Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Одержимый - Санин Владимир Маркович - Страница 6


6
Изменить размер шрифта:

Чернышёв взрывает бомбу

Всю ночь я метался и в пять утра так врезал ногой по стене, что взвыл от боли и проснулся окончательно. Снилась мне всякие кошмары: волны высотой с телебашню, Чернышёв, который гонялся за мной с шилом в руке, Маша, которая почему-то оказалась главным редактором и мужским голосом требовала, чтобы я отныне приходил на работу в коротком халате, и прочая чертовщина. Все это я коротко изложил Монаху, выражавшему крайнее недовольство тем, что его разбудили в такую рань. В знак протеста он демонстративно зевнул и фыркнул, но стоило мне пойти на кухню, как он тут же превратился в подхалима и на всякий случай последовал за мной: а вдруг что-нибудь обломится?

Когда пять лет назад мы с Инной полюбовно разделили нажитое имущество, мне достались пишущая машинка и Монах, которого я подобрал в подъезде слепым котёнком. С тех пор он вырос в дюжего, мохнатого кота, с ног до головы покрытого боевыми шрамами и обожаемого окрестными кошками, из которых он в ходе нескончаемых сражений с конкурентами сколотил свой гарем. Уходя в редакцию, я выпускаю Монаха на промысел, и он целыми днями наводит порядок в прилегающих дворах, на крышах и чердаках. Найти Монаха — дело несложное, поскольку его передвижения по местности сопровождаются улюлюканьем и проклятиями. На счёту Монаха множество подвигов, но высшим своим достижением он считает обольщение сиамской кошки — труднейшее и полное романтики предприятие, с блеском осуществлённое Монахом в кроне векового дуба, растущего в нашем дворе. Хотя та кошка принесла здоровое, полное неуёмной энергия разноцветное потомство, её хозяйка, соседка из квартиры напротив, при каждой встрече желает Монаху скорой кончины под колёсами грузовика и похорон на свалке. Монах, однако, игнорирует намёки, ставящие под сомнение его доброе имя, и отличнейшим образом здравствует: пылкий в любви, он чрезвычайно осмотрителен в обыденной жизни и счастливо избегает опасностей, на каждом шагу подкарауливающих беззащитное домашнее животное.

Пока я готовил кофе, Монах расправлялся с рыбёшкой и слушал мои соображения по поводу сна. В дневное время я обычно советуюсь с Гришей Саутиным, ночью же мой главный собеседник — Монах; с ним я обсуждаю наиболее щекотливые вопросы, и, должен заметить: ещё ни разу он не дал мне плохого совета.

У меня вдруг возникло ощущение, что сегодня со мной произойдёт нечто очень важное. Психоанализом я никогда всерьёз не занимался — так, скользил по верхушкам, но к сему таинственному предмету отношусь со свойственным дилетанту суеверным уважением. В данном случае, однако, установить причинную связь было несложно. Первое звено — общение с Чернышёвым, второе — чтение его записок, разволновавших меня не только описанием морских катастроф, но и тем, что некоторых ребят с опрокинувшихся судов я знал и теперь был потрясён обстоятельствами их гибели; третье — через несколько часов начнётся совещание в управлении рыболовства.

Не буду врать про внутренние голоса и тому подобную мистику, но после чашки кофе я уже был совершенно уверен, что эти три звена составляют одну цепь и каким-то образом я буду к ней прикован. Я ещё представления не имел, как будут дальше развиваться события, но доподлинно знал, что меня ждёт что-то из ряда вон выходящее и что без Чернышёва здесь не обойдётся. А между тем в его заметках не было ни слова об экспедиции! Раньше говорили — предчувствие, теперь — подсознание, но суть от этого не меняется: нечто скрыто в нашей психике такое, что разумом объяснить невозможно и что когда-то приводило на костёр несчастных ясновидцев и колдунов.

Впрочем, кое-какую пищу моим предчувствиям подбросил старик Ермишин. Вечером, когда я докладывал ему о встрече с Чернышёвым, он посмеялся и, довольный, промычал в трубку: «Погоди, завтра на совещании ещё не то будет!» А на мои расспросы Андреевич туманно ответил: «Ты пойди, пойди туда, не на двести, а на все пятьсот строк материалу наскребёшь».

Я вообще не люблю ходить на совещания, так как убедился в том, что обычно все самое важное решается наверху, но сегодня смотрел на часы с нетерпением влюблённого студента. Я так суетился, что в конце концов вызвал у Монаха законное подозрение.

— Что-то у тебя глаза блестят… Всю ночь лягался и сбрасывал меня на пол, галстук новый надел. Уж не для Марии ли Чернышёвой?

— Вот ещё, — возмутился я. — Тоже мне Софи Лорен.

Мой ответ Монаха не удовлетворил.

— Представляю, как она вчера перед тобой вертелась, — мяукнул он. — Учти, про её гастроли весь город знает.

— Брехня, — я деланно зевнул. — Бабьи наговоры.

— И брюки нагладил, — с растущим подозрением установил Монах.

— Уши вымыл, — добавил я. — Нужен я ей очень…

— А она тебе? — ехидно закинул удочку Монах. — Знаем мы вашего брата, свободного охотника, сами на стороне пробавляемся.

— Пошёл вон, негодяй, — душевно сказал я. — Распутник, ворюга, а ещё с критикой лезет.

Обиженный Монах ушёл не простившись. Полюбовавшись из окна свалкой, которую он затеял на задворках рыбного магазина, я спустился, кое-как завёл «Запорожец» и вошёл в конференц-зал управления за четверть часа до начала совещания. Туда уже загодя пришло много народу: верный признак того, что совещание обещает быть интересным.

— И пресса здесь? — приветствовал меня Чупиков. — Какими судьбами? Ага, Чернышёв пригласил, ясно… Значит, будет выступать, рвётся в газету!

— Давать материал о себе он отказался, — возразил я.

— Вы, извините, наивны, ведь это тоже реклама: вот, мол, какой я скромный! Он и рассчитывает, что вы напишете: «О себе Чернышёв говорить не любит, но охотно рассказывает о таких отличившихся на промысле людях, как старпом Лыков, тралмастер Птаха, матрос Воротилин…»

— Именно эти фамилии он и назвал, — признался я.

— Ещё бы, — торжествовал Чупиков, — опора, личная гвардия! Держу пари, что он был с вами исключительно вежлив и предупредителен.

— Пари проиграете.

— Неужели нахамил? — У Чупикова радостно блеснули глаза.

— Ну не то что нахамил, а так… Но это не имеет значения, человек он всё-таки незаурядный.