Стожары - Мусатов Алексей Иванович - Страница 4

Это была заветная Егорова тетрадочка, куда тот заносил разные планы, наблюдения, расчеты, все свои «мечты-думы», как он любил выражаться.

Был тут план и орошения огородов, и осушки Дальнего болота, и постройки электростанции на реке.

— Смотри, смотри… и про Старую Пустошь все расписано, — сказала Катерина. — Чисто как в наставлении: и какая там почва, и каких она удобрений требует… Вот кстати твоя находка, Саня… А я-то гадаю, где отцова тетрадка затерялась. Обязательно колхозницам зачитаю.

Санька посмотрел на Машу и придвинулся к матери:

— Ты и нас в бригаду запиши. Мы тоже с тобой хотим работать.

— Кто это?

— Я вот, Степа… Маша еще…

— А школа? — Катерина подняла голову от тетради.

— Чего там школа, — запнулся Саня, — не маленькие! И пахать сможем, и полоть… Лену Одинцову с подругами приняла. А мы им вот нистолечко по работе не уступим.

— Да что ты, право… — нахмурилась Катерина. — Будет время — наработаетесь, земли на ваш век хватит. А пока учиться надо.

Маша тихонько выскользнула из избы. Санька вышел за ней следом.

— Говорила я — не запишет. Не так ты разговор начал, — упрекнула его Маша.

— Я напрямик люблю.

— По-другому надо… Так, мол, и так, желаем помогать взрослым. В свободное, конечно, время, после уроков… Знаешь, Саня, пойдем завтра к Татьяне Родионовне. Она поймет.

— Пойдем, пожалуй…

— Только, чур, я первая говорить буду. А то ты опять раз-раз — и все испортишь.

— Ты — говорить, а я — пеньком стоять! — обиделся Санька.

— Ну, где надо, головой кивнешь, словечко вставишь…

— Ладно… там видно будет, — согласился Санька.

Они расстались.

Маша побежала домой, Санька вернулся в избу.

У стола сидела грузная, одутловатая Евдокия Девяткина, соседка Коншаковых. Она доводилась Егору Платонычу дальней родственницей, считала своим долгом присматривать за семьей Коншаковых, любила поучать Катерину и ее ребят.

— Слышала я про твои дела, слышала. Высоко взлетаешь, — говорила сейчас Евдокия. — Только опасаюсь, Катюша… В хлеборобах ты ходишь без году неделю, в помощники тебе дали малолеток зеленых… Как бы конфуза не вышло. Сидела бы ты, как при Егоре Платоныче, счетоводом в конторе — спокойно и подручно.

— Да что ты! — вспыхнула Катерина. — Настоящие-то хлеборобы знаешь чем заняты? Чертополох выпалывают с родной земли. Кому же, как не нам, хлебом их сейчас кормить!

— Это я так, к слову пришлось, — замялась Евдокия и долго еще сидела в избе, рассказывая Катерине о своих болезнях и недомоганиях.

Глава 4. «ХОЗЯЙСТВО ВЕКШИНА»

На другой день после школы Маша с Санькой направились в контору колхоза.

Контора стояла на бойком углу проулка, где полевая дорога вливалась в большак, и, как большинство домов в Стожарах, была еще не достроена.

Всюду лежали смолистая щепа, желтые кольца стружек, груды бурых сырых опилок. Кровельщики, сбросив с крыш лохматую, взъерошенную солому, заменяли ее легкой белой дранью.

Маша с Санькой вошли в контору. Просторное, как рига, помещение было еще свободно от перегородок и пахло смолой и хвоей. Блестели потолки и стены, поскрипывали свеженастланные половицы.

В конторе было шумно и оживленно.

Председательница колхоза, приземистая, крупнолицая Татьяна Родионовна Парфенова, спустив с головы платок, наклонилась над столом и вместе с бригадиром рассматривала план колхозных угодий.

— Смотри, Маша, — шепнул Санька: — она же совсем старая, Родионовна. И волосы седые.

— Она не старая. Она моей мамке ровесница, им на сорок седьмой побежало. Только Родионовна состарилась рано. Думаешь, легко это в председателях ходить! Мамка говорит: Родионовна — как око недреманное.

— Какое? — не понял Санька.

— Ну, спит, значит, мало, сутки ей коротки. Днем она то в поле, то на скотном дворе, а ночью в конторе — наряды готовит, планы составляет. Тут поседеешь…

Вскоре бригадиры ушли, и Татьяна Родионовна заметила Саньку и Машу:

— Ко мне, ребятишки?

