Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна - Страница 128

Наконец, когда вода начала остывать, Хиро встал на колени, поднял ее и нежно поцеловал, требуя внимания и ответа. Она мысленно ждала этого, как только вступила в его дом. Тело же приготовилось, когда он начал мыть ее. Теперь ее рот раскрылся под его губами, его язык проскользнул внутрь. Он привлек ее к себе, и их влажные тела встретились.

Она попробовала его язык, зубы, губы, пробежала пальцами по позвонкам и обняла за талию. Он крепко держал ее за плечи, исследуя ее рот, потом отпустил.

Хиро вылез из ванны, распахнул огромное белое полотенце и укутал ее. Он проворно растер ее, пока кожа не покраснела. Потом быстро вытерся сам, накинул ей на плечи бело-голубое кимоно из хлопчатобумажной ткани, и облачился в кимоно сам. Затем повел обратно в комнату с татами.

Стол был уже накрыт к обеду. Появились два кресла без ножек, с плетеными спинками, шелковыми сиденьями и покрытыми парчой подлокотниками. Перегородки были раздвинуты, открывался вид в сад, сейчас уже темный, кроме света от нескольких каменных фонарей. Пит могла разглядеть дорожку, посыпанную гладкой серой галькой, ствол дерева, часть бамбуковой изгороди. Где-то в темноте в пруд капала вода.

Тоши появилась, как только они сели за стол, колокольчик, прикрепленный к поясу, нежно звякнул, когда она пошевелилась, чтобы оповестить о своем присутствии. Встав рядом со столом на колени, она налила горячее саке в маленькие рюмочки конической формы, потом стала вносить одно за другим блюда, названия которых Пит не бралась даже определить.

— Это называется «тороро-имо», — сказал Хиро, предлагая какой-то желтоватый овощ в соусе. — Это похоже на батат, но не сладкое. А вот речной угорь.

Пит подозрительно посмотрела на маслянистые кусочки, но когда попробовала, ей понравилось это пряное восхитительное блюдо, сладковатое от соевого соуса.

Тоши поставила изящную фарфоровую миску с супом «мисо», густым от лапши, черное лаковое блюдо, заполненное побегами бамбука, обернутыми вокруг водорослями в горчице, и какие-то жареные широкие бобы. Наконец, она внесла красную лаковую доску с «сашими», по виду напоминающую скульптурную композицию. Там были рак и морское ушко, сидящие на своих раковинах, блестящий красно-белый морской лещ, голубой тунец и доджо — маленькая рыбка, которая живет на рисовых полях, — объяснил Хиро.

Тоши исчезла, и они стали наслаждаться едой, запивая ее саке. Он брал палочками вареный рис и кормил ее. Беседа не прекращалась.

Через два часа они закончили. Потом Хиро помог ей подняться на ноги и повел в сад.

Свет фонарей отражался на поверхности пруда, окруженного камнями, ветви кустов отбрасывали тени. Он направился с ней к крошечному деревянному мостику, переброшенному через пруд. Посередине они остановились, слушая, как вода капля за каплей падает из бамбукового ковша.

— Восхитительно, — прошептала Пит. Она сама чувствовала, как ею овладевает покой, она вся распрямляется, разглаживается.

— Как и ты, — сказал он и повернул ее к себе. Его прекрасные пальцы развязали пояс, и кимоно раскрылось. Он уже развязал свое, и, когда привлек ее к себе, их тела ласкали друг друга. От него пахло мылом и саке.

— Пойдем, — сказал он, как уже говорил не раз до этого. Она полюбила это слово, поскольку оно всегда приносило еще один восхитительный сюрприз.

Они вернулись в дом, и, хотя пробыли в саду не более десяти минут, все следы обеда исчезли, стол был убран, а на его месте лежал толстый матрас, покрытый хрустящими белыми простынями, взбитыми подушками и сине-белым пуховым одеялом. Тоши ушла.

Глядя друг на друга, они сняли кимоно и опустились на матрас. Пит протянула к нему руку и повторила все движения его намыленных рук. Его кожа была гладкая, как шелк, немного влажная от пота, а под ней крепкие мускулы. Из гнезда черных волос навстречу Пит поднялся пенис, как гибкое дерево. Она взяла в ладонь его яички. У него перехватило дыхание, но он не издал ни единого звука.

