Владычица озера - Сапковский Анджей - Страница 21

— Что такое? — верещала она, поднимая серебряный нож с закругленным концом. — Без острия? Неужто боятся, что мы примемся тыкать друг в друга, или как?

— Такие ножи, — пояснила Фрингилья, — употребляются в Боклере со времен княгини Каролины Роберты, бабки Анны-Генриетты. Кароберта прямо-таки из себя выходила, когда во время выпивок гости ковыряли ножами в зубах. А ножом с закругленным концом в зубах не поковыряешь.

— Что верно, то верно, — согласилась Ангулема, шельмовски гримасничая. — К счастью, подали еще и вилки!

Она сделала вид, будто сует вилку в рот, но под грозным взглядом Геральта остановилась. Сидящий по правую руку от нее молодой рыцарь зашелся бараньим фальцетом. Геральт взял тарелку с уткой в желе, подал Фрингилье. Он видел, как Кагыр разрывается на части, выполняя капризы баронессочек, а те глаз с него не сводят. Видел он и то, как юные рыцари увиваются вокруг Ангулемы, наперебой подавая ей кушанья и ржа над ее немудреными шутками.

Он видел, как Мильва крошит хлеб, уставившись взглядом в скатерть.

Фрингилья, казалось, читает его мысли.

— Неудачно попала твоя неразговорчивая подружка, — шепнула она, наклонившись к нему. — Что делать, такое случается, когда распределяют места за столом. Барон де Трастамара не грешит галантностью. И словоохотливостью.

— Может, оно и к лучшему, — тихо ответил Геральт. — Истекающий слюногалантностью дворянин был бы хуже. Я Мильву знаю.

— Ты уверен? — Она быстро взглянула на него. — А не меришь ли ты ее своей собственной меркой? Кстати, достаточно жестокой.

Он не ответил, а вместо этого налил ей вина. И счел, что теперь самое время кое-что выяснить.

— Ты чародейка, верно?

— Верно, — согласилась она, очень умело скрывая удивление. — Как ты догадался?

— Я воспринимаю ауру, — не стал он вдаваться в подробности. — Да и опыт некоторый есть.

— Чтобы все было ясно, — проговорила она через минуту, — я не собираюсь никого вводить в заблуждение. Однако и не обязана громогласно извещать всех о своей профессии или надевать островерхий колпак и черный плащ. Зачем пугать детей? Я имею право на инкогнито. Тоже.

— Не возражаю.

— Я сижу в Боклере, потому что здесь собрана хоть и не самая большая, зато самая богатая библиотека известного мира. Кроме университетской, конечно. Но университеты очень ревностно следят за своими полками, а здесь я — родственница и подруга Анарьетты и мне дозволено все.

— Можно позавидовать.

— Во время аудиенции Анарьетта намекала на то, что здешние книги могут содержать полезные для тебя сведения. Не удивляйся ее несколько театральной экзальтации. Такова уж она есть. А то, что в книгах ты можешь что-нибудь найти, действительно не исключено. Более того, вполне правдоподобно. Достаточно знать, что искать и где.

— Всего-то?

— Энтузиазм твоих ответов воистину воодушевляет и побуждает к разговору. — Она слегка сощурилась. — Догадываюсь о причине. Ты не доверяешь мне, правда?

— Может, еще по рябиновке?

— Клянусь цаплей! — Молодой рыцарь с конца подковы встал и перевязал себе глаз шарфом, полученным от соседки по столу. — Клянусь не снимать шарфа до тех пор, пока не будут под корень вырублены бандиты с перевала Сервантеса!

Княгиня выразила признательность покровительственным наклоном искрящейся бриллиантами диадемки.

Геральт рассчитывал на то, что Фрингилья не продолжит разговор.

Он ошибся.

— Ты не веришь мне и не доверяешь, — сказала она. — Ты нанес мне вдвойне болезненный удар. Ты не только сомневаешься в том, что я искренне хочу тебе помочь, но к тому же не веришь, что я действительно могу это сделать. Ох, Геральт! Ты до живого задел мое самолюбие и возвышенные стремления.

— Послушай…

— Нет! Не выкручивайся. Терпеть не могу мужчин, которые всячески пытаются вывернуться.

— А каких мужчин терпишь?

Она снова сощурилась, все еще держа нож и вилку в рабочем положении.