— К вам, Татьяна Родионовна, — выступила вперед Маша: — нам об одном деле поговорить нужно.

— Да… о деле, — поддержал ее Санька.

— Ну что ж, давайте! — Татьяна Родионовна чуть заметно улыбнулась. — А может, я уже знаю, о чем разговор будет? В бригаду к Катерине вас записать? Так ведь?

— Так, — согласился Санька и переглянулся с Машей. — А почему вы знаете?

В горле у него пересохло, и слова, которые он, несмотря на Машин запрет, все же приготовил, сразу забылись.

Он ждал, что Татьяна Родионовна сейчас засмеется и отошлет их домой готовить уроки.

Но председательница не засмеялась. Она только покачала головой и задумалась.

— Вдвоем, значит, прибежали. О себе тревожитесь. О других не подумали. А вы, по-моему, пионеры.

— Пионеры, Татьяна Родионовна, — кивнула Маша.

— А где же ваше друг за дружку? Мне тут от ребят отбоя не стало. Весна, что ли, на вас так действует… Вчера Степа Карасев с Алешей Семушкиным пришли — ставь их в пахари, и все тут. Третьего дня еще двое заявились — тоже желают в поле работать. Теперь вы с Саней… А почему бы вам всем вместе не собраться?

— Мы соберемся, — встрепенулась Маша. — А тогда вы нас обязательно к бригаде припишете?

Не успела Татьяна Родионовна ответить, как в правление вбежала невысокая крепкая девушка с широким обветренным лицом. Это была Лена Одинцова. Она торопливо объяснила Татьяне Родионовне, что дед Векшин ни в какую не хочет отпускать девчат к Катерине Коншаковой, бранится на чем свет стоит и сейчас явится сюда собственной персоной.

И верно, через несколько минут, сердито постукивая можжевеловой клюшкой, вошел в контору высокий худощавый старик.

Татьяна Родионовна поднялась ему навстречу.

До войны Захар Митрич был известен в Стожарах как опытный огородник и садовод. Выращенные им сорта стожаровского лука и огурцов славились на всю область.

Немцы причинили много зла опытному участку при колхозной хате-лаборатории: разрушили парники, погубили плодовые деревья.

После того как Захар Митрич вернулся из партизанского отряда обратно в Стожары, он жадно принялся за работу. Выходил с косарями на луг, выезжал на пашню, но обострившийся застарелый ревматизм все чаще заставлял его отлеживаться в постели или бродить в обгорелых подшитых валенках около дома.

Видя, как Захар Митрич томится без дела, Татьяна Родионовна предложила ему место сторожа при колхозной конторе. Старик отказался и вызвался поработать на запущенном опытном участке.

— Жить мне, Родионовна, осталось немного. Хочу напоследок к земле быть поближе. Только ты мне в помощи не отказывай.

Председательница поняла старика и выделила ему в помощь комсомолок: Лену Одинцову с подругами. В первый же год Захар Митрич принялся испытывать новые сорта хлебов, трав, овощей, выращивал саженцы плодовых деревьев и кустарников.

В колхозе кое-кто считал опыты Захара Митрича преждевременной и ненужной затеей — годы военные, людей и без того не хватает на полевые работы, но Татьяна Родионовна всячески оберегала «хозяйство Векшина», как звали в Стожарах опытный участок, и помогала ему чем могла.

Девушки оказались старательными и послушными помощницами, и старик очень привязался к ним. И вот сейчас их забирали в полевое звено…

— Под корень, значит, рубишь мое хозяйство? — с обидой говорил Векшин. — Учил девчат, пестовал, и пожалуйте — переманили…

— Захар Митрич… — попыталась перебить его Татьяна Родионовна.

— Что «Захар Митрич»! А солдаты домой вернутся… Где, спросят, былая слава колхозная, где хлеба знаменитые стожаровские, семена добрые? Что ответим? Нет, Родионовна, я по-другому хочу. Чтоб поля у нас, как океан-море, шумели, чтоб цвело все кругом, будто и лиха беда в Стожары не заглядывала…

— А я, думаешь, не желаю этого? — наконец заговорила Татьяна Родионовна. — Ты вот в партизанах был, Захар Митрич, понимать должен. На войне ведь как? Где главный бой завтра, туда и все силы. А у нас сейчас поле да хлеб — главнее главного. Да не сам ли ты совет подал Катерине — Старую Пустошь поднять…