Тихоокеанские румбы - Конецкий Виктор Викторович - Страница 26

Никогда не был Володя Нагибин в Аргентине. Правда он шел туда на «Товарище» — практика после второго курса мореходки, — но на полпути в тумане на парусник наскочил пароход, и пришлось возвращаться в Европу на ремонт.

Об этом мне рассказал Александр Петрович Нагибин — брат Володи, тоже невысокий, по-молодому стройный, поджарый, только брови припорошены сединой да волосы — чистый снег, да жилки взбухшими ручейками на висках. А так бы не поверить, что человеку за семьдесят и что он помнит проводы в 1912 году из Архангельска к Северному полюсу экспедиции Георгия Седова.

Александр Петрович до сих пор работает матросом на крупнотоннажной барже.

Он рассказал один случай из жизни Володи, когда тот плавал на «Мироныче», — и нагибинский характер сразу стал виден. Как-то после долгого отсутствия пароход, наконец, ошвартовался в Архангельском порту. Ждали Володю дома мать, братья, сестры. Александр не выдержал, поехал на причал, попросил вахтенного матроса: «Мне бы Нагибина». Появился Володя — весь в саже, угольной пыли. Ничего себе — дипломированный специалист. «Что же ты домой не идешь?». — «Понимаешь, Саня, кочегары попросили подменить до завтра — у них жены, детишки…»

Это, можно сказать, фамильное. Я убедился, познакомившись с третьим братом Нагибиных — Андреем, известным в Архангельске судовым механиком. Он на пенсии, но его частенько просят помочь «подтянуть ремонт» — и Андрей Петрович безотказен. И четвертый Нагибин — Яков — моряк. До самой смерти — до сорок девятого года — он тоже всю жизнь плавал. Сын Александра Петровича, Валентин, окончил мореходку, уже много лет механик на судах Северного пароходства. А сын Валентина, Виктор, внук Александра Петровича, — военный моряк, участвовал в недавних маневрах «Океан». Демобилизуется— за дедом и отцом потянется, Виктор до службы одну навигацию успел отплавать матросом на портовом катере.

— Ни на румб от моря, — рассмеялся Александр Петрович, когда мы шли в порт, — ему надо было на вахту.

— Ты, Петрович, с какого курорта? — в шутку спросили его на причале— вид у него бодрый, загорелый.

— С Бакарица — портовый район Архангельска.

Надо было видеть, с какой охотой знакомил он меня с баржей — рубкой, камбузом, каютой… Чувствовалось: работа — радость для Александра Петровича.

Нет, фамилия Нагибиных никогда не исчезнет из морских списков!

Ну, а следующую главу я бы так и назвал: «Встреча с капитаном Клюевым».

В Архангельске корабли как пешеходы. Идешь по тротуару — вдруг перед тобой из-за тополиных зарослей выпирает корпус теплохода, будто переходит улицу. Даже легкая, воткнутая в небо телевизионная башня напоминает здесь корабельную мачту. И вообще весь город кажется огромным кораблем, плывущим по бесконечным волнам жизни.

Вот так же неожиданно произошла моя встреча с тем белым, как чайка, портовым катером. Вышел я солнечным утром на набережную, завернул к причалу, где в бетонную стенку носами уткнулись суда, — и обмер. С борта на меня смотрели буквы: «Капитан Клюев».

Так я встретил продолжение жизни еще одного героя с «Руслана». Больше того, из архивов я узнал, что был спасатель «Память „Руслана“». А сейчас в порту есть другой «Руслан» — морской буксир.

На палубе «Капитана Клюева» — белоголовый, в конопушках парень. Разговорились. Николай Маймулин из Ставропольщины. Там родители, братья, сестра. А самого его после окончания второго курса Ростовской мореходки направили сюда на практику. Ребята-однокашники «потопали» на танкерах на Кубу, но он не жалеет — здесь не менее интересно.

— За судном следим, чтоб блестело, — сказал Николай. — Иностранцев часто возим — с кораблей в интерклуб и обратно. А вообще-то вроде рассыльных мы — куда диспетчер пошлет.

Словно подтверждая его слова, с причала на борт спрыгнули мужчина и женщина.

— Подадимся, Коля, на рейд. Лаборантке надо на танкер «Самбор».

— Добро, Иван Андреевич.

