Взрыв в океане - Жемайтис Сергей Георгиевич - Страница 20

Тони стоял потупясь и с любопытством следил за огромным тропическим тараканом, бежавшим по черному шву, как по пешеходной дорожке. Услышав свое имя, Тони поднял голову, оскалился и, с видимым удовольствием раздавив таракана ногой, поплелся к баку вслед за боцманом.

Розовый Ганс повел меня к корме, продолжая рассказывать:

— Твоему коку все это сошло с рук. Капитан запретил его трогать. И знаешь почему?

Я признался, что не знаю.

— Да потому, что такого кока выпустили в одном экземпляре. Этот китаец — занятный тип — попал к нам как трофей после одной операции. Ну и мастер своего дела, я тебе скажу! Как он, подлец, готовит свинину с капустой и еще с какой-то ерундой! Можно собственную голову проглотить с таким гарниром. Вот и его нора. Ты учти, что я люблю пожрать. Тут одно удовольствие — набить брюхо да отложить деньги на будущие времена. Ха-ха! — Розовый Ганс пнул двери ногой. Через порог перескочил большой сиамский кот, сел на палубу, почесал за ухом, презрительно глядя на нас голубыми глазами, и, издав неприятный гортанный крик, важно пошел к грот- мачте.

— Этого кота мы захватили вместе с коком.

Матросы из черных считают его чем-то вроде кошачьего бога, а мне так и хочется взять его за хвост и списать за борт. Не люблю я кошек…

Я заглянул в двери. Половину камбуза занимала плита, заставленная шипящими сковородами и булькающими кастрюлями. По стенам сверкала медью и никелем кухонная утварь. Да, здесь, пожалуй, сверкало все, начиная от стен и кончая коком. Очень толстый, в белых трусах, он стоял к нам спиной и вертел над головой пучок тонких и белых веревок. Раскрутив его, кок неожиданно хлестнул им себя по спине с оттяжкой. Раз, другой… Встряхнул пучок, повертел его перед собой так быстро, что веревки образовали японский фонарь. Потом принялся раскатывать этот пучок на столе, посыпанном мукой, и снова крутить и хлестать по спине.

Розовый Ганс сказал с оттенком уважения:

— Как лапшу раскатывает, собака! Я нигде не ел такой лапши. Метров по двадцать длиной. Нашел конец в чашке — и глотай, как змею! К лапше он подает какой-то дьявольский соус. Проглотишь — и пожар в брюхе. Неплохо будет, если принесешь мне две порции. — Он скорчил гримасу, заменяющую ему теперь улыбку, и ушел.

Кок будто не замечал меня. Покончив с лапшой, он раскрыл одну из кипящих кастрюль, быстро обмакнул в кипяток палец, сунул его в рот, задумчиво почмокал губами, снял с полки банку и бросил в суп пригоршню соли. Открыл крышку у другой кастрюли, понюхал ароматный пар и закрыл. Он открывал и закрывал еще несколько кастрюль, заглядывал в духовку.

Я взял веник с длинной бамбуковой ручкой и стал подметать палубу. Только тогда кок улыбнулся. У него было добродушное, очень усталое лицо. Неожиданно кок сказал по-русски:

— Тебе молодеца! Я тебе давно посмотри. Когда ты была на берегу, капитан сказал, что ты русская человека. Я думал, тебе ушла. — Он говорил с видимым удовольствием, нещадно коверкая слова, но я чуть не разревелся, услышав родную речь. Он потряс над головой поварешкой. — Иво здесь кругом хунхуза-разбойника, я не хунхуза. Еще У Син тоже был не хунхуза, его контрами. Я плен попал. Раньше служил Харбин, русика купеза. Потом Шанхай, русина ресторан, потом парахода ходи, там был русика капитан. Хунхуза параход контрами! Все люди контрами. Только я живой. Я понимай, что так худо. Но што можно делать? Вода кругом. Люди хорошей нету. Только тибе — хороший люди и моя — хороший люди. Я русика китайза. — Он хлопнул себя по груди. — Меня Ваня звать. Тебя как?..

Я назвался.

Рассказывая и спрашивая, он ни на минуту не забывал плиту, громыхал крышками кастрюль, помешивал в жаровнях. Несколькими ударами ножа превратил жгут из полосок теста в лапшу необыкновенной длины и бросил ее в кипящий котел. Вдруг, спохватившись, стал кормить меня креветками в остром соусе и еще чем-то необыкновенно вкусным, кажется жареным тунцом, и в довершение налил в пиалу крепкого чая.

