Пистоль Довбуша - Куликова Мария Тимофеевна - Страница 8

«Почему это так?» — встревожился Мишка. Ведь он был уверен, что гора находится близко, сразу за селом. Но вот ее уже совсем не видно. Вокруг — высокие деревья да густые кустарники. Только небо виднеется над головой, точно перевернутая вверх дном громадная голубая тарелка.

— Далеко еще? — упавшим голосом спросила девочка.

Мишка молчал. Он и сам не знал, сколько еще придется идти.

— Я пить хочу. Мне страшно… и ноги болят… — виновато сказала девочка. Звали ее Маричка.

Мишка тоже устал. Но признаться в этом ему почему-то не хотелось.

Наконец они сели под развесистым дубом. Почему так тяжело вставать и идти дальше? Почему слипаются глаза?

— Я немножечко посплю… — пропищала девочка.

— Ну и спи себе, — рассердился Мишка. — А я посижу чуть-чуть и пойду дальше.

Он прислонился острыми лопатками к широкому стволу могучего дуба…

Под вечер лесорубы нашли их спящими в шести километрах от села.

…На другой день Мишка, уткнувшись лицом в колени дедушки, горько плакал. Кто же теперь вылечит маму? Кто накажет пана Ягнуса? Оказывается, до счастливой страны ему ни за что не добраться. Она далеко. А на границе стоят гонведы и жандармы. Они никого не пропускают. Мишка их очень боялся. Однако ему не хотелось расставаться со своей мечтой. Ой как не хотелось!

Не думала Гафия, что поднимется и на этот раз. Слабая, с больным сердцем, она выполняла непосильную работу: пахала землю, косила сено, таскала на мельнице мешки, чувствуя, что уплывает ее здоровье, как осенний лист за водой.

Так прошло, еще два года. Потом началась война: Еще меньше стал платить Ягнус за ее труд. Еще слабее стала вдова.

Однажды она пришла домой с посеревшим лицом и, не доходя до кровати, упала. Мишка вскрикнул от испуга, кинулся к матери, помог ей подняться, укрыл рядном.

— Еле упросила пана… в пастухи к нему пойдешь. Теперь на тебя вся надежда…

Так Мишка стал батраком. Ему «повезло»: пастуха Илька взяли в солдаты.

«Так им и надо!»

— Вставай, Мишку, вставай, голубе! — будила Гафия сына.

Он что-то бормотал, переворачивался с боку на бок и опять засыпал.

— Да вставай же ты, наказание божье! — уже рассердилась мама и теплее укрыла его потресканные, в ссадинах ноги, сама не замечая, что делает. «А худющий, пане боже!» — вздохнула она.

Ему бы поспать еще немножко, набраться сил. Да где там! Сказано, жизнь батрацкая!

— Куды, Файна! Куды, нэ! — крикнул Мишка со сна и открыл глаза. — Вы меня не будили, мамо? Сегодня я сам проснулся, айно?

— Сам, сам, — горестно ответила мать.

Мишка наспех умылся, закинул через плечо торбу с куском холодного токана и выбежал из хаты. Не опоздать бы! Как только Анця подоит коров, надо их тут же гнать на пастбище. Придешь не вовремя — попадет кнутом по ногам.

— Будешь долго спать, другого пастуха найду! — кричал в таких случаях Ягнус. Эти слова были для мальчика страшнее побоев.

Солнце еще не взошло, но раскаленное горнило востока уже подрумянило зубчатый гребень леса. Где-то, заливаясь, встречал утро соловей.

Неожиданно в раннюю тишину, как пила в дерево, врезался ревущий гул самолетов.

Мишка остановился, поднял голову.

— Ишь какие черные кресты намалевали себе! Как у паука на спине! — с ненавистью прошептал мальчик. — Дедо говорит: и душа у них черная… — вспомнил он.

Самолеты поспешно скрылись за лесом.

У ворот встретила Мишку Анця. Ягнус еще затемно уехал с батраком в Мукачево — повез продавать сметану, творог. Продукты в городе теперь дорогие: война. И у пана каждая кружка молока на учете. И все-таки Анця оставила немножко и для пастушка.

— Давай свою торбу. Вот тебе бутылка молока, а вот и кусок сыру. Бери, не бойся! — сказала она, заметив его замешательство. — Думаешь, не заработал? Эх, легинеку! Дармового себе пастуха Ягнус нашел. Что он тебе платит! Ведро кукурузной муки за месяц! А ведь ты пасешь коров не хуже Илька.