— Список длинный. И мне не хочется утомлять себя подробностями. Замечу лишь, что достаточно высоко в нем стоят мужчины, которые ради любимой женщины готовы идти на край света, бесстрашные, рисковые, пренебрегающие опасностями. И не сдающиеся, даже если кажется, что шансов на успех уже нет.

— А остальные пункты списка? — не выдержал он. — Другие мужчины, которые в твоем вкусе? Тоже психи?

— А что есть истинная мужественность, — она кокетливо наклонила голову, — если не смешанные в нужной пропорции класс и сумасбродство.

— Дамы и господа, бароны и рыцари! — громко воскликнул камергер ле Гофф, отрываясь от стула и обеими руками поднимая гигантский кубок. — В данных циркумстанциях я позволю себе произнести тост: за здравие сиятельнейшей княгини Анны-Генриетты!

— Здоровья и счастья!

— Урррра!

— Да здравствует! Виват!

— А теперь, дамы и господа, — камергер поставил кубок, торжественно кивнул лакеям, — теперь… Magna Bestia.[17]

На подносе, который четверо прислужников вынуждены были нести на чем-то вроде лектики, въехала в залу гигантская зажаренная туша, наполнив помещение изумительным ароматом.

— Magna Bestia! — грохнули хором пиршествующие. — Урррра!

— Что еще, черт побери, за бестия? — забеспокоилась Ангулема. — Не стану я есть, пока не дознаюсь, что это такое.

— Лось, — пояснил Геральт. — Целиком зажаренный лось.

— И не какой-нибудь там лосишко, — проговорила Мильва, откашлявшись. — В быке было цетнаров семь.

— Сохатый. Семь цетнаров и сорок пять фунтов,[18] — хрипло проговорил сидящий рядом с ней молчаливый барон. Это были первые слова, произнесенные им с начала пиршества.

Может, и стало бы это началом разговора, но лучница покраснела, уткнулась взглядом в скатерть и снова принялась крошить хлеб.

— Уж не вы ли, барон, — спросил Геральт, которого за живое задели слова Фрингильи, — уложили эту громадину?

— Не я, — возразил молчун. — Мой племянник. Отличный стрелок. Но это мужская тема, я бы так сказал… Прошу прощения. К чему утомлять дам?

— А из какого лука? — спросила Мильва, все еще уставившись в скатерть. — Наверняка не слабее, чем из семидесятки.

— Ламинат. Слоями тис, ясень, акация, склеенные жилами, — медленно ответил барон, заметно удивленный. — Двойной гнутый зефар. Семьдесят пять фунтов силы.

— А натяжение?

— Двадцать девять дюймов. — Барон говорил все медленнее, казалось, он выплевывает отдельные слова.

— Действительно, махина, — спокойно сказала Мильва. — Из такого положишь олененка даже за сто шагов. Если стрелок действительно хороший.

— Я, — кашлянул барон, словно немного обиженный, — с четверти сотни шагов попадаю, я бы сказал, в фазана.

— С двадцати-то пяти, — Мильва подняла голову, — я в белку всажу.

Барон, опешив, откашлялся, быстро подставил лучнице еду и напиток.

— Добрый лук, — пробормотал он, — половина успеха. Но не менее важно качество, я бы сказал, стрелы. А также, видишь ли, милсдарыня, по моему мнению, стрела…

— За здоровье ее сиятельства Анны-Генриетты! За здоровье виконта Юлиана де Леттенхофа!

— За здравие! Виват!

— …а она послала его к черту, — завершила очередной нехороший анекдот Ангулема. Юные рыцари зашлись не менее дурашливым хохотом.

Баронесски Келина и Ника слушали Кагыра с открытыми ртами, пылающими очами и горящими огнем щеками. У верхнего стола рассуждениям Региса внимала вся высшая аристократия. До Геральта — даже при его ведьмачьем слухе — доходили сквозь гул лишь отдельные слова, однако он сообразил, что речь идет об упырях, ведьмах, суккубах и вампирах. Регис размахивал серебряной вилкой и доказывал, что наилучшим противоядием «супротив вампиров» является серебро, золотой песок, наилегчайшие прикосновения к коим для вампира абсолютно и несомненно убийственны. «А чеснок?» — выспрашивали дамы. «Чеснок тоже хорошо действует, — соглашался Регис, — но малоприятен в общении, поскольку страшно смердит».