Инь и Ян - Акунин Борис - Страница 2

Инга (пронзительно): Я же его просила!

Лидия Анатольевна: Господи! Да святится имя Твое!

Станислав Иосифович: Зачем девочке, почти ребенку, такое состояние? Душенька, ты и распорядиться им не сможешь.

Инга: Ничего, папенька, мне уже 21 год, я совершеннолетняя. А что там дальше?

Казимир Иосифович: Да-да, самый-то конец. Может, я недопонял? Ян, слушай!

Слюньков (читает дальше): «…моему племяннику Яну Казимировичу Борецкому завещаю свой бумажный веер, который передаю на ответственное хранение в нотариальную контору „Слюньков и Слюньков“. Далее только число и подпись.

Диксон: It's incredible! Absolutely incredible! Я лечил этот человек три месяца! Хоть бы мелочь завещал! Out of common decency!

Казимир Иосифович: Если б вы, доктор, его вылечили – тогда другое дело, а так за что вам? Он и мне-то, брату любимому, согбенному под ударами судьбы, ни шиша не пожаловал… Над племянником, несчастным юношей, жестоко поглумился. Бумажный веер, каково? Ян, сынок, принеси фляжечку… Плохо мне…

Ян: Да ну вас к черту, старый вы пьяница! Что я здесь время теряю! (Хочет уйти.)

Инга: Постой! Не уходи! Про веер это не просто так! Здесь какая-то тайна!

Ян: Не тайна, а насмешка! Будь прокляты толстосумы, издевающиеся над людьми.

Казимир Иосифович: Но как же… Это несправедливо! Я нищ, кругом в долгах! А Стасик и без того богат!

Станислав Иосифович: Не богат, а состоятелен. Это наша Инга теперь миллионщица. (С чувством, обращаясь к висящему на стене портрету). Сигизмунд, я всю жизнь завидовал тебе. Твоей хватке, твоей неукротимой энергии. Прости меня! Да будет земля тебе пухом!

Казимир Иосифович: Каким еще пухом! Я только давеча, на прошлой неделе, занял пять тысяч… Надеялся выплатить из наследства!

Станислав Иосифович: Что ж, мне жаль твоего кредитора. Глупый человек, нашел, кому одалживать.

Казимир Иосифович внезапно разражается истерическим хохотом и никак не может остановиться.

Казимир Иосифович: Ой… Ой, Стаська… Тут ты прав… Прав, как никогда!

Станислав Иосифович (брезгливо отвер нувшись): Скажите, господин… э-э… Слюньков, а когда моя дочь сможет вступить, так сказать, в права наследования? Она слишком юна и неопытна, чтобы самой разобраться в подобных вещах…

Диксон (перебивает): Господа, господа! А веер?

Инга: В самом деле! У дяди была великолепная коллекция восточных раритетов. Может быть, этот веер представляет какую-нибудь невероятную ценность?

Ян: Бумажный-то?

Казимир Иосифович: Да! Где наш веер?.. Бу… (всхлипывает) бумажный…

Слюньков: Я уполномочен сообщить вам, что указанный в завещании предмет действительно был передан мне завещателем и, согласно полученным инструкциям, доставлен сюда, в подмосковное имение усопшего. Однако…

Казимир Иосифович: Какое еще «однако»? Где наше наследство?

Слюньков: Честно говоря, я пребываю в некотором затруднении… Видите ли, в инструкции сказано, что означенный предмет должен быть передан наследнику в присутствии одного человека, некоего Фандорина Эраста Петровича, который сделает необходимые разъяснения…

Лидия Анатольевна: Фандорин? Милый, не тот ли это молодой человек, о котором говорили в салоне у Одинцовой?

Станислав Иосифович: Да, вне всякого сомнения. Он ведь недавно вернулся с Востока.

И наш Сигизмунд тоже много времени провел в Китае и Японии.

Диксон: Что за господин Фандорин?

Станислав Иосифович: Чиновник, состоящий при его сиятельстве московском генерал-губернаторе. Молодой, но очень на виду.

Лидия Анатольевна: Рассказывают, будто бы после какой-то трагической истории он долго жил на востоке и превратился в совершенного азиата!

Ян: Ну и где он, ваш азиат? (Нотариусу.) Вы ему писали?

