Твой светлый дом - Коркищенко Алексей Абрамович - Страница 3

Из хаты вышла с ведром Акулина Кондратьевна, словно посторонняя, посмотрела на гостей, направилась было к колодцу, но Андрей сердито остановил ее:

— Мать, ты что, забыла свои обязанности? Готовь горшок с жаром.

Акулина Кондратьевна оставила ведро на дорожке и сбивчивым бежком вернулась в хату.

— А вы чего там прячетесь? — строго, спросил Андрей у отца и сына, которые выглядывали из сарая. — А ну-ка быстро — ты, отец, ищи старые онучи для домового! А ты, Родька, лови кота.

Родион кинулся в сарай, но кота на поставце уже не было.

Гости сходились к Бучаевым. Рев баяна и грохот кухонной посуды привлек сюда и ребят, Родионовых однокашников. Пришел Сеня, Дядин сын, в красной нейлоновой куртке, в лисьей шапке и желтых полусапожках. Рядом с ним, как всегда, Шура. Зашли во двор Ольга с Таней, которую все в классе звали Танюсей. И Петя притащился, толстый, самонадеянный, но трусоватый хлопец.

Виталька, Родионов друг, живший через улицу, смотрел из-за забора, не зная, что делать: идти к Бучаевым или не идти. Только что между матерью и отцом произошел неприятный разговор. Они тоже были приглашены на входины к Бучаевым — мать пошла, а отец, несмотря на уговоры, отказался. Рассорился он с Родионовым отцом еще месяца два назад. И даже ушел с фермы, где работал трактористом, в полеводческую бригаду.

Виталька слышал, как отец говорил матери: «Вот посмотришь, Галина, влипнет Андрей! Я ему по-дружески сколько раз говорил: «Что ты делаешь? Ты стал как слепой. Плывет комбикорм с фермы… Водят тебя за нос Антонида с Бардадымом…» А он на меня с руганью: «Не суйся не в свои дела!» С тех пор как решили назначить его директором животноводческого комплекса, задрал нос…»

Из-за того что его отец поссорился с Бучаевым, Виталька испытывал неловкость перед Родионом. Поколебавшись, он все-таки спрыгнул во двор: «Мне-то с Родькой делить нечего…»

Южный ветер разогнал тучи, смел туман в приречную долину. Солнце светило ярко, день обещал быть теплым, сухим — и это подняло настроение у гостей и хозяев. Новый дом сверкал свежевыкрашенными наличниками и ставнями, кирпичные стены его, казалось, засочились ярким морковным соком.

Андрей командовал с крыльца нового дома:

— Внимание! Начинаем процедуру вселения. Отец, бросай онучи домовому!

Баянист сыграл туш. Матвей Степанович под веселый галдеж гостей швырнул скатанные онучи в чердачное окошко.

— Матвей Степанович, кинь ему туда и свои старые валенки, нехай обуется, а то, можа, у него ревматизм! — сказал хриплым, пропитым голосом Бардадым.

— Тихо! — оборвал Андрей. — Не нарушать обычай. Родион, готовь кота!

Родион выбежал из старой хаты с мешком.

— Папа, тут кошка! Ваську не поймал — удрал он.

— Кошку нельзя, — ухмыльнулся Дядя. — Кошкам доверия нету.

— Наоборот, котам доверять нельзя, — возразила Антонида.

— Неважно, кот или кошка, — сказал Андрей. — Главное, обычай соблюсти. Мать, неси жар!.. Баянист, не зевай, давай музыкальное оформление!

Акулина Кондратьевна выбежала из старой хаты с горшком, доверху наполненным углями, засеменила к новому дому. Андрей открыл дверь.

— Родька, запускай кошку, пусть подружится с домовым!.. Мать, соблюдай традицию, зажигай печку!

Вслед за Андреем и Марией гости вошли в дом. С шутками устроили давку в дверях. Бардадым пропихнул всех в коридор и с пушечным буханьем захлопнул дверь. Приоткрыл ее, высунул голову, дурашливо захохотал:

— Гляди-ка, не разбилась! — И снова хлопнул дверью.

Во дворе остались одни ребята. Передразнивая взрослых, они повторили обычай входин. Особенно старался Шурка. Нравилось ему кривляться.

Неожиданно в доме раздались крики, с треском распахнулись окна и двери, повалил тяжелый дым. Гости вместе с хозяевами вывалились во двор, чертыхаясь и кашляя. Родион выпрыгнул из окна под веселый смех ребят. Мария плакала, Андрей кричал:

— Где печник?! Дайте мне печника, я ему голову терну!