Он потянулся к ее лицу и привлек его к себе, потом провел рукой по подбородку, вниз по шее к ключице. От его прикосновений кожа ее вздрагивала. Его язык проник к ней в рот, казалось, в поисках ее души, и она отозвалась.

Хиро увлек Пит на мягкий матрас и стал осыпать поцелуями. Он целовал кончики пальцев и подошвы ног, за ушами и между пальцами. Он прикасался к ней так, как ни один западный мужчина, и ее заинтересовало, не является ли это еще одним секретом Востока. Он шептал слова, которых она не понимала. И когда она была готова — более чем готова, едва не умоляла, — он соединил свои черные волосы и ее, Восток и Запад, и начал ритм, который не знает границ.

Это был медленный, долгий, мучительно сладкий постепенный подъем к неведомой высоте, когда наконец наступил ее оргазм, он, казалось, начался в тех кончиках пальцев, которые он целовал, и пронзил каждую частицу ее тела, а потом выплеснулся наружу.

Когда их дыхание восстановилось, Хиро сказал:

— Ты само совершенство. Я знал это с того самого момента, когда ты говорила с тем глупым французом на свадьбе. Я тогда знал, что возьму тебя и ты будешь совершенна.

Потом они заснули.

Следующие четыре дня Хиро показывал Пит Токио, улицы, ощетинившиеся кранами, лесами и котлованами, поскольку город продолжал неустанно расти ввысь, расширяться и обновляться — город неона и хрома, цемента и стекла. Он показал ей свои ультрасовременные выставочные залы, где продавались жемчужины любого размера, формы, цвета со всего света. Хиро свозил ее в старый квартал Асакуса по извилистым улочкам с крошечными магазинами, торгующими бумажными веерами и зонтиками, палочками для еды из слоновой кости, корзинками с рисовыми крекерами. Он провел ее мимо гигантского красного бумажного фонаря, весом в двести фунтов, и между толстых красных колонн, обозначавших вход в храм Сенсожи, основанный в семнадцатом веке. Внутри был тяжелый от благовоний воздух, дрожащий от звона монет в деревянной коробке для пожертвований на алтаре и низкого голоса поющего монаха.

Они побывали в театре Кабуки, и Пит была захвачена великолепным зрелищем, хотя не поняла ни слова. На сверхскоростном пассажирском экспрессе отправились к Фудзияме. Поезд мчался гладко и бесшумно со скоростью сто тридцать миль в час. Они совершили восхождение на вершину конической горы, кланяясь каждому встречному паломнику на их пути.

А ночью в ванне, в саду, на прохладном упругом матрасе Хиро напоминал Пит, что, несмотря на многие отличительные черты Японии, одно оставалось таким же, как и в любом другом месте земного шара.

Время перестало существовать для Пит. Ее не беспокоило, что Лотти не знала, где она, что заказы ждут своего исполнения и пропавшие сокровища бабушки дожидаются, когда она найдет их. Сейчас все это не имело для нее значения. Только Хиро и волшебный мир, который он создал и которым он окружил ее, занимал все воображение. Пит не знала, любила ли она его — даже возможно ли это за такой короткий срок? Но и это ее, казалось, не волновало. Она знала, что ей нравится быть с ним, нравилось заниматься с ним любовью, и мысль — оборвать все это, была слишком болезненна, чтобы задумываться над ней.

— Позволь показать тебе мой сад, — сказал утром пятого дня Хиро.

— Я думала, что ты уже показал мне его.

— Это другой сад. Пойдем.

«Пойдем» стало любимым словом Пит. Когда у Хиро было наготове очередное удовольствие для нее, он просто протягивал руку, улыбался и говорил: «Пойдем». Когда он занимался с ней любовью, слегка раздразнивая, потом отступая, до тех пор пока она едва сдерживалась, чтобы не закричать и не попросить освободить ее, он всегда прикладывал рот к ее уху в наиболее удачный момент и шептал: «Пойдем». И она шла.

Итак, она брала его руку и следовала за ним туда, куда он собирался повести ее. Она знала, куда бы он ни привел ее, — все будет замечательно.

Пит удивилась, когда они сели в машину. Она думала, что сад где-то поблизости. Ее удивило еще больше, когда он привез ее в аэропорт, посадил в самолет, и они взлетели. Он не сказал, куда они летят, только в «мой сад».