Крещение огнем - Сапковский Анджей - Страница 18

– Кто такой? – Лучница вытерла наконечник о мокрые листья, сунула стрелу в колчан. – Друг твой, что ли, ведьмак?

– Да. Его зовут Лютик. Он поэт.

– Поэт. – Мильва поглядела на сотрясаемого сухими уже позывами трубадура, потом подняла глаза. – Ежели так, то понимаю. А вот чего не понимаю, так это пошто он тут блюет, заместо того чтобы где в тишине рифмы складывать. Впрочем, мне-то что. Не мое дело.

– В определенной степени твое. Ты спасла ему шкуру. Мне тоже.

Мильва протерла мокрое от дождя лицо, на котором все еще можно было увидеть оттиск тетивы. Хоть стреляла она несколько раз, оттиск был только один – тетива постоянно прижималась к одному и тому же месту.

– Я уже сидела в ольховнике, когда ты трепался с гавнюкаром, – сказала она. – Не хотела, чтобы шельма меня видел, да и нужды не было. А потом приехали другие и пошла сеча. Нескольких ты здорово разделал. Умеешь мечом крутить, ничего не скажешь. Хоть ты и хромой. Надо было тебе еще в Брокилоне посидеть, лечить ногу-то. Попортишь, так до конца жизни спотыкаться будешь, соображаешь, думаю?

– Переживу.

– И мне так мнится. Потому как я ехала следом, чтобы предупредить. И завернуть. Ничего не получится из твоей езды. На юге война. От Дришота идут на Бругге нильфгаардские войска.

– Откуда знаешь?

– А хоть бы и оттуда. – Девушка широким взмахом указала на трупы и коней. – Это ж нильфы. Похуже гавнюкаров будут. Солнце на шлемах видишь? Шитье на попонах? Собирайтесь, берем ноги в руки, того и гляди сюда новые нагрянут. Эти тут разъездом. Разведкой.

– Не думаю, – покачал головой Геральт, – что разведка или передовой отряд. За другим они приехали.

– Это за чем же?

– За этим, – указал он на лежащий в телеге гавенкаров потемневший от воды сосновый гроб.

Дождь поутих, греметь перестало. Буря перемещалась к северу. Ведьмак поднял валяющийся среди листьев меч, запрыгнул на воз, ругаясь втихую, потому что колено все еще давало о себе знать.

– Помоги открыть.

– Ты что, мертвяка хочешь… – Мильва осеклась, видя просверленные в крышке отверстия. – Холера! Гавнюкар живца в ящике вез?

– Какой-то пленник. – Геральт поддел мечом крышку. – Гавенкар здесь ждал нильфгаардца, чтобы передать ему. Они обменялись паролем и отзывом…

Крышка со скрипом оторвалась, явив человека с кляпом во рту, за руки и за ноги привязанного ременными петлями к боковинам гроба. Ведьмак наклонился. Присмотрелся внимательнее. Потом еще раз, еще внимательнее. И выругался.

– Ну, извольте, – проговорил он протяжно. – Сюрпризец! Кто бы ожидал?

– Знаешь его, что ль, ведьмак?

– Встречались, – неприятно усмехнулся он. – Спрячь нож, Мильва. Не разрезай ему пут. Это, похоже, внутренняя нильфгаардская проблема. Нам не следует вмешиваться. Оставим все как есть.

– Да хорошо ли я слышу? – проговорил из-за их спин Лютик. Он все еще был бледен, но любопытство пересилило другие чувства. – Хочешь оставить в лесу связанного человека? Догадываюсь, ты узнал кого-то, с кем был на ножах, но ведь это пленник, черт побери! Он был узником людей, которые напали на нас и чуть было не прикончили. Он враг наших врагов, а враги наших врагов…

Лютик замолчал, видя, что ведьмак вытаскивает из-за голенища складной нож. Мильва тихо кашлянула. Темно-голубые, прикрытые до сих пор от дождя глаза связанного человека расширились. Геральт наклонился и разрезал петлю на его левом плече.

– Глянь, Лютик, – сказал он, взяв пленника за кисть и поднимая ее. – Видишь шрам на руке? Это его Цири рубанула. На острове Танедд, месяц назад. Это нильфгаардец. Приехал на Танедд специально, чтобы увезти Цири. Она дала ему мечом, спасаясь от похищения.

– Коту под хвост вся ейная работня, – буркнула Мильва. – Чего-то тут, сдается, не играет. Ежели этот нильф твою Цирю с острова для Нильфгаарда увести хотел, то как он в гроб-то попал? Почему его гавнюкар нильфам как раз же и выдавал? Вытащи у него кляп из пасти, ведьмак. Может, он чего скажет?

– Нет у меня никакого желания его слушать, – глухо ответил ведьмак. – У меня уже сейчас рука чешется ткнуть его мечом. Едва сдерживаюсь. А если он еще и заговорит, не сдержусь. Я вам не все о нем сказал.

– Ну и не сдерживайся, – пожала плечами Мильва. – Сдерживаться вредно. Ткни, ежели это такой негодяй. Только побыстрей, время торопит. Я ж говорила, вот-вот нильфы нагрянут. Я – за своим конем.

Геральт выпрямился, отпустив руку связанного. Тот тут же выдернул изо рта кляп и сплюнул. Но не заговорил. Ведьмак кинул ему нож на грудь.

– Не знаю, за какие грехи запихали тебя в этот сундук, нильфгаардец, – сказал он. – И мне это до свечки. Оставляю тебе нож, освобождайся сам. И жди здесь своих или убегай в леса, воля твоя.

Пленник молчал. Сейчас, связанный и засунутый в деревянный ящик, он выглядел еще более жалким и беззащитным, чем на Танедде, а там Геральт видел его на коленях, в луже крови, раненного, трясущегося от страха. Да и казался он гораздо моложе. Ведьмак не дал бы ему больше двадцати пяти лет.

– Я подарил тебе жизнь на острове, – добавил он. – Дарю и сейчас. Но в последний раз. При следующей встрече прикончу как собаку. Запомни. Если тебе вдруг вздумается уговорить своих дружков погнаться за нами, прихвати гроб с собой. Пригодится. Поехали, Лютик.

– А ну, быстро! – крикнула Мильва, возвращаясь галопом с ведущей на запад тропы. – Да не сюда! В леса, сучья мать, в леса!

– Что случилось?

– От Ленточки конники идут. Большой кучей! Нильфы! Ну, чего глазеете? По коням, пока нас не окружили!

Бой за село шел уже битый час, а конца все еще видно не было. Пешие, обороняющиеся из-за каменных стенок, заборов и баррикад, сложенных из телег, отразили уже три атаки конницы, наступавшей на них по дамбе. Ширина дамбы не позволяла конникам организовать фронтальный нажим, а обороняющейся пехоте давала возможность уплотнить оборону. В результате волны конницы всякий раз разбивались о баррикаду, из-за которой отчаявшиеся, но ожесточенные кнехты осыпали плотные ряды конников градом стрел из луков и арбалетов. Кавалеристы сбивались в кучу, и тогда защитники набрасывались на них, колотя бердышами, гизармами и коваными боевыми цепами. Конница отступала к прудам, оставляя трупы людей и лошадей, а пехотинцы вновь прятались за баррикадой и покрывали врага страшными ругательствами. Спустя какое-то время конница восстанавливала порядок и атаковала снова.