаковками. Пройдя в комнату, Антон осторожно вытряхнул содержимое сумки на стол. Кроме четырех мотков королевского мохера, в ней оказалась новенькая косметичка с косметикой, ключ на брелоке, пустой почтовый конверт, надписанный Холодову Федору Федоровичу, проживающему в городе Алексине Тульской области, и паспорт на имя Холодовой Александры Федоровны.

— Видимо, отцу писала, — сказал Ильиных, показывая на конверт.

— Вероятно, — согласился Антон и повернулся к Сипенятиной. — Значит, не видели, когда ваш сын поставил сумку в нишу?

Мария Анисимовна развела руками:

— Сама дверь открывала. Вроде как без сумки Василий входил. Или не приметила я — глаза никудышные стали.

— Из старых дружков сына в последние дни у вас никого не было?

— Ломаю вот голову. Так, никто вроде не заходил…

— А что за бывшая соседка у вас ночевала?

— На улице Петухова мы рядом жили. Фросей ее зовут, фамилия Звонкова. Очень милая девушка, заботливая. Так хорошо сдружились, как мать с дочерью.

— В какое время Фрося приехала?

Сипенятина, прищурясь, посмотрела на тикающие часы:

— Где-то близко к одиннадцати.

— Что ее так поздно привело к вам?

— Говорит, пришла из кино, стала ложиться спать, вдруг звонок. И как будто голос Василия сказал, что я сильно захворала, просила ее приехать. Фрося доверчивая и, не глядя на ночь, примчалась.

— Не она ли свою сумку в забывчивости оставила? — решил проверить Антон.

— Не было при ней сумки. Фрося, как увидела, что я здорова, прямо от двери мне на шею бросилась.

— Как тот мужчина выглядел, который вслед за Фросей заходил?

— Представительный, с портфелем… Очки темные, отблескивают. Я еще подумала: неужто он в них ночью видит? В таких очках только на солнце глядеть.

— Одет как?

— Серый железнодорожный пиджак, а фуражка будто летчицкая, с крылышками.

— Сейчас ведь и у железнодорожников на фуражке крылышки, — намекнул Антон.

— Не разбираюсь я в форменных одеждах.

— Фрося не говорила с ним?

— Она даже не видела его. — Мария Анисимовна тревожно покосилась на Ильиных и тут же опять перевела взгляд на Антона. — Неладное что-то с Фросей творится. Только мужчина стукнул в дверь, она лицом изменилась: «Миленькая, не открывайте! Это за мной». — «Чего ты, касатка?» — спрашиваю. «Ой, вы ничего не знаете!» Стук громче. Похоже, соседки так стучат. Открываю — мужчина в темных очках! Признаться, екнуло сердце. А он вежливо поговорил, выпил воды и откланялся. Возвращаюсь в комнату — Фрося из-за оконной портьеры выглядывает, белее белого лицом. Кое-как успокоила ее, утром сели чай пить, завела разговор о какой-то женщине, которую с третьего этажа сбросили. «Вот и мне, Анисимовна, наверняка скоро такое будет, — говорит. — Ой, что творится на белом свете, что творится!» С тем и на работу убежала. Ничегошеньки я не поняла.

— В комнату мужчина, значит, не входил?

— Нет. Всего с полминуты постоял в прихожей, пока я стакан воды из кухни вынесла.

— А вы старшую сестру Фроси Звонковой знаете?

— Когда рядом с Фросей жила, видела. Представительная женщина, строгая. У Фроси что на уме, то и на языке, а старшая — с секретом.

Через полчаса, проведя необходимые формальности, связанные с изъятием дамской сумки, Бирюков и капитан Ильиных вышли из квартиры Сипенятиной. Пригласив Ильиных в свою машину, Антон показал ему фотографию Пряжкиной:

— Эта девочка состояла на учете в вашей инспекции по делам несовершеннолетних?

Ильиных поправил фуражку и утвердительно кивнул:

— Помаялись мы с ней. Шестнадцать лет Люсе было, когда мы ее приметили. Бросила школу, нигде не работала. Вызываю как-то, предлагаю устроиться на завод ученицей или в профтехучилище. Люся смерила меня равнодушно-туманным взглядом и спрашивает: «Зачем это?» — «Чтобы получить специальность и работать», — говорю. «А зачем работать?» — «Чтобы вкусно есть, прилично одеваться. Разве тебе не хочется этого?» Улыбнулась: «Еду и одежду мне принесут мужчины». Понял, что за девочка Люся Пряжкина была? Чего ты вдруг ею заинтересовался?