Где-то на Северном Донце - Волосков Владимир Васильевич - Страница 40

Небо, как и утром, было затянуто грязно-серыми низко плывущими облаками, продолжал валить мокрый снег, Ветер трепал полы шинели. Савушкин зябко поежился, огляделся. Все батальонные постройки, и раньше почти незаметные в редком лиственном лесу, укутались в белое, стали совсем неразличимыми, слились с землей. Теперь даже в ясную погоду немецкой авиаразведке будет трудно обнаружить базу.

Место для базы выбрал еще капитан Плешивцев. Совсем недавно возле опушки леса стояли постройки животноводческого совхоза. Во время летних боев, когда немцы еще не потеряли надежду форсировать Дон, фашистская авиация разбомбила поселок. Все здания и фермы сгорели, а построенные меж деревьев овощехранилища остались целы. Крытые дерном, они так заросли травой, что были незаметны с воздуха. Это-то и соблазнило Плешивцева. К тому же овощехранилища, отрытые в плотной глине, были сухи и очень просторны. Требовалось совсем немного работы и материалов, чтобы превратить одно из них в штаб, другие — во вместительные казармы, а в остальных разместить столовую, радиомастерские и прочие подсобные службы. Заново пришлось строить только здание приемного радиоцентра. Но и оно наполовину утонуло в земле. Снаружи были видны лишь часть стены, невысокие, но широкие окна да крыша.

В августе и сентябре, видимо догадавшись, что где-то в этом районе расположились основательно насолившие им русские радиоразведчики, немцы неоднократно предпринимали попытки обнаружить и уничтожить батальон, но безрезультатно. Много дней кружили самолеты-разведчики в окрестностях базы, не раз наугад бросали бомбы, надеясь вызвать заградительный зенитный огонь, и все впустую. Не смог выполнить задачи и парашютный десант, сброшенный в конце сентября. Он был целиком уничтожен размещавшимися поблизости стрелковыми подразделениями и караульной ротой. В конце концов немцы оставили базу в покое — не то убедились в невозможности обнаружить ее, не то перенесли поиски в другой район.

В своем кабинете майор застал младшего лейтенанта Табарского. Скучавший от безделья планшетист решил вздремнуть на единственном в батальоне мягком командирском диване. Этот видавший виды потертый диван по времена о?ны невесть где раздобыл все тот же Плешивцев. Никакого нарушения Табарский не совершил: кабинет не запирался, в сейфе хранились те же карты, что имелись у планшетиста, и официального запрета заходить в кабинет не существовало, но все же среди радистов бытовала традиция, и Савушкин об этом знал: в кабинет может заходить лишь начальник смены, да и то только тогда, когда потребуются дополнительные чистые карты. Поэтому присутствие сладко посапывавшего планшетиста несколько удивило майора.

Савушкин неторопливо разделся, сел за стол, снял и протер очки. Кашлянул негромко, Табарский перестал посапывать. Савушкин кашлянул еще раз. Младший лейтенант как-то легко, вроде и не спал совсем, широко распахнул косоватые узкие глаза, в них метнулся испуг…

Савушкин как ни в чем не бывало открыл своим ключом сейф и достал пачку карт.

Планшетист взлетел с дивана, будто его огрели хлыстом. Вытянулся в струнку возле стола, замер.

Савушкин закрыл сейф, проверил заточку торчащих из спиленной снарядной гильзы карандашей. Взглянул на младшего лейтенанта. Тот вздрогнул, вдруг вскинул в приветствии руку к виску, выпалил одним духом:

— Товарищ майор! Планшетист младший лейтенант Табарский. За время вахты изменений в расположении пунктов связи противника не обнаружено. Контрольные пеленги взяты согласно расписанию. Перемещений радиостанций не отмечено.

Чтобы скрыть улыбку, Савушкин наклонил голову и стал разворачивать карту. Табарский продолжал стоять в прежней нелепой позе. Чтобы помочь ему, майор неторопливо пригладил ладонью волосы. Тут только растерявшийся планшетист сообразил, что на нем нет шапки. Рука вялой плетью упала вниз, в вытаращенных глазах испуг сменился тоской и беспомощностью. Савушкин стал рассматривать карту. Некоторое время оба молчали.