— Тебе надо много кушай. Когда кушай — силы много.

Уписывая за обе щеки, я думал, как предупредить кока о взрыве. Не верилось, что он может предать. Но опыт научил меня, что нельзя раскрывать душу перед первым встречным. Я решил посоветоваться с Жаком. Было странно, что эти два человека, так ненавидящие эту шайку, не знают друг друга. Мне захотелось немедленно идти разыскать Жака и сказать ему, что я нашел единомышленника, что он также хочет бороться с пиратами, да не знает как. И этот человек может погибнуть, потому что не знает о мине…

Разнесся медный перезвон рынды. Вахтенный матрос отбил четыре двойных удара, оповестив, что окончилась третья и началась четвертая вахта.

Кок заторопился. Вытащил из стенного шкафа большой черный поднос.

— Надо нести кушать капитана немножко быстро. Если быстро нету, иво серчай, шибко серчай! Пожалуйста, немножко быстро.

Я шел на корму с тяжелым подносом, еле передвигая ноги. Мне казалось, что вот-вот неминуемо ударит взрыв и я вместе с подносом полечу за борт. Навстречу мне показался Жак с ведром в руке. Проходя мимо, он шепнул:

— Назад, быстро.

Поднос чуть было не выпал из моих ослабевших рук.

Каюта капитана находилась недалеко от машинного отделения. Я спустился по узкому трапу. У дверей каюты стоял часовой с немецким автоматом на груди. Он молча открыл двери. Я очутился в прихожей, освещенной красным светом. Пахло сандаловым деревом и дорогим табаком. Одна полуоткрытая дверь вела в ванную из голубого кафеля, за второй дверью слышались глухие голоса. Я открыл дверь коленом и очутился в ярко освещенной гостиной. За полированным столом из красного дерева в кожаных креслах сидели капитан «Лолиты» и Ласковый Питер. Они играли в карты. Когда я подходил к столу, капитан швырнул карты на пол, а Ласковый Питер пододвинул к себе кучу бумажек. Это были доллары, английские фунты, японские иены и еще какие-то деньги.

— Мой мальчик! Вот мы и встретились, ставь поднос, Симада-сан любит креветки, лапшу и что там еще. — Он заглянул в чашечки, соусники и потер руки.

Я хотел уйти, но Ласковый Питер сказал:

— Постой, некуда спешить, мой мальчик. Но как тебе понравилось это милое суденышко? Прогулочное судно, не правда ли? Ты что так бледен? Не рад, что увиделся со своим капитаном? Или взволнован встречей? Мне ж всегда приятно тебя видеть. Как это ни странно, ты принес мне счастье. За два дня я спустил Симада- сану все, что удалось выудить из сейфа «Ориона», — десять тысяч семьсот двадцать три доллара и восемьдесят центов. И представь себе, мой великодушный партнер предложил сыграть на тебя, моего верного юнгу, оценив твою персону в пятьсот долларов. Ты, вероятно, никогда не думал, что стоишь так дорого? За такую цену в Африке можно и сейчас купить пару здоровенных негров! Ты взволнован, что мог расстаться со мной? Но успокойся, я отыгрался на эти пятьсот долларов и выиграл тысяч тридцать. Что же ты не радуешься вместе со мной? Что топчешься, как в раскаленных углях?

Действительно, слушая его самодовольную речь, я не находил себе места и потихоньку пятился к дверям, прижимая к груди поднос. Каждый толчок волны, крен воспринимались мной, как начало взрыва. «Вот так, — думал я, — толкнет, накренится, а потом как трахнет!»

Единственное, что задело меня в те напряженные минуты, почему-то была сумма, в которую оценили меня игроки. Уж очень она показалась мне обидно мизерной.

Симада-сан со знанием дела работал бамбуковыми палочками, причмокивая от удовольствия, слушал, улыбался и косился на меня.

Как мне хотелось в эту минуту крикнуть им в лицо, что скоро их пиратское судно взлетит на воздух! И в лучшем случае они будут барахтаться среди акул и топить друг друга, вырывая из рук обломок деревянной обшивки или пробковый буй. Почему-то мне все время думалось, что мы с Жаком находимся куда в лучшем положении, зная, что «Лолита» неминуемо погибнет.