Где-то на Северном Донце - Волосков Владимир Васильевич - Страница 20

Студеница вдруг заворочался, скинул с груди одеяло. Вадим Валерьянович откинулся в тень, в руке его тускло блеснуло металлическое. У Антона оборвалось что-то внутри.

Студеница скинул ноги с кровати, сел, тяжело передохнул несколько раз, держась одной рукой за сердце. Другой стал шарить по табуретке. Нащупал коробочку, взял сразу две таблетки, кинул их в рот и тотчас схватил стакан, сделал несколько крупных глотков…

Дальнейшее, как потом казалось Антону, длилось очень долго. Со стуком поставив стакан обратно на табурет, Студеница передернулся, схватился обеими руками за впалую грудь, захрипел, повалился на постель. И стал: биться на койке, хрипя и икая. Бился, бился, а потом затих, вздохнул глубоко и уронил длинную руку на пол.

Из тени шагнул доктор. Снял перчатку, взял Студеницу за запястье. Замер. Затем повернул начальника отряда на бок, накрыл одеялом. И вдруг нервно засмеялся, адресуясь к замершему Антону:

— Вот и все. А ты боялся… Шито-крыто.

Только тогда понял Антон, что произошло. Чтобы не упасть, вцепился рукой в полушубок, висевший рядом на гвозде.

Доктор снова надел перчатку, извлек из-под подушки ключи…

Покидая барак, Вадим Валерьянович приостановился на крыльце, похлопал готового упасть Антона по плечу, шепнул ободряюще:

— Все хорошо. Не волнуйся. Не забудь запереть изнутри коридорную дверь. — И, увидев, как вышел из тени и махнул рукой третий — неизвестный, поспешно простился.

Антон отупело постоял на морозе, а потом побрел к себе на нары, забыв о наказе доктора. До утра не сомкнул глаз. Не то чтобы переживал и страдал, а просто лежал пластом: измученный и обессиленный. Лишь утром вывел его из этого оцепенелого состояния истошный вопль Дарьи Назаровны:

— Робя-я-ты-ы-ы… Ефим Нилыч помер!

Впоследствии, когда прошли первые страхи, порожденные появлением милиционеров и представителей управления, у Антона родилось вдруг дикое, но тем не менее прочное убеждение, что проклятый Вадим Валерьянович уже никогда не появится на его пути, что он должен исчезнуть навсегда. Почему? Антон того не знал. Поверил в это — и все. И потому на какое-то время почувствовал себя спокойнее. В конце концов Студеницу он не убивал, а умереть вот так, выпив спирту вместо воды, начальник отряда мог и без чьего-либо присутствия.

Но иллюзии скоро пришел конец. Для этого Антону было достаточно увидеть Ибрагимова с тем, с третьим, с неизвестным. То был именно он. Ночью Антон не видел и не мог видеть, что он плечист и сутуловат, что поверх ватника и теплых штанов на нем натянут брезентовый костюм, но обостренная страхом и переживаниями память четко запечатлела его силуэт, все его немногочисленные движения. Теперь сомнений быть не могло. Это был он, тот третий, что остался на улице. Сейчас, на тротуаре, он точно так же помахивал рукой, шагал так же широко, как в недавнюю мартовскую ночь…

Несмотря на вспыхнувший с новой силой страх, подталкиваемый неясным, но могучим инстинктом самосохранения, Антон покинул очередь в поселковую баню (в которой мерз около часа) и молча последовал за Ибрагимовым и его приятелем, мирно беседовавшими по пути. Зачем? Опять-таки не знал.

К счастью, идти пришлось недолго. Ибрагимов со спутником свернули в ближайший переулок, а затем вошли во двор небольшого дома. Глядя из-за угла, как тот, в брезентовом, стоял на высоком крыльце и по-хозяйски открывал замок, Антон злорадствовал. Впервые в жизни кто-то мог зависеть и от него, слабака и неудачника Антона. Случись идти в органы безопасности с повинной — будет что принести в свою пользу. Хотя сама мысль о встрече с чекистами приводила его в ужас, возможность заполучить какой-то шанс прибавила ему энергии, сделала смелее.

Руководимый этим новым чувством, он почти все свободное время шатался возле заветного переулка, подглядывая за домом с высоким крыльцом. Ничего нового он не обнаружил. Человек в брезентовом костюме утром уходил, а вечером приходил, днем же в доме и во дворе хлопотали старик со старухой таких преклонных лет, что даже Антону было ясно — никакого интереса они не представляют. Он узнал, что человек в брезентовой куртке — квартирант, что работает монтажником на химкомбинате, что зовут его Николаем. И все. И тем не менее ходил. Подвижнически мерз на резком весеннем ветру. Чего-то ждал, на что-то надеялся. И все-таки дождался.

Антон глазам своим не поверил, когда из дома вышли двое. Тот, третий, и удивительно знакомый невысокий человек в пушистой шапке и ладно подогнанной офицерской шинели. Шел не кто иной, а тот самый розовощекий бодрячок, которого встретил Антон в первое посещение Вадима Валерьяновича.

Подгоняемый мстительной радостью, Антон вслед за путниками дошел до вокзала. Там монтажник и его гость простились. Первый уехал на химкомбинатовской автомашине, а второй пошел покупать билет на дневной поезд. Тут будто кто толкнул Антона в спину. Он тоже купил билет и лишь потом побежал звонить в контору. Сказал оставшемуся за начальника Ване Зубову, что надо срочно съездить в город, так как получил от квартирантов неприятное сообщение, что отработает свою смену в воскресенье. Добряк Зубов не сумел отказать.

Сели в один вагон. Хотя ехать предстояло недолго, Антон сразу забрался на третью полку. Притворился спящим, а сам следил сквозь прижмуренные веки за пушистой шапкой. Хозяин ее оказался общительным и непоседливым человеком, заводил беседы то с одним пассажиром, то с другим кочевал из купе в купе, а то выходил в тамбур. Его подвижность причинила боявшемуся слезть с полки Антону много неприятных минут. За те три часа, что тащился поезд до Зауральска, он устал, словно отработал подряд две смены на буровой.

Но об усталости Антон вскоре забыл, ибо терпение и настойчивость его были вознаграждены сторицей. Пушистую Шапку в городе встретил Вадим Валерьянович собственной персоной. Правда, для этого пришлось проехать вместе с бодрячком на трамвае, потом на повороте выпрыгнуть из него, когда тот неожиданно вышел на одной из остановок. Все остальное произошло очень просто. Антон спешил догнать пушистую шапку, мелькавшую в толпе, и чуть не столкнулся с доктором, стремительно вышедшим из аптеки (уже потом Антон догадался, что тот, видимо, точно знал время встречи и через стекла витрины разглядывал прохожих). Доктор не заметил Антона. Не оглядываясь, заспешил к замедлившей движение пушистой шапке.

Они свернули в пустынный скверик, сели на скамью и стали о чем-то беседовать. Антону, нырнувшему в хлебный магазин, было отлично видно, как дородный доктор прижимал руки к груди, словно оправдываясь в чем-то, а бодрячок, энергично жестикулируя, говорил сердито и быстро. Поговорив недолго, они встали, кивнули друг другу и зашагали в разные стороны: Вадим Валерьянович — горбясь, точно побитый, а бодрячок — по-военному браво. Сердясь на сгущающиеся сумерки, Антон вновь последовал за ним.

Через несколько кварталов пушистая шапка уверенно свернула во двор небольшого двухэтажного дома, и вскоре в угловом окне на втором этаже вспыхнул электрический свет.

Очень довольный собой, Антон возвратился на вокзал.

Буквально через день Антон стал военным человеком — всех буровиков влили в состав подразделения майора Селивестрова. Исчезла причина бояться военно-медицинской комиссии. Вроде бы все складывалось наилучшим образом, а настоящее успокоение не приходило. Наоборот, Антон интуитивно чувствовал, что над головой его сгущаются тучи. Он не мог понять, откуда исходит угроза, и потому мучился вдвойне. То, что коварный доктор может сообщить о нем чекистам, представлялось Антону невероятным. Новое появление Вадима Валерьяновича казалось еще более невозможным. Да к тому же в руках Антона имелись кое-какие козыри… И тем не менее ощущение беды зрело и крепло. Антон приглядывался к офицерам, прибывающим специалистам и ни в одном из них не почувствовал опасного человека. Лишь встречаясь с медведеподобным майором Селивестровым, ощущал Антон подобие робости. Остальные командиры были бывшими буровиками и геологами — «своим братом», были по горло поглощены организационными заботами, и Антон ясно видел, что им нет дела ни до истории с документами, ни до Студеницы, ни до того, что его кто-то мог умертвить. В общем, это были очень неплохие, деловые люди, и бояться, к примеру, Крутоярцева или Гибадуллина не имело смысла.