Живописец смерти - Сантлоуфер Джонатан - Страница 2

И вот она уже у него в руках. Он что-то хрипло кричит, потом неразборчиво бормочет. Оказывается, он очень сильный. Это ее удивляет. Но она все же ухитряется высвободить одну руку и бьет его по лицу. По губе стекает тонкая струйка крови, он этого не замечает. Валит ее на пол, прижимает руки коленями, перенеся на них весь вес своего тела. Теперь у него руки свободны. Он разрывает ее блузку, чтобы добраться до груди. Она пытается ударить ногой, но промахивается.

Затем он хватает ее за подбородок, наклоняется и прижимается губами к ее губам. Она чувствует вкус его крови, дергает головой, плюет ему в лицо и неистово кричит:

— Сволочь!

Он сильно бьет ее по лицу, затем отпускает и встает рядом с диваном, глядя вниз.

— Как мы будем этим заниматься? По-хорошему… или не очень?

У нее двоится в глазах, она никак не может прийти в себя, подкатывает тошнота. Неожиданно он валится на нее, предварительно спустив брюки, начинает тереться, бормочет проклятия. Она фиксирует взгляд на подушечке с портретом Мэрилин, пытаясь сконцентрировать внимание на балладе, которую в этот момент исполняет Билли Холидей.

А тем временем его движения становятся все более резкими, он ругается все громче, она соображает, что он так и не вошел в нее, и немного успокаивается.

Наконец он скатывается с нее и бормочет, застегивая штаны:

— Ты меня не возбудила.

И мысленно добавляет: И вообще надо было действовать совсем не так.

Конечно, не так, — соглашается внутренний голос. — Ты просто забыл, что надо придерживаться плана.

Она одергивает юбку.

— С новой женщиной… всегда трудно, — шепчет он, чтобы как-то оправдать свое фиаско. — Да, да, трудно… особенно если она лежит как колода и совершенно не помогает.

Ей хочется только одного: чтобы он скорее убрался отсюда. А потом она найдет способ разобраться с этой скотиной.

— Да, — спокойно соглашается она. — Ты прав, я… это все из-за меня. Ты тут ни при чем, это я во всем виновата…

Он хватает ее за лицо, поворачивает к себе.

— Что? Что ты сказала? — Она пытается оттолкнуть руку, но не может. — Ты мне сочувствуешь? Мне! Ты, мерзкая потаскуха!

Он отпускает ее на мгновение, чтобы нанести несколько быстрых ударов. От неожиданности она громко вскрикивает, но затем вырывается и бросается к телефону.

— Убирайся отсюда! Убирайся!

Однако он оказывается проворнее. Успевает вырвать из розетки телефонный шнур, потом хватает ее одной рукой за волосы, другой за талию и тащит в кухню. Прижимает голой спиной к стоящей на стойке кофеварке, та падает, горячий кофе проливается женщине на лодыжки. Он притискивает ее к стене. Она пытается расцарапать ему лицо, промахивается, и он опять начинает ее избивать. Очень сильно.

А затем она видит себя девочкой в белом платье в день конфирмации, и это красочное зрелище на несколько мгновений заполняет сознание, но вскоре все белое постепенно сереет и наконец превращается в кромешную тьму.

Он совсем не помнит, как его рука нащупала в неглубокой раковине кухонный нож. Все получилось как бы само собой. И вот теперь девушка тихо лежит на полу, одна нога согнута, другая выпрямлена. И всюду кровь — на плите, шкафах, на полу. Он даже не может вспомнить, какого цвета была у нее блузка, которая сейчас вся заляпана ярко-красными пятнами. В уголках ее рта продолжает пузыриться розовая слюна. Глаза широко раскрыты, глядят на него удивленно. Он рассматриваете с не меньшим удивлением.

Интересно, сколько это все продолжалось? И не слышал ли кто-нибудь из соседей?

Он прислушивается — тишина. Не слышно полицейских сирен, ни даже звуков работающих телевизоров, радиоприемников или обрывков разговоров из других квартир. Вообще ничего, как будто дом вымер. Он с облегчением осознает, что ему повезло.

Да, ты всегда был счастливчиком, — поощряет внутренний голос.

