Живописец смерти - Сантлоуфер Джонатан - Страница 39

— Так, ничего.

— Ничего? А выглядит, как будто ты попала в аварию. Столкнулась с грузовиком.

Кейт встала, пробежала пальцами по волосам, потом села, натянув халат на колени. Не хотелось показывать мужу сразу все синяки.

— Подумаешь, стукнулась немного. Ерунда.

Ричард нахмурился.

— Занималась полицейской работой?

— Что-то вроде.

— А ведь десять лет назад ты с ней рассталась без всякого сожаления. И с радостью принялась заниматься искусством.

— Это правда. И я не собираюсь возвращаться в полицию. У нас все еще будет — и званые ужины, и светская жизни, и все остальное. Но мне обязательно нужно разобраться во всем этом. — Кейт замолчала. — Ради Элены.

— Я знаю, тебе ее не хватает. — Ричард смягчился. — Мне тоже.

— В самом деле? — с вызовом проговорила Кейт и скрестила руки на груди. — Тогда почему ты не вспомнил о ней хотя бы раз с тех пор, как это случилось?

— Я думал, тебя это огорчит, — ответил он, трогая ее плечо.

— Ты не представляешь, как мне тяжело. — Глаза Кейт наполнились слезами..

Ричард взял ее руку в свои.

— Понимаю, дорогая. И тоже очень переживаю.

Кейт смахнула слезу.

— Поверь, Ричард, мне очень хочется вернуться к прежней жизни. Но пока не могу. — Она отстранилась, сбросила халат и надела шелковую пижаму.

— Да, дорогая. — Ричард снял рубашку и сунул ее в корзину для грязного белья, стоящую в стенном шкафу.

Кейт решила сменить тему:

— Как ты считаешь, Билл Пруитт мог иметь дело с крадеными произведениями искусства?

Ричард резко вскинул голову.

— Что?

— Уинни Пруитт сказала мне, что видела у него итальянский запрестольный образ. Я консультировалась с Мертом. Правда, не сказала ему ничего о Пруитте, просто попросила проверить эту вещь. Он обнаружил ее в списке похищенных.

— Уинни сказала, что ее сын украл этот запрестольный образ?

— Конечно, нет. Говорит, что просто видела его на столе, причем незадолго до его гибели.

В этот момент Ричард надевал пижамные штаны и с такой силой дернул резинку, что они треснули.

— Какое дерьмо теперь стали продавать в магазинах!

— Успокойся. — Кейт погладила его руку и скользнула под белое пушистое одеяло.

Ричард почти так же взвинчен, как и я.

Он отбросил порванные штаны и пыхтя натянул другие. Она дождалась, пока он ляжет, и спросила:

— Так ты думаешь, это возможно?

Ричард зевнул.

— Знаешь, я очень устал. Давай поговорим о Билле Пруитте в другой раз.

21

Все привыкли к тому, что в Нью-Йорке основным центром тусовки людей искусства всегда был Сохо. Но теперь он постепенно переместился в западную часть Челси, в прошлом пустырь, с одной стороны ограниченный рекой Гудзон и Десятой улицей, а с другой тянущийся к Кухне Дьявола и дальше, до мясного рынка на Четырнадцатой улице. Располагавшиеся здесь прежде товарные склады, агентства по продаже автомобилей и гаражи были вынуждены уступить свои участки фешенебельным художественным галереям, бутикам и всевозможным наимоднейшим питейным заведениям. При этом трансформация района все еще продолжалась. Попав сюда, забудьте о существовании общественного транспорта — люди искусства привыкли ездить в такси либо в собственных автомобилях с личными шоферами — и приготовьтесь удивляться. Вас поразит ширина улиц и великолепный, как на открытке, вид на реку Гудзон. Это положительные эмоции. Неприятно удивит вас тот факт, что в определенные часы большая часть улиц, особенно Двадцатые и Тридцатые, становятся пустынными настолько, что кажется, будто вы попали в «Сумеречную зону»[38]. А также характерный запах мясного рынка — омерзительный, едкий, который прилипает к задней части гортани и даже может вызвать рвотные позывы. Но это, конечно, пустяки. Через год или два на безлюдных улицах появятся магазины одежды и обуви, мебельные и прочие, а также в большом количестве бары и рестораны. Оптовики, торгующие мясом, не смогут конкурировать с этими заведениями и художественными галереями в части арендной платы и переедут на Лонг-Айленд или еще куда-нибудь. А потом, через десяток лет, когда количество магазинов и разного рода заведений на этих улицах достигнет насыщения, а от туристов не будет прохода, художественная тусовка переместится в другое место.

Уилли не любил ходить на открытие вернисажей, но его агент, Аманда Лоу, настояла на его появлении, напомнив, что это его обязанность — ходить на выставки и по возможности раскручивать себя и свои работы.

Первое время Уилли это удивляло. Ему казалось, что он должен просто создавать картины, а все остальное — ее работа. Однако очень скоро он понял, что это ошибка.

Здание галереи Аманды Лоу, построенное на месте бывшего гаража, который арендовала фирма по продаже автомобилей, являло собой образец элегантности и шика и полностью соответствовало стандартам начала XXI века. Парадный вход из зеленого стекла, залы с белыми стенами семиметровой высоты, пол из монолитного бетона светло-серого оттенка, нарочито шероховатый, так что, если вы опуститесь на колени, чтобы получше рассмотреть какое-нибудь новейшее произведение искусства, то рискуете оцарапаться. Галерея находилась в самом конце Тринадцатой улицы. Год назад это было излюбленное место сборищ трансвеститов-афроамериканцев, но в последнее время их изрядно потеснили художники и владельцы галерей. Так что сейчас этих мужчин в мини и париках, зарабатывающих себе на хлеб тяжким трудом, здесь осталось совсем немного.

Галерея Аманды Лоу, где постоянно выставлялся Уилли, была полигоном для раскрутки подающих надежды энергичных радикалов. Здесь они тусовались с немногочисленными старыми звездами, чей свет еще сиял, боролись за жизненное пространство со звездочками, какие только начинали загораться, и наблюдали за теми, кто уже преуспел.

Примерно за квартал от галереи народу на тротуаре заметно прибавилось. Уилли испытывал огромное искушение развернуться и отправиться к себе в мастерскую спокойно поработать в тишине, но заставил себя идти дальше. Он был профессионалом, вернее, хотел им стать, а для этого нужно приучиться делать то, к чему совсем не лежит сердце. Уилли глубоко вздохнул, расправил плечи, поздоровался с несколькими знакомыми и направился в галерею.

Главный выставочный зал был переполнен. Присутствующие, разбившиеся на группы, конфигурация которых непрерывно менялась, оживленно беседовали, причем каждый напряженно рыскал взглядом по толпе, видимо, выискивая кого-то позначительнее. В зале стоял громкий гул.

Протискиваясь к центру зала, Уилли услышал, как кто-то рядом произнес: «Живописец смерти», — и замер.

— Ой, не говори! — произнесла женщина лет под тридцать, затянутая в черную кожу, с мускулистыми руками, татуированными от запястий до локтей, как будто надела перчатки от Пуччи. — Этот Живописец поверг меня в дрожь. Да, в гребаную дрожь. Я теперь в своей мастерской не чувствую себя в безопасности.

— Я тебя понимаю, — отозвался мужчина лет под пятьдесят с бритой головой и полосой, проведённой по носу. — Я тоже очень напуган. Вчера ночью не мог заснуть, пришлось принять горсть таблеток квалуда.

— Уилли! — Сквозь толчею к нему пробрался Скайлер Миллс и обнял за плечи. — Решил развлечься?

— Вы сами учили меня, Скай, что это не развлечение, а работа.

Старший хранитель Музея современного искусства похлопал Уилли по плечу:

— Молодец. Правильно усвоил уроки и потому навсегда останешься моим любимым учеником. — Он по-отцовски сжал руку Уилли, а затем вспыхнул улыбкой, предназначенной кому-то за его спиной. — О, королева ночи!

Аманда Лоу стремительно прижалась лицом к щеке Скайлера и поцеловала воздух. Это была женщина болезненной худобы, в черном облегающем платье от-кутюр Аззедины Алайи. Вот только облегать у нее было практически нечего. Тазобедренные и плечевые кости были настолько остры, что угрожали порвать материю. Волосы неестественного красновато-лилового цвета были грубо подрезаны до уровня мочек ушей, в одной из которых красовалась серьга, такая огромная, что задевала плечо. Невероятную бледность лица подчеркивали брови в виде черных запятых, темные тени на веках и красный рот, похожий на глубокую рану. В общем, это было нечто среднее между маской театра кабуки и трупом.