Новичок в Антарктиде - Санин Владимир Маркович - Страница 7

— Сороковые — пустяки, — вещал знаток, когда ножи были отнесены обратно на камбуз. — Вот пролив Дрейка — это да! Помню одного чудака…

— …такого же отпетого брехуна, — подсказывали уже обстрелянные новички.

— Как желаете, моё дело — предупредить, — сухо говорил знаток. — Так вот. Прошлый раз, помню, мы входили…

— …в пивную…

— …в залив Дрейка, волны были высотой…

— …с Эльбрус!

— Тьфу! Пропадайте пропадом!

Над знатоком хохотали, и зря: в проливе Дрейка нас действительно тряхнуло, только на обратном пути.

Мы оставили за собой Бискайский залив и вошли в Атлантику. С каждым часом становилось все теплее. Минуло десять дней — и мы из осени забрались в лето, которое через две недели сменит зима, то есть не зима, а лето, поскольку в Антарктиде все наоборот. Привычный с детства календарь полетел вверх тормашками — какая-то лихая пляска времён года.

Все повеселели. Вчера днём на палубе стучали топоры — под руководством боцмана Алексеева из досок и брезента сооружались два бассейна. Двадцатые числа ноября, в Москве на зимние пальто переходят, а мы гладим шорты.

Утром Игорь Петрович Семёнов уволок меня на верхнюю палубу наслаждаться восходом солнца. Сначала на горизонте виднелась преломляющаяся багрово-жёлтая полоса, и вдруг без всяких предупреждений из моря вынырнул и начал быстро увеличиваться в размерах золотой диск. Зрелище для богов.

— Красотища? — спросил Игорь Петрович.

— Здорово, — согласился я.

— Ну тогда будет не так обидно, — сказал Игорь Петрович.

— Что не будет обидно? — спросил я.

— Стирать рубашку, — пояснил Игорь Петрович.

Я отскочил от троса, на который изящно опирался — так и есть, рубашка в мазуте, масле и ещё какой-то дряни! Терпеливо подождав, пока я не кончил оскорблять трос, Игорь Петрович произнёс.

— «Стал на ноги человек. Подпоясывался не лыком по кострецу, а московским кушаком под груди, чтобы выпирал сытый живот». Откуда? О ком?

— Том первый, Ивашка Бровкин начал делать карьеру, — без раздумий ответил я. — Ваша очередь: «Хотя Имярек уже по смеху угадал, что приехал не на беду, но продолжал прикидываться дурнем… Мужик был великого ума…»

— «Мужик был великого ума…» — Игорь Петрович даже языком поцокал от удовольствия. — Музыка!

— Нет, не выкручивайтесь, говорите откуда, — допытывался я.

— Каждый ребёнок знает, — отмахнулся Игорь Петрович. — Пётр с Алексашкой и собутыльниками приехал к тому же Ивашке Бровкину сватать Саньку. Посложнее вопросы задавайте, вольноопределяющийся!

Как-то в одном разговоре случайно выяснилось, что мы оба — Игорь Петрович и я — любим одни и те же книги: «Петра Первого» и «Похождения бравого солдата Швейка». Отныне, встречаясь, мы изо всех сил старались уличить друг друга в невежестве, но без особого успеха, так как книги эти были читаны раз по двадцать и местами запомнились чуть ли не наизусть. Меня Игорь Петрович прозвал «вольноопре¬деляющимся» — в честь незабвенного батальонного историографа Марека, и постоянно подшучивал над моими блокнотами. Стоило ему увидеть, что я делаю какую-либо запись, как он начинал декламировать:

— Пишите так: «Визе» летел по волнам навстречу опасности и судьбе. Под натиском бури трещали борта и прочие снасти. Владимир Санин орлиным взором окидывал бушующее море. «Вперёд! — восклицал он. — К полюсу! Я не боюсь тебя, айсберг!»

— «Вы знаете меня только с хорошей стороны!» — цитатой огрызался я.

— «Осмелюсь доложить, что я не хотел бы узнать вас с плохой стороны!» — парировал Игорь Петрович.

Между тем верхняя палуба оживала. Послышался плеск воды: старпом поливал себя из шланга. Борода и бакенбарды, окаймлявшие лицо старпома, обильно татуированная грудь, делали его похожим на стивенсоновского пирата.