Мишка зарделся от такой похвалы.

— Возьми и ешь на здоровье. Это твое.

«Смелая Анця. Ишь что говорит: «Дармового себе пастуха Ягнус нашел», — размышлял пастушок, подгоняя коров. — И правда, что дармового!» А попробуй Мишка скажи об этом хозяину, потребуй у него большую плату — выгонит! Нет! Даже думать об этом страшно.

По пути забежал домой, оставил свой завтрак на столе.

— Исус, Мария, что ты делаешь? Возьми молоко, с токаном съешь! — крикнула ему вслед мама.

Но сын уже далеко.

Утро было теплое. Мягкая росистая трава приятно холодила ноги. Проснулись птицы. Они чирикали, звенели, будто рассказывали друг другу, сколько букашек вчера съели, куда собираются лететь сегодня…

А вон и Маричка уже пригнала свою Ласку.

— Ну что, уехал таракан усатый? — спросила она еще издали.

— Айно, уехал!

Маричка рада: сегодня Ласка будет сыта. Как уже надоела Ласке пыльная травка по обочинам дороги!

Мишка залихватски хлестнул кнутом по траве. Раздался звук, похожий на выстрел. А вот Маричка небось не умеет так. Зато она игру какую-нибудь новую придумает. Сегодня скучно не будет!

Их дружба тянется тропинкой еще с раннего детства, с тех пор, когда вместе путешествовали. А как они были огорчены, узнав, что на счастливую страну напали фашисты. С какой ненавистью провожали взглядом машины, переполненные гитлеровцами, хортистами.

С опечаленным лицом часто смотрел в сторону востока старый Микула. Но своим маленьким Друзьям он с уверенностью говорил:

— Ничего, диткы, ничего… Будут еще кубарем катиться назад и гитлеровцы, и эти проклятые хортики. Да и всякая нечисть!

Он даже сказку такую детям придумал.

— Далеко-далеко, там, где солнце встает, в одном государстве счастливо жили люди. Солнце там никогда не заходило. В одном конце государства сядет, глядь — в другом уже взойдет. Цветы там никогда не увядали — ни зимой, ни летом. Поля там широкие — конца-краю не видать. Моря глубокие, а рек — не сосчитать!

Глядел, глядел злой песыголовец, как привольно люди там живут, и взяла его зависть. Мешала ему злоба есть и спать. Днем и ночью он думал, как бы разорить этот край. Думал, думал да и придумал. Подговорил он змееголовых шарканьев[11] и пошел с ними разорять счастливую страну. Где только они проходили — огонь да пепел оставались. Захохотал от радости злой песыголовец, да так, что задрожали поля, леса и горы. Но рано он стал веселиться; против него вышел богатырь, сильный, высокий, от земли и до самого синего неба. Бил он поганых шарканьев — кровь рекой лилась. А самого песыголовца загнал обратно в пещеру да и сжег его там. И где проходил богатырь, цветы там цвели, поля колосились. Вольные орлы за ним летели и песню на крыльях несли. И опять люди стали жить счастливо и дружно, в мире да согласии. Вот как!

Неизвестно, кто распространил эту сказку. Только не было в Дубчанах такой хаты бедняка, где бы ни рассказывали ее детям.

— Мишко-о! А у меня брынза есть! — кричит Маричка. Фартук ее заткнут за пояс и слегка оттопыривается. — Мама нам целую неделю молока не давала, зато брынза какая!

Она подошла ближе, расстелила свой фартук на камне и гостеприимно стала угощать Мишку.

— А токана хочешь? — не остался в долгу и он.

Дети на аппетит не жаловались. Вскоре на камне остались лишь крошки — завтрак воробьям.

— Послухай, Маричка. А что я про партизанов знаю!.. — неожиданно произнес Мишка с таинственным видом.

Маричка так и застыла с открытым ртом.

— Партизаны в Соколином всю муку беднякам раздали. Ту, что фашисты себе приготовили! А мельницу спалили…

— Божечки! — радостно вскрикнула Маричка. — Йой, Мишко! Они — как Олекса Довбуш с опрышками[12]: что у фашистов берут, то отдают бедным! А ты не наврал мне? — спросила придирчиво.