Слюньков: Разумеется. И получил уверение, что господин Фандорин приедет. Однако коляска, отправленная к московскому поезду еще утром, не вернулась, а теперь уже вечер…

Станислав Иосифович: Фаддей, кто поехал к поезду?

Фаддей: А?

Станислав Иосифович: Кто поехал к поезду?

Фаддей: Это я, ваше превосходительство, не могу знать. Я при барине-покойнике в камердинерах состоял. А про лошадей ничего не знаю, не моя плепорция. Если насчет провизии распорядиться или счета проверить, прислугу нанять либо уволить, это ко мне. И чтоб порядок в доме был, это тоже я…

Станислав Иосифович: Ну хорошо, хорошо! А по лошадям у вас тут кто?

Фаддей: Это смотря по каким лошадям. Если по барским – одно, по хозяйственным – другое.

Станислав Иосифович (теряя терпение): На которых поехали встречать господина Фандорина?

Фаддей: На барских. Он же барин. Это вот по Аркашиной части.

Аркаша (кланяясь): Так точно, по моей-с. Я при почившем нашем благодетеле в лакеях состоял-с, для всякой личной и даже конфиданснои надобности. И насчет экипажей, и в смысле гардероба, и гигиены организма – все я-с, потому как специально обучен и все сии премудрости превзошел.

Станислав Иосифович: До чего ж вы все говорливы! Если ты «насчет экипажей», то почему не поехал встречать?

Аркаша: Как можно-с? Столько дорогих гостей. Одному Фаддей Поликарпычу с Глафирой не управиться. Я кучера Митяя снарядил. Он хоть человек глупый, даже, антр-ну, полный дубина-с, но до станции, надо думать, не заплутает.

Горничная Глаша прыскает.

Ян: Значит, не приехал ваш «азиат». А дубина Митяй, чем обратно воротиться, будет теперь до скончания века на станции сидеть.

Аркаша: Это очень возможно-с. Потому совсем глупый человек.

Казимир Иосифович: Ну так и бес с ними, с разъяснениями. Дайте посмотреть, что за предмет достался моему сиротинушке.

Ян: Да уж, давайте поскорей кончим с этим балаганом.

Слюньков: Я должен следовать полученной инструкции, но раз господин Фандорин не приехал… И если такова воля наследника…

Ян: Такова, такова. Давайте веер, где он у вас?

Казимир Иосифович: Ян, принеси коньячку, душа горит!

Ян делает вид, что не слышит.

Слюньков: Как угодно. (Слугам.) Внесите!

Фаддей и Аркаша выходят и тут же возвращаются, с трудом неся большой сундук.

Станислав Иосифович: Ничего себе веер!

Слюньков: Ключи должны находиться у камердинера покойного.

Фаддей торжественно снимает с шеи и показывает всем кольцо с ключами. Передает его Слюнькову. Все, затаив дыхание, наблюдают за действиями нотариуса. Он отпирает сундук, подает знак слугам. Они вынимают из сундука металлический несгораемый ящик. Нотариус открывает один за другим три замка, каждый своим ключом. Из ящика нотариус извлекает длинную узкую шкатулку. Из шкатулки нечто, обернутое узорчатым шелком. Внутри – картонный футляр. Из футляра, наконец, появляется сам веер. Он большой, надорванный в нескольких местах. С одной стороны черный, с другой белый. На белой стороне китайский иероглиф «солнце», на черной – иероглиф «луна».

Слюньков: Вот… Прошу…

Казимир Иосифович (принимая и растерянно разглядывая веер): Дранье какое-то! Ему красная цена полтинник!

Фаддей: И то – страмота. Нехорошо. Я сколько разов говорил барину – дайте починю. Картонку аккуратненько снять, бумажечкой папиросной подклеить, и будет вещь. Хошь – на стенку вешай, хошь – личность обмахивай. А они только ругались, дурнем старым обзывали. Руки сулились оборвать… (Бормочет что-то и дальше, но его уже никто не слушает.)

Диксон: Позвольте-ка… Я немножко разбираюсь в таких вещах… О, сударь, вы не правы. Это старинная вещь. Любитель восточной antique даст хорошие деньги. Думаю, рублей пятьсот, а то и тысячу.