К нему бочком приблизился Антон Петрович, сухонький старичок. Приподнял шляпчонку:

— Печник-то я, а ты, Андрей, вынь затычку из трубы.

— Ох! — Андрей схватился за голову. — Прости, Антон Петрович!.. Лестницу, быстро!

Приволокли лестницу, приставили к крыше. Андрей подтолкнул к ней Родиона:

— Родя, мигом!

Родион пополз по крыше на животе. Поднялся на ноги у трубы, выдернул из нее плотную тряпичную затычку» Густой дым столбом выстрелил в небо.

— Пошел дым! По-е-ха-ал! — радостно закричал Родион на крыше.

— Пошел дым! По-е-ха-ал! — весело подхватили во дворе.

Баянист заиграл плясовую. Гости, гикая, присвистывая, с приплясом потянулись вновь в дом.

Глава третья

Родиону с дедом Матвеем досталось место у самой двери. Вся большая комната, зала, была заставлена столами, лишь пятачок на середине был свободен — для танцев. Гости сидели впритирку. Отец и мать находились в центре. Дядя разместился слева от отца. Между ним и Бардадымом с Антонидой — баянист, а за ними — остальные отцовы приятели, среди которых были и строители нового животноводческого комплекса. Комплекс возводили неподалеку от молочнотоварной фермы, где отец работал заведующим, а мать — дояркой.

Справа от матери сидели Виталькина мать и ее подруги-доярки. Из всех женщин особенно выделялась толстая Антонида в панбархатном платье с огромными бордовыми цветами на зеленом фоне и тяжелым золотым пауком на груди. Серьги и кольца у Антониды тоже были золотыми.

Дядя, подняв стакан, с заученно-сладенькой улыбкой произнес:

— Мужички и бабоньки, ну так выпьем же за то, чтоб Анд-рюша и Маруся в новом доме жили счастливо и новых детей…

— Стоп, стоп, Дядя! — остановил его отец и тотчас поправился: — То есть Ларион Кузьмич… Родька, а ну-ка дуй во двор к своим приятелям, нечего тебе тут делать…

— Пускай остается, и для него новоселье! — возразила Виталькина мать. — А вы языки не распускайте. Дядя, культурно выражайся, ты ж у нас интеллигент…

— Я-то интеллигент, да и у меня есть имя-отчество… А ты без мужа, как брошенка, пришла, — пытался отшутиться Дядя.

— Интеллигент, куда уж там! Жену свою за двухметровым забором держишь.

Тут зашумели у порога бабкины помощницы:

— Федя пришел! Федюнь явился!.. Пожалуйста, заходи, Федюнчик, угостись.

Все обернулись к двери, умолкли.

Федя, почтальон лет пятидесяти, со шрамом на лице, в сильно поношенном кителе, прихлопывая, притопывая, вышел на середину комнаты и, оглядывая гостей светлыми рассеянными глазами, весело сказал:

— Кому хоромы, а кому похороны!

— Федюнчик, бог с тобой! — переполошилась бабка Акулина. — Поднесите-ка ему стаканчик. Живей!

— Правильно! — подтвердил Федя. — Наливай — родню поминай.

— Тут новоселье, мил человек, — остановил почтальона отец и поспешно сунул ему в руки стакан. — Выпей за нашу счастливую жизнь в новом доме.

— Так точно, Андрей Матвеевич! — Федя пристукнул каблуками резиновых сапог. — Счастливая жизнь ждет вас где-то впереди. И я не буду виноват, если…

— Да пей, разговорился! — рявкнул Бардадым.

— А тебе не терпится узнать новости? — Федя рассмеялся и залпом выпил.

Его лицо собралось в морщинистый комок, старушки бросились к нему с закуской: кто совал огурец, кто куриную ногу, но Федя ничего не взял, помотал головой и, ухнув, произнес с жалостным упреком (можно было подумать, что сейчас заплачет):

— Что вы мне дали?! Тьфу!.. Как вы эту дрянь пьете? Кто варил самогон?

— Кто варил, тот и подарил, как говорят японцы. — Дядя наигранно засмеялся.

— Ему пить что керосин, что бензин, а туда же — самогон не нравится! — подыграл Дяде Бардадым.

— Эх вы, японцы-папонцы! — насмешливо сказал Федя и лапнул себя по нагрудному карману. — Так вот какие новости, граждане-товарищи. Кому приятные, кому отвратные… Повестки в народный суд. Встать, кому вручаю! — Федя вновь рассмеялся, считая, видимо, что хорошо пошутил. — Тебе, Андрюша, — первому, с уважением, как начальнику.