У Земли на макушке - Санин Владимир Маркович - Страница 41

И такой коллектив по достоинству оценил начальника, которому доброта характера и мягкость в обращении не мешали ночью поднимать лагерь на расчистку полосы, днём — на откапывание домиков, а вечером — на переброску бочек с горючим в безопасное место. Как и его подчинённые, Булатов впрягался в волокушу и до седьмого пота орудовал лопатой. И дежурил он не раз в две недели, а каждую ночь: начальник спал наверняка меньше всех на станции. Бывало, ребята ударялись в воспоминания о тяжёлых ситуациях, в которых довелось побывать. Булатов сочувственно выслушивал, но никогда не рассказывал о себе. И редко кто знал, что за плечами Льва Валерьяновича очень трудное детство и юные годы и что немало испытаний выпало на его долю, прежде чем он стал кандидатом географических наук и заслужил почётное для любого полярника назначение на дрейфующую станцию. Он годами изучал суровое Карское море, написал о нем диссертацию, не раз зимовал в Арктике и в свои тридцать пять лет никак не мог найти время, чтобы обзавестись семьёй. Впрочем, на личные темы Булатов говорить не любил.

Мы подходили к разводью. Погода стояла безветренная, на небе ни облачка; солнце, забывшее, что такое горизонт, с бездумной щедростью швыряло на искристый снег целые пригоршни лучей — круглые сутки удивительный солнечный душ. Таким я представлял себе Бакуриани, лыжный рай обетованный; только вместо долин и гор вокруг трещины и торосы. В эту золотую, лётную из лётных погоду «Аннушка» трудилась без отдыха, словно комбайн в уборочную. Через несколько дней на подскок доставят последние грузы — и до свиданья, лётчики и гости, до осени. Летом на льдину не сядешь, она покроется озёрами пресной воды, которая будет сильно досаждать зимовщикам. Летом на станции можно увидеть поразительное зрелище: людей на лодках. Наверное, забавная картина на экране кинотеатра.

Мы остановились у края разводья. В самом широком месте оно достигало пятнадцати метров. Мы долго шли вдоль этого зловещего водоёма. Впереди бежали собаки; они не ошибутся, за ними можно идти смело. Сужающийся конец разводья Булатов осмотрел особенно тщательно: оно, как и прежде, шло параллельно лагерю, спасибо и на этом.

А вот узкая, совсем скрытая под снегом трещина за домиком аэрологов в перспективе была куда опаснее. Не только потому, что она ловко замаскировалась, — трещина сдавила лагерь полукольцом. Быть может, очередные подвижки льда вдохнут в неё новую энергию. и тогда она обкорнает лагерь, как стригаль овцу.

Я пишу эти строки и вижу молча стоящего над трещиной Булатова. Он обводит глазами свою льдину, которая за одну ночь потеряла половину площади, и думает о чём-то. И мне кажется, что уже тогда он чувствовал, какие тревожные, бессонные ночи ждут коллектив станции на пути к макушке Земли.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

И вот я сижу дома за письменным столом, перелистываю последние странички записной книжки и убеждаю себя в том, что пора поставить точку.

Я мог бы ещё рассказать о людях новой смены — о Булатове и Воробьёве, о Белоусове и Парамонове, о Дубко и Броке, но вместе с ними я дрейфовал недолго, и о них, наверно, подробнее напишут другие. Ведь «свято место пусто не бывает» — корреспонденты слетаются на полюс, как светлячки на огонёк.

Я мог бы ещё рассказать о двухдневной пурге на островной промежуточной базе, о благословенной пурге, благодаря которой познакомился со многими интересными людьми. Например, с Петром Павловичем Москаленко, прославленным лётчиком и одним из организаторов полярной авиации. Долгой бессонной ночью, когда решалась судьба последних четырех зимовщиков гибнущей станции «Северный полюс-13», Пётр Павлович рассказывал о своей жизни, столь богатой приключениями, что их хватило бы на десяток лётчиков. Но Москаленко запретил о себе писать. Он указал на Владимира Тютюнникова и Николая Шиварнова, молодых командиров кораблей, и произнёс: «Полетайте с ними и напишите о них, обо мне уже немало всяких былей и небылиц напечатано. Вот наша краса и гордость, наша надежда — эти ребята!»

Я хотел бы рассказать о Константине Фомиче Михаленко, замечательном лётчике, Герое Советского Союза, который убеждён, что авария невозможна, пока в порядке главный прибор самолёта — голова пилота. Но Михаленко — сам писатель, он автор многих новелл о лётчиках и, конечно, лучше меня расскажет о своей бурной жизни.

Я мог бы рассказать о том, как, перебираясь с одного осколка льдины на другой, гуськом проходя по пятисантиметровому льду, покрывшему широкое разводье, ждали появления из пурги самолёта начальник станции «СП-13» Василий Сидоров, доктор Леонид Баргман, радист Реональд Минин и аэролог Владимир Зуев; о том, как они залпом из карабинов простились с уплывающими в Гренландское море останками станции. Я хотел бы передать выражение лица Василия Сидорова в тот момент, когда он, сидя за чашкой кофе в прокуренной комнате гостиницы, спросил: «Ну, угадайте, кто сейчас самый счастливый человек на свете?»

Но обо всём этом, как заметил когда-то Борис Ласкин, нужно писать отдельно.

И мне остаётся лишь рассказать о судьбе станции «Северный полюс-15».

Её прежние обитатели в большинстве своём теперь на юге — ведь Антарктида находится в южном полушарии.

Не усидел в Пскове «грузчик высшего класса» доктор Виктор Лукачев; после недолгого отдыха на родной Кубани подался в антиподы и гидролог Анатолий Васильев; всего несколько месяцев наслаждался семейной жизнью несравненный радист Яша Баранов; и любимый всеми Степан Пестов, приготовив свои сказочного вкуса бифштексы, в свободную минутку выбегает из камбуза полюбоваться на пингвинов…

Владимир Панов пока в Ленинграде. Он работает в своём институте, ведёт интересную тему, но спит и видит «белые сны». Арктика зовёт…

А нынешний коллектив станции?

Суровые испытания выпали на его долю. Льдина всё-таки прошла через географический полюс, взгромоздилась на заветную макушку, но что от неё осталось, от этой славной льдины! Она трещала и лопалась по швам, её всю изломало, и много раз в полярную ночь Булатов и его ребята буквально из-под носа у вала торосов спасали оборудование, продукты и баллоны с газом. Площадь льдины уменьшилась в десять раз, но на этом осколке дрейфуют мужественные и неунывающие люди. Передо мной телеграмма:

Счастливого дрейфа, ребята! Вы смеётесь, когда вас называют героями, потому что знаете, что делаете своё простое, будничное дело. Действительно, поменьше восторгов — они мешают работе. Но пусть вас согревает сознание того, что в тысячах километрах от макушки Земли ваши друзья помнят о тех, кто дрейфует сквозь пургу и стужу, помнят и при встречах поднимают бокалы:

— За тех, кто в дрейфе!