— Какой кавардак, — хрипло произносит он и откашливается.

Во рту пересохло. Он быстро находит под раковиной хозяйственные перчатки, сует в них окровавленные руки, тщательно моет нож и роняет в ящик, после чего снимает ботинки, чтобы не оставить кровавых следов, и ставит их на полку рядом с тостером. Отрывает от рулона несколько бумажных полотенец, скатывает в комки, орошает моющей жидкостью и начинает протирать всюду, где, ему кажется, он прикасался. Вынимает из проигрывателя диск Билли Холидей, кладет в футляр, который тщательно протирает и возвращает на место в середину стопки компакт-дисков. Туда, где он лежал.

Затем внимательно рассматривает диван, соображая, не уронил ли чего там. Например, пуговицу или даже волос. Находит несколько волос, которые наверняка принадлежали ей, но на всякий случай приносит с кухни пылесос и несколько раз чистит диван и все вокруг, а потом еще протирает бумажным полотенцем.

Случайно коснувшись губы, он чувствует боль и вспоминает поцелуй.

Вернувшись в кухню, берет из раковины губку, обильно смачивает моющей жидкостью и тщательно вытирает кровь с губ мертвой девушки, затем сует губку в рот и водит ею туда-сюда.

Поднимает безжизненную руку жертвы.

Это лак для ногтей? Нет, кровь. Моя или ее?

Но здесь губка не помогает, красное упрямо не оттирается. Он сует губку в карман брюк, прямо поверх влажных бумажных полотенец, — бедро быстро становится мокрым, — затем достает из внутреннего кармана пиджака небольшой маникюрный набор в кожаном футлярчике, который всегда носит с собой, и принимается за работу. Через десять минуту ногти девушки совершенно чистые. И все выполнено аккуратно, форма почти идеальная. На пару секунд он задерживается, чтобы полюбоваться работой, потом теми же маникюрными ножницами осторожно срезает с волос девушки локон и прячет в карман рубашки, как раз напротив сердца.

Наконец он решительно опускается на колени рядом с мертвой девушкой, касается ее щеки. Погружает палец в перчатке в глубокую лужицу крови на ее груди. Проводит по щеке, оставляя алый след.

Ну конечно же!

Он начинает от виска. Вишневый кончик пальца ползет по щеке вниз, медленно и точно, останавливаясь, только чтобы быстро обмакнуться в лужицу, и снова назад. Теперь за ухом, там исполняется небольшая петля, а кончается все у подбородка.

Превосходно. Теперь нужен какой-то сувенир на память. Войдя в небольшую спальню, он задерживается у картины над кроватью. Нет, слишком велика. Может быть, вон то большое черное распятие на тяжелой серебряной цепи? Он задумчиво водит по нему пальцами и роняет в ящик комода. Затем находит небольшой фотоальбом, просматривает содержимое и наконец решает: это то, что нужно.

В прихожей он отключает полицейскую сигнализацию, отпирает дверь, надевает туфли и длинный плащ-дождевик.

На лестничной площадке замирает, прислушиваясь. С первого этажа доносится монотонный разговор персонажей телевизионного сериала: «Лора, дорогая, разве ты не видишь, я пришел… », а затем механический смех. Он крадучись двигается вниз по лестнице и рывком открывает парадную дверь. Она захлопывается за ним с глухим стуком.

Оказавшись на улице, он сует руки в перчатках глубоко в карманы плаща и сосредоточивается на том, чтобы двигаться обычным прогулочным шагом, глядя под ноги. Удалившись на шесть или семь кварталов от дома своей жертвы, он ухитряется снять одну перчатку в кармане и, освободив руку, машет ею, останавливая такси.

Сообщает водителю адрес, удивляясь спокойствию своего голоса.

Неужели это действительно случилось или только почудилось?

Он и прежде никогда не был в этом до конца уверен.

Вдруг это лишь сон?

Он ощущает, что бедро у него влажное, да и хозяйственная перчатка по-прежнему на одной руке, а вторая скомкана в кармане плаща, и понимает, что все это происходит с ним на самом деле. На мгновение его тело конвульсивно содрогается.

Но разве ты не хотел этого? — успокаивает внутренний голос.