Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования - Коган Галина Фридмановна - Страница 4

У будущих читателей "Униженных и оскорбленных" были еще свежи воспоминания о гастролях Рашели, приезжавшей в Петербург в 1853 г. и исполнявшей главную роль в пьесе Скриба "Адриенна Лекуврер". С тех пор эта мелодрама, где цинической развращенности аристократического общества противопоставлялся образ девушки огромной душевной чистоты, бескорыстия и самоотверженности, не сходила с петербургской сцены.

Наташа из романа Достоевского напоминает героиню мелодрамы Скриба "Адриенна Лекуврер", жертвующую своей любовью ради счастья возлюбленного (в пьесе Скриба: "Благодаря мне он вновь получил свободу, даже свободу видеться с вами, любить вас, изменить мне… Кто из нас с вами любит его больше…"). Возможно, не без влияния комедий Скриба (например, "Соперницы") в романе "Униженные и оскорбленные" впервые появится сцена свидания двух соперниц — ситуация, характерная для поздних романов Достоевского ("Идиот", "Братья Карамазовы"). Не раз отмечалась близость "Униженных и оскорбленных" к мелодраматическим романам Ф. Сулье, Э. Сю, В. Гюго, Диккенса. В ряду этих авторов можно назвать и Скриба.

Публикуемый набросок дает представление о творческой лаборатории Достоевского в период создания им романа, стоявшего в преддверии его будущих романов-трагедий.

— Меньше снисхождения и любви к Алеше со стороны поэта

— Много вычеркнуть и перенести в другие главы

— Уменьшить разглагольствия ее об Алеше (перед встречей)

— Поэт независимее к Алеше — (ненависть)

— Алешу серьезнее (когда Алеша приходит к нему после обеда, перед отцом) — то о Скрибе

— Подумать о появлении Нелли — (когда)

(2-й раз она приходит за книгами и тут-то он бросается за ней.)

ЛМ

Петербургские пожары 1862 г. и Достоевский (Запрещенные цензурой статьи журнала "Время"). Статья и публикация Н. Г. Розенблюма

После петербургских пожаров 1862 г. прошло более ста лет, а тайна этих событий до сих пор не раскрыта.

Массовый характер пожаров тогда же вызвал у городского населения подозрения в поджогах. Скоро эти подозрения превратились в уверенность.

Были ли поджоги единичными или они носили организованный характер, и если были организованы, то кем?

Пожары еще продолжались, Петербург еще был окутан дымом, а правая пресса, инспирируемая правительством, и примкнувшая к ней значительная часть умеренно-либеральных журналистов уже кричали, что пожары организованы, и винили в них "лондонских пропагандистов", студентов, поляков и др., т. е. оппозиционеров. В противовес им прогрессивные публицисты после закрытия "Современника" и "Русского слова", не имея возможности высказаться с полной откровенностью, писали о пожарах как об обычных, частых в России "эпидемических пожарах" или, не касаясь вовсе причины, пытались лишь опровергнуть нелепые измышления правой печати. Третья версия — о возможной провокационной роли правительства, которое само организовало пожары, чтобы обвинить в них левые круги и, возбудив тем самым против них ярость масс, пресечь нарастание революционной волны — эта версия, естественно, не могла быть высказана в то время в легальной русской печати. Это сделал несколько позднее Герцен в 149-м листе "Колокола". Он писал:

"Три раза спрашивали мы, чем кончилось знаменитое следствие о зажигательствах, по которому сидели сотни человек в крепости и в частных домах. Ответа не было, а потому мы сами теперь отвечаем: все это был полицейский обман, который должен был испугать императора сверху и слабых внизу. Зажигателей вне полиции не нашли — а в полиции не искали… Не попробовать ли??"[18]

Тогда же эту мысль высказал П. А. Шипов в неоконченном и попавшем в руки полиции письме к И. И. Кельсиеву, в котором он сообщал:

"…если надо обвинить кого-нибудь, кроме мошенников, то правительству гораздо более дела до пожаров, нежели студентам, до которых никаким образом они не касаются"[19].

Позднее П. А. Кропоткин, рассказывая о внезапной смерти в дороге сенатора Жданова и исчезновении его портфеля, в котором тот вез доказательства того, что симбирские пожары 1865 г. были делом реакционных кругов, дал понять, что пожары какими-то нитями были связаны с правительством[20].

В России эта версия могла быть высказана в печати лишь в советское время. Первым был М. К. Лемке[21], позднее осторожно высказал предположение о возможности провокации Б. П. Козьмин в статье "Причина пожаров"[22]. Эту тему широко осветил в двух работах "Петербургские пожары 1862 года"[23] и "Артур Бенни"[24]. С. А. Рейсер, пришедший к выводу: считать обвинение доказанным данных нет, но правительство следует оставить "в сильном подозрении".

Версию о виновности правительства вряд ли удастся когда-нибудь доказать с документами в руках, поскольку организаторы провокации, если таковая была, не решились бы предать ее тайну бумаге ни в официальных документах, ни в личной переписке, ни даже в воспоминаниях. О таких вещах обычно не пишут, их обсуждают с глазу на глаз.

И все же за эту версию говорит многое:

1) правительству, несмотря на все принятые меры, не удалось предъявить обвинения в поджигательстве ни одному представителю левых кругов, и это в то время, когда допросы шли, как известно, "с пристрастием"[25] и были использованы лжесвидетели, в большинстве своем — агенты полиции[26]. Один из членов следственной комиссии предлагал даже восстановить пытки[27];

2) правительство запрещало все статьи, авторы которых пытались отрицать виновность левых; отказывалось в какой-либо форме реабилитировать студенчество от возведенной на него клеветы, в то время как полиция сама распространяла эту клевету; официозная и правая пресса, инспирируемая правительством, делала то же дело. Изданные в 1862 г. В. Бером в Берлине очерки "Нынешнее состояние России и заграничные русские деятели" и Юрием Голицыным в Вене листок "Adresse de la nation russe aux Russes expatries, ennemies de leur pays"[28], несомненно инспирированные III Отделением, вину за поджоги возлагали на Герцена[29]. Все это, естественно, свидетельствует против правительства, но имеются два обстоятельства, заставляющие думать о его виновности: то критическое положение, в котором очутилось правительство к моменту пожаров и которое могло заставить его пойти на риск, и выгода, извлеченная правительством из этого риска.

Начальник III Отделения князь В. А. Долгоруков почти накануне пожаров, во всеподданнейшем докладе от 27 апреля, подчеркивал, что наибольшее затруднение он видит в "шаткости <…> общественного положения" правительства[30]. Пожары в корне изменили это положение. После них большинство резко повернуло вправо, и этим, по отчету Долгорукова за 1862 г., облегчило правительству задачу "рассеять скопившуюся над русской землею революционную тучу, которая грозила разрешиться при первом удобном случае"[31].