Наследники Скорби - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 19

…Они пробыли в веси седмицу. За эти дни отоспались, отъелись, наставник все свободное время проводил с сыном, им было интересно друг с другом, и Клесх, судя по всему, не тяготился обществом мальчика, которого видел довольно редко, и который мог бы его сильно утомлять. Крефф давал Лесане полную свободу, ни в чем ее не стесняя и ничего не требуя. Словно не было в их жизни Цитадели, словно оба были обычными людьми, волею судеб вынужденными путешествовать и отдыхать вместе.

Уезжали они ранним утром. Клёна была весела, разговорчива, и только глядя на Лесану, грустнела. Они подружились. Настолько, насколько может подружиться наивно-рассудительный ребенок с девкой-воем.

Лесана боялась проводов, думала, вдруг Дарина начнет плакать, а в воздухе будет витать горькое предвестие разлуки. Нет. Хозяйка собрала странникам еды, наставляя Клесха, что, как и в какой черед лучше съесть, чтобы не испортилось. Она хлопотала, суетилась, забывая то одно, то другое, смеялась над собой и отвешивала легкие подзатыльники лезущему со всех сторон разом Эльхе…

Когда поклажа была собрана, а кони оседланы и взнузданы, пришел черед прощаться. Эльхит вдруг бесславно разревелся, размазывая по щекам слезы, и мигом посуровевшая Клёна увела его в избу, на прощанье помахав Лесане и отчиму рукой.

Дарина не проронила ни слезинки, не висела на шее, не причитала, не уговаривала, только обняла мужа перед воротами и сказала:

— Ты девочку береги, не обижай…

— Ее обидишь… — отмахнулся Клесх и рывком забросил себя в седло. Потом свесился, крепко поцеловал жену и произнес:

— Теперь к концу ветреня жди. Не раньше.

Она улыбнулась и кивнула:

— Хоть к концу ветреня, хоть к началу студенника… Езжай уж, а то скоро смеркается…

Он усмехнулся и направил коня со двора.

— Лесана, ты сердца не держи на него, — обернувшись к девушке, сказала совершенно неожиданное Дарина.

— За что? — опешила странница.

— Он никому ничего сроду не объясняет. Все молчком. Все исподволь. Недоверчивый. Но тому причин много. А зла он никогда не сделает. Ни зла, ни подлости. Мира в пути.

— Мира в дому, — отозвалась Лесана, потрясенно глядя на женщину.

Как угадала хозяйка маленького уютного дома, какие мысли, какие обиды снедали девушку все эти дни? Сие осталось тайной. Однако Лесана ехала из деревни, упрямо кусая губы и собираясь высказать Клесху всё, что накопилось в ней за эти дни.

— Ты говорил, Осененным не положено иметь семью и дом, — пересушенным хриплым голосом начала девушка, глядя на дорогу и не решаясь смотреть на креффа. — А сам, сам…

— Я говорил?

От прохладного удивления в его голосе послушница встрепенулась.

— Говорил!

Он вскинул брови.

— Не припомню такого…

— Тогда, в Башне…

— Я говорил о тебе и твоих друзьях. Растолковывал, почему вам лучше не водить близкой дружбы: вою, колдуну и лекарке. Я ни слова не сказал про семью.

Она захлопала глазами, силясь воскресить в памяти их разговор.

— Но ты… ты говорил потом, в другой уже раз, что ратоборцу не положено…

— Цитадель запрещает обережникам обрастать семьями, — спокойно сказал крефф. — Это вдалбливают выучам с первых дней послушания. Я никогда не говорил тебе, будто с этим согласен. Лишь предупреждал, что семья и дети для нас — тяжкое бремя.

Лесана открыла было рот, чтобы уличить его в лукавстве, но тут же снова закрыла, потому что поняла — уличать не в чем, Клесх и правда никогда не настаивал на том, что насельник Цитадели не должен иметь семьи и дома. Лишь известил об этом, как заведено, но наставлениями не донимал.

— Все равно нечестно! — рассердилась послушница.

— Честно, — ответил мужчина. — Я предупреждал тебя о том, как это тяжело. Думаешь, мне легко оставлять их? Думаешь, нравится бывать в доме гостем — не мужем, не отцом, а перехожим молодцом? И всякий раз видеть, как вырос за мое отсутствие сын, а падчерица стала еще угрюмее и враждебнее? Думаешь, я хочу себе, им и Дарине такой участи? Думаешь, живу только своими желаниями?