Затарахтел мотор, взвыла сирена — «Капитан Клюев» закачался на белой, с опрокинутыми облаками, реке. Отсюда стало видно, как свешивались в воду глазастые дома, стрелы кранов, мостовые пролеты…

Иван Андреевич Прокофьев, помощник капитана, ловко управлял в рубке штурвалом и, не отрывая взгляда от курса, говорил:

— С тридцать пятого года я в порту — был перерыв только на войну. Катерник всеми селезенками.

— Ну, а о Клюеве знаете?

— Без этого просто нельзя, — усмехнулся Прокофьев. — Иностранцы спрашивают: «Кто есть этот капитан?» Объясняем — кивают: «Хорошо».

Николай надел брезентовые рукавицы — мы подходили к борту «Самбора». Смотрел я на этого парня, стройного, мускулистого, и представлял, как он вернется домой — загорелый, обтянутый тельняшкой, белозубый. И, конечно, не устоят его младшие братишки, замечтают стать моряками. И едва ли они будут знать, что первую путевку в море их Коле дал «Капитан Клюев»… Так же, как мы не знаем, кто был первым морским наставником у капитана Клюева-человека. Но известно, что человеком-то он был настоящим.

«Капитан обладал ровным, сосредоточенным характером, редко повышал голос, хотя приказы отдавал сурово и властно, был задумчив, на отдыхе избегал шумного кабацкого веселья, любил море, охоту, шахматы, книги… Глубокой ночью в иллюминаторе капитанской каюты светила лампа, Клюев подолгу читал и часто, наклонив голову с длинными темно-русыми волосами, над чемто задумывался. Клюев поражал собеседников разнообразием знаний; медлительно, борясь с заиканием, он рассказывал о свойствах моря и льда, приливах и отливах, птице и звере на северных широтах; в рассказах его часто мелькали имена Кука, Норденшельда, Седова, Беринга — тогда казалось, что слава знаменитых мореплавателей ранила сердце молодого капитана». Так писал Александр Садовский — он хорошо знал Василия Алексеевича, не раз встречался с Клюевым в дни спасения «Малыгина», видел его в деле.

«Его тяжелые, кованые сапоги гремели не меньше, чем глыбы, о которые царапался бортами „Руслан“. Черную бекешу и высокую боярскую шапку Клюева нельзя было и минуты видеть на одном месте. Темным вихрем носился он с мостика на корму, нагибался за борт, гукал, ухал и, прислушиваясь к эху, определял крепость и толщину льдов. Лавирование во льдах, особенно на таком маленьком судне, как „Руслан“, требовало высокого полярного искусства. Юркой, живой рыбой вползал „Руслан“ в узкие трещины, ежеминутно глыбы, сжимаясь, сдавливали суденышко, а мы были готовы, по примеру многочисленных экипажей с расплющенных в Арктике судов, искать спасения на трескающихся, коварных льдинах. Но тут Клюев ловким маневром вывертывался из щели, в которой не могла, казалось, проскользнуть и шлюпка, и выбрасывал „Руслан“ в просторные разводья…»

«Клюев не в силах сдержать нетерпения, сам сбегает на расшатанные динамитом и накатывающей из океана зыбью льдины, легко и смело, по-поморски, прыгает с одной льдины на другую и забрасывает кидок — на „Малыгина“. Там подхватывают кидок — и штурманы „Руслана“ Точилов и Нагибин заводят с матросами тяжелый стальной трос буксира…»

Позднее в семейном архиве Клюевых я прочитал официальную характеристику капитана «Руслана».

«Клюев Василий Алексеевич, рождения 1901 года, уроженец из крестьян Архангельского уезда, Вознесенской волости, деревни Тойватово, — капитан дальнего плавания, беспартийный, член союза водников с 1924 года. На водном транспорте работает с 1917 года в должности матроса и штурмана, с 1928 года — капитаном парохода „Мурман“, „Поной“ и с 1930 года — „Руслан“.

За время службы на судах Морфлота тов. Клюев не имел ни одного взыскания и аварии, к порученной ему работе относился вполне добросовестно и аккуратно. Как специалист-судоводитель дело свое знает, дисциплинирован, имеет благодарности, не раз был премирован…»

Из других документов выясняется, что Василий Алексеевич Клюев в 1923 году окончил полный курс Архангельского техникума водного транспорта по морскому судоводительскому отделению, плавал на шхуне «Ломоносов», пароходах «Ома», «Кия» и других, пользовался репутацией опытного моряка и хорошего товарища. А вот и слова его друга, старейшего архангельского морехода Бориса Ефимовича Ушакова: