Не говори ты Арктике — прощай - Санин Владимир Маркович - Страница 38

— Уже была дюжина звонков, и все срочные… Всегда завидовал Нансену! Ушел на два с половиной года на «Фраме» без радио и всякой прочей связи — и никаких распоряжений, ЦУ от начальства, дрейфуй себе и занимайся наукой. Сказочно прекрасная жизнь!

За обедом я рассказал о своей задумке, надеясь, что Алексей Федорович, как обычно бывало, вспомнит по ассоциации интересные истории. Так оно и случилось. Попадал ли в обледенение? Не раз, и особенно запомнился полет с Матвеем Козловым на ЛИ-2…

Какая зыбкая вещь — известность и слава! Матвея Козлова знают немногие, пресса его не слишком баловала, а между тем по «гамбургскому счету» летчики и полярники определили его в самую первую шеренгу. Во время войны он совершил подвиг, который у летчиков стал эталоном мужества и высочайшего профессионализма. Когда летом 1944-го немецкая подводная лодка потопила сухогруз «Марина Раскова», доставлявший смену состава и грузы полярным станциям, несколько десятков моряков и пассажиров пытались спасаться на карбасах; никаких судов в районе бедствия не оказалось, на море свирепствовал шторм, и попытки на гидросамолетах произвести посадку на высокую волну были заранее обречены на неудачу. И тогда на спасение вылетел Матвей Козлов. Он разыскал в бушующем море карбасы, на которых люди умирали, сходили с ума от жажды, холода и голода, и произвел немыслимую, фантастически виртуозную посадку на штормовую волну — посадку, вызвавшую недоверие у тех, кто о ней слышал, но не у тех, кто ее видел и с борта карбаса был переправлен на борт гидросамолета. Чудо? Но оно было, и не одна посадка, а несколько! Я лично знаю двоих людей, спасенных с карбасов: Василия Коваленко и Павла Матюхова, оба радисты антарктических экспедиций.

Трешников рассказывал об этом и других эпизодах из жизни замечательного летчика, а я в свою очередь припомнил случай, о котором Алексей Федорович знать не мог. Иногда я бываю на традиционных встречах полярных летчиков-ветеранов в гостинице «Советская», и вот однажды, когда Марк Иванович Шевелев из-за опозданий «недисциплинированных» никак не мог открыть встречу, он в сердцах сказал: «Все, больше никого не ждем, начинаем. Итак, товарищи…»

И тут дверь в зал скрипнула, приотворилась, показалась седая голова… Шевелев замолчал, а все встали и в едином порыве стали аплодировать. Марк Иванович вздохнул и присоединился к аплодирующим: «Ну, только ради Матвея Козлова…»

— Я бы тоже встал и аплодировал, — с чувством сказал Алексей Федорович. — Ну а что касается признания и славы, то характер у Матвея был не тот, который обожает высокое начальство. Вот если предстоял не простой полет — лучше всего лететь с Матвеем, а награждать — ого, сколько кандидатов! А летчики — чаще всего народ крупный, за ними невысокий и худенький Матвей был как-то не слишком заметен. В воздухе — другое дело, бог!

Мы говорили о многом: об Урванцеве, к которому Алексей Федорович относился с глубоким уважением, о Гербовиче, блестящую полярную карьеру которого прервала автомобильная авария, о Сидорове и других полярниках, которых Трешников высоко ценил; потом зашли на кладбище, и он повел меня к могиле своего друга Михаила Михайловича Сомова.

— Многие годы я шел за ним, — сказал Алексей Федорович. — Он был начальником СП-2, я — СП-3, он руководил первой советской антарктической экспедицией, я — второй… Один из лучших людей, каких я встречал; мы дали его имя кораблю, который вместо старушки «Оби» стал основным для антарктических экспедиций. Михаил Михайлович очень любил Антарктиду, ему на долю выпала первая и очень нелегкая зимовка; этот камень-надгробие мы привезли оттуда…

И еще одна могила, у которой мы долго стояли, — Анны Андреевны Ахматовой.

— И в трудный период своей жизни, и после него Анна Андреевна жила во флигеле ААНИИ, — поведал Алексей Федорович. — Привыкла к своей крохотной и малокомфортабельной квартирке, о новой не хлопотала. Решили мы это сделать за нее, но — всякое добро наказуемо! — ко мне приехала очень воинственно настроенная Ольга Берггольц: «Вы выселяете Ахматову, нашего великого поэта, нашу гордость!» Вместо ответа я посадил ее в машину, повез на Суворовский бульвар и показал чудесную квартиру, которую мы выхлопотали для Анны Андреевны. «Все, завтра Анна переезжает, — решила повеселевшая Берггольц. — Извините — и большое спасибо!»

Мы распрощались: ранним утром — спецрейс на Северную Землю.