Выученица нахохлилась, пристыженная. Она уже пожалела, что вообще завела этот разговор. Но вдруг Встрешник за язык дернул:

— А как же Майрико?

Клесх натянул поводья, и лошадь под ним стала как вкопанная.

— Что?

Девушка покраснела и отвела взгляд.

— Мне Нурлиса рассказывала… — пробормотала она едва слышно.

— Ты забываешься, — сказал наставник.

Лесана, готовая провалиться сквозь землю, опустила голову еще ниже и пробормотала:

— Простите, крефф.

Он молча смотрел на нее, словно решая, как быть, но потом все же тронул поводья, заставляя лошадь двигаться вперед.

Некоторое время ехали молча. Потом крефф заговорил:

— Ты должна понимать одно. Семья для ратоборца — это страх. Постоянный страх потери. Мы защищаем чужих, но не окажемся в нужное время рядом с близкими, если беда постучится в их дверь. И что, если однажды ты приедешь, а твой дом разорен и все его обитатели погибли? Или вернешься, а твой дом уже не твой? Там обосновался новый хозяин — отец твоим детям, муж твоей жене. И ты не сможешь ее упрекнуть. Ты молча уедешь, потому что станешь лишним. И сам поймешь, что такой поступок будет единственным благом. Не всякая женщина будет из года в год ждать мужчину, наведывающегося только раз в несколько месяцев, да и то на пару дней. А в твоем случае, — он обжег выученицу взглядом, — уж тем более не всякий мужчина. Семья делает жизнь ратоборца сложнее, Лесана. И боли приносит больше, чем радости.

Его спутница молчала, потрясенная такой длинной речью.

— Но, если бы… было можно… она бы жила при Цитадели… — неуверенно заговорила девушка.

— Да. Если бы было можно, — согласился он. — Если бы не было Ходящих. Если бы ночь принадлежала людям. Если бы мы, словно дикие звери, не проводили большую часть жизни, скитаясь по лесу от деревни к деревне. Если бы Осененные жили, как простые смертные — было бы можно. Но, увы… И с этим как-то надо мириться. Поэтому — не повторяй чужой глупости.

Лесана кусала губы.

— Ты за этим меня привез, за этим показал их? — спросила она.

— И за этим тоже. Да и деть тебя некуда. А Клёне нужна подружка. Ей не с кем поговорить. Жалко девочку. Она знает цену моей глупости. И прощать не собирается.

Выученица открыла было рот, чтобы сказать ему, мол, семья — не глупость, глупость — прожить жизнь, никого не сделав счастливым. Однако сообразила вовремя прикусить язык, понимая, как глупо прозвучат эти слова. Она помнила слезы Эльхи и глаза Дарины, стоящей в воротах и смотрящей вслед уезжающим. И как бы та ни улыбалась, как бы ни пыталась казаться спокойной, но скрыть боль, отражающуюся в этих глазах, было невозможно. Каждый раз, прощаясь с мужем, она прощалась с ним навсегда. Вряд ли это было похоже на счастье.

Три года — долгий срок. Сколькое за это время оказалось переосмысленным, сколькое сделалось понятней. Теперь Лесана была уже не выученицей. Она была равной Клесху. И отношения их изменились. Сегодня девушка уже и на миг бы не задумалась, спроси ее Клёна — любит ли она своего наставника?

Любит.

Понимает ли его? Пожалуй.

Он был ей всем — отцом, матерью, братом, другом. Его дом стал ее домом. Его семья сделалась за три прошедших года и ее семьей тоже. А после того как Лесана побывала в родной деревне, она поняла окончательно — нигде ее не примут, кроме как здесь.

Дом… Девушка лежала, прикрыв глаза, наслаждаясь тишиной и покоем, воцарившимся в груди. Ей было хорошо. Впервые за последние седмицы. Уютно. Тепло. Беззаботно.

Дом…

Рядом в ароматном сене нетерпеливо завозилось, зашептало:

— Да не спит же, не спит!

— А ну — цыц! Брысь отсюда, раз неймется! — громким шепотом ответили ему.

— Не спит она, гляди, как дышит. Когда спит, грудь ровнее вздымается!

— Эльха, ах ты, сопля зеленая, на грудь он еще смотрит!..

— А на чего ж мне смотреть? — обиженно зашипел мальчонок. — На пятки ваши, которые с сушил торчат? Я им, дурындам, молока принес, а меня еще и лают?