А вот и два закадычных друга, инженеры-механики Лев Черепов и Геннадий Васев, мои соседи по столу в кают-компании и будущие приятели. С первых же дней морского путешествия они начали быстро и уверенно полнеть, да так, что спортивные костюмы уже обтягивают их, как перчатки. Вот друзья и бегают, и приседают, и гири толкают, что, на мой взгляд, помогает им не столько сбрасывать вес, сколько нагуливать аппетит: через полчаса за завтраком они будут творить чудеса.

Тут же боксирует с тенью Борис Елисеев, инженер по электронике, великодушно разделивший со мной свою каюту. Борис превосходно сложен, мужествен и красив. Тщательно выбритый, подтянутый, спокойный и сдержанный, с неизменной трубочкой во рту, Борис являет собой образец уживчивого соседа. Вставая на ночную вахту, он никогда не хлопнет дверью — качество, которое я считаю неоценимым. На «Визе» он ведает электронным оборудованием и «успокоителями качки», и как только море начинает волноваться, к Борису обращаются умоляющие взоры страдальцев, которые следят за каждым его движением и радостно сообщают друг другу:

— Елисеев пошёл врубать успокоители!

Гремят гири и гантели, над столом носится избитый ракетками шарик, со свистом рассекают воздух скакалки.

— Завтра же начинаю делать зарядку! — пылко заверяю я Игоря Петровича. — Вот увидите!

— Зарядка — это замечательно, — не скрывая иронии, констатирует Игорь Петрович и достаёт сигареты. — Угощайтесь, пока ещё не стали святым.

— Натощак курить очень вредно, — голосом отпетого ханжи говорю я, вытаскивая зажигалку.

— Что вы говорите? — удивляется Игорь Петрович. — Вот бы никогда не подумал! Увы, жизнь так устроена, что лишь вредное доставляет удовольствие. Поэтому я всегда шарахаюсь от полезного, как черт от ладана.

Утро на «Визе» заканчивалось диспетчерским совещанием. В конференц-зал приходили капитан и его помощники, начальники антарктических станций и отрядов. Синоптики развешивали на стенде карты погоды и полученные со спутников Земли снимки, на которых наша земная атмосфера выглядела разорванной в клочья — поле боя циклонов, антициклонов и прочих стихий. Синоптики докладывали о перспективах на ближайшие сутки, а потом начальник экспедиции зачитывал антарктическую сводку. Начиналось деловое обсуждение, постепенно переходившее в беседу на вольные темы. Здесь можно было узнать все свежие новости, выловленные радистами из эфира, — а в открытом море новости ценятся чрезвычайно высоко.

— Мирный, — глядя в сводку, сообщал Владислав Иосифович Гербович, — температура минус пятнадцать, ветер двадцать пять метров в секунду, санно-гусеничный поезд Зимина готовится к походу на Восток, все в порядке… Молодёжная… Новолазаревская… Все в порядке… Станция Восток… потеплело, минус пятьдесят шесть градусов.

— Пора переходить на плавки с меховым гульфиком!

— Станция Беллинсгаузена, — продолжал начальник. — Как обычно, полный джентльменский набор: метель, мокрый снег с дождём, туман, гололёд, плюс семь градусов.

Иронические взгляды в сторону Игоря Михайловича Симонова. Тот привык к нападкам на свою станцию, которая, будучи антарктической по форме, является один бог знает какой по содержанию. Уникальный микроклимат! Тепло и сыро. «Как говорят — „антарктические субтропики“.

— Мы заседаем, а первые ласточки уже загорают, — поглядывая в окно, сказал Гербович. — Юлий Львович, нужно рассчитать время для загара с учётом высоты солнца и прочих факторов, дайте рекомендации по судовой трансляции.

Юлий Львович Дымшиц, главный врач экспедиции, кивнул, но при этом на лице его изобразилась некоторая безнадёжность: кто станет слушать рекомендации, когда предстоит долгая полярная ночь? Все равно будут загорать на «полную катушку» — от восхода до заката.

Всех развеселил главный механик судна Олег Яковлевич Кермас. На вопрос, готовы ли его ребята к работе в тропических условиях, он ответил:

— Готовы. В тропиках машинная команда будет в основном… на палубе.

— А главный механик где будет?

— Конечно, среди коллектива!

Вскоре начальник экспедиции понял, что любое деловое обсуждение неизбежно упирается в тему загара.

— Ладно, пошли впитывать солнце. Скоро оно будет только сниться!