Наконец Табарский пришел в себя.

— Товарищ майор, разрешите идти? — тихо произнес он.

— Пожалуйста! — Савушкин невозмутимо пожал плечами. — Я вас и не приглашал и не задерживаю.

Неловко повернувшись, планшетист пулей выскочил из кабинета. Теперь Савушкин позволил себе широко улыбнуться. Он был уверен: в будущем младшего лейтенанта не загонишь в кабинет даже палкой.

Что бы ни говорили о нем, как ни называли — бурбоном или похлеще, — майор был уверен, что строгое соблюдение внешне кажущихся бюрократических воинских формальностей — дело необходимое. Через такие вот мелочи, выполнения которых вроде бы даже без особой нужды командиры требуют изо дня в день, воспитываются в человеке чувство дисциплины, способность подчиняться, без коих нет солдата. Неукоснительное соблюдение воинской субординации делает солдата солдатом, а армию армией.

Раздражения после поспешного ухода планшетиста майор не чувствовал. Только легкую зависть. Спать вот так беззаботно, да еще днем, сам Савушкин разучился давным-давно. Несмотря на свои тридцать лет, он чувствовал себя по сравнению с двадцатилетним Табарским чуть ли не стариком, почти отцом. И думал о планшетисте как-то сочувственно, по-отцовски.

Что из того, что Табарский самонадеян, что в нем чересчур много хвастливого, мальчишеского? Год, два — и оботрется. Станет настоящим командиром. Главное — парень думающий, совестливый, грамотный. Значит, армии будет весьма полезен. А раз думающий — не требуется никаких моралей и внушений, сам понимает, что к чему. Лобовые сентенции чаще вредят делу, нежели помогают. Надо лишь держать вожжи натянутыми. Чтобы не слишком прыгал, не набил себе напрасных шишек.

Тихонько постучав, в кабинет по-кошачьи бесшумно вошел начальник смены капитан Разумов. Вытянулся, щелкнул каблуками.

— Товарищ майор…

— Здравствуйте. Присаживайтесь.

Доклады начальников смен Савушкин привык принимать по-деловому — за столом, над картой. Дело важное, и тут чеканный скоропалительный рапорт ничего не дает ни докладывающему, которому необходимо многое запомнить и зазубрить, ни принимающему доклад, которому надо досконально знать действительное состояние дел.

— Ну-с, рассказывайте, капитан.

Пока капитан докладывал, Савушкин внимательно слушал, делал на полях карты ему одному понятные пометки, одобрительно кивал чубатой головой.

Все в Разумове нравилось майору. И неторопливость, и обстоятельность, и цепкая память. Даже по-вятски мягко ёкающий говорок был приятен майору. Разумов не относился к числу тех внешне блестящих командиров, отменная строевая выправка и бравый вид которых сразу обращают на себя внимание. Капитан был тих, скромен, внешне больше походил на сельского фельдшера, бухгалтера, штатского администратора, кого угодно, только не на кадрового командира-радиоразведчика. Круглое курносое лицо, в каждой морщинке которого светилось природное добродушие, далеко не богатырский рост и сложение, небольшое брюшко, выпиравшее из-под гимнастерки, делали его внешность обманчиво-простецкой, даже несколько заурядной. Попробуй догадаться, что за этим прячется весьма неробкий, толковый, эрудированный военный специалист, обладающий к тому же недюжинной физической силой и редкой выносливостью, которая позволяла ему делать многокилометровые «марши за одни сутки или дни и ночи неусыпно следить за эфиром, когда обстоятельства требовали того.

Вот и сейчас капитан Разумов докладывал по-обычному негромко, кратко, говорил только о фактах, как бы стесняясь делать обобщения, но майору было все понятно и ясно. Они больше года служили вместе и научились понимать друг друга с полуслова.

— Отлично, — сказал майор, когда доклад был закопчен. И Разумов напрягся, убрал свои бумаги на колени. Комбат имел привычку заканчивать беседу вопросами. Начиналось главное.

Савушкин не заставил себя долго ждать.

— Когда в последний раз противник вносил изменения в радиообмен?

Капитан ответил неторопливо, с разбивкой по армиям и даже корпусам, назвал даты смены позывных, шифров, длины волн.