Энциклопедия заблуждений. Третий рейх - Лихачева Лариса Борисовна - Страница 6

Другой просчет касался разделения изотопов урана. В Гамбурге физики Гартек и Грот безуспешно пытались добиться этого методом центрифугирования. Удивительно, что исследователи не попытались применить другой способ, разработанный немцем Густавом Герцем. Этот ученый был лишен нацистами допуска к секретным работам по изготовлению атомной бомбы из-за своего неарийского происхождения. Вероятно, поэтому предложенный им метод термодиффузии посчитали также «недостойным» для Третьего рейха. В итоге успешно развивавшийся с 1939 года «Урановый проект» в 1941 году начал сбавлять обороты.

Но немецкое командование не слишком огорчилось. Успехи в войне с Советским Союзом создали у руководителей гитлеровской Германии иллюзию скорой победы, поэтому создание нового оружия уже не казалось срочным делом. Так что начиная с 1941 года работа над созданием атомной бомбы действительно пошла очень неспешно. Вновь она активизировалась лишь летом 1942 года, когда стало очевидно, что осуществить блицкриг не удалось и война затягивается.

Заблуждение второе. Создание атомной бомбы в фашистской Германии в годы Второй мировой войны было невозможным из-за случайной ошибки немецких физиков

Описывая сложности, возникшие у немецких ученых при работе над «Урановым проектом», обычно отмечают, что только случайная ошибка в расчетах сбила их с правильного пути создания «сверхоружия». Однако некоторые историки полагают, что просчеты вполне могли быть намеренными. Другими словами, немецкие физики не хотели, чтобы в руках Гитлера оказалась атомная бомба. Дискуссия по поводу справедливости той или иной версии длится уже давно, появляются новые документы, но вопрос, не смогли или же не захотели физики Третьего рейха создать атомную бомбу, остается открытым.

Величайшей загадкой германской ядерной программы стала грубая ошибка, допущенная учеными при определении коэффициента поглощения нейтронов урана-238 очищенным графитом. Химики немецкой школы физической химии (в то время лучшей в мире), работая с графитом, ставят только одну серию опытов, не проверяют полученные результаты и притом используют, как показало послевоенное расследование, грязный реактив. При немецком педантизме и пунктуальности это кажется совершенно невозможным и непостижимым! Если, конечно, не допускать мысли об умышленном просчете…

Дальше — больше. Поскольку взаимодействие графита с нейтронами урана-238 очень сильно зависит от чистоты образца, ученые сразу же приходят к выводу, что использовать это вещество в качестве замедлителя не представляется возможным, и обращают свои взоры на «тяжелую воду». И это при условии, что она стоит намного дороже, так как производится в Норвегии. Отказавшись даже от попытки создать графитовые замедлители, физики Третьего рейха направили свои исследования по ложному пути. В «гонке за бомбой» эта необъяснимая ошибка стоила немцам трех лет.

Многовато совпадений для случайного просчета. К тому же ошибся не один человек, а сразу весь научный коллектив. Сами немецкие физики после войны неоднократно говорили, что они, как могли, задерживали создание атомной бомбы, затягивая теоретические изыскания. Их утверждения, конечно же, не могут считаться бесспорными доказательствами. Но имеются косвенные подтверждения того, что особой спешки ученые не проявляли.

Ведущей фигурой среди участников «Уранового проекта» был обладавший непререкаемым научным авторитетом Вернер Хайзенберг — лауреат Нобелевской премии по физике 1932 года, любимый ученик Нильса Бора. По убеждениям он являлся националистом и не отличался политической прозорливостью. Хайзенберг не хотел поражения Германии, поэтому принял предложение возглавить работу по созданию атомного оружия. Но именно с его именем связано немало предположений о «тихом саботаже» немецких физиков.

Большинство этих предположений касается визита В. Хайзенберга в сентябре 1941 года к Н. Бору. Встреча двух великих физиков с глазу на глаз произошла в оккупированном немцами Копенгагене. Никто доподлинно не знает, о чем говорили учитель и ученик. Известно лишь, что разговор был тяжелым и оставил глубокий след в душах собеседников. Хайзенберг — не нацист, но патриот Германии — искренне желал победы своей стране. Бор же не скрывал неприятия нацизма. Поэтому некогда теплые и дружеские отношения между физиками после встречи были испорчены навсегда.

Недостатка в версиях о том, почему это произошло, нет. По одной из них, ученик зашел в тупик в исследованиях и пытался получить консультацию у учителя. Согласно другой, Хайзенберг искал моральное оправдание, но не получил его. Наконец, третья версия гласит, что это была чуть ли не миссия мира: немецкий ученый будто бы дал понять Бору, что он и его коллеги саботируют нацистскую атомную программу, и призвал к тому же физиков, находящихся по другую сторону линии фронта.

Последнее предположение вызывает наибольшее количество споров. Многие историки воспринимают его скептически. Однако этот скептицизм основан не на достоверном знании причин разрыва дружеских отношений между учителем и учеником, а на том, что известно о характере и мировоззрении Хайзенберга. Вот что пишет один из самых авторитетных биографов физика, американский профессор Дэвид Кэссиди: «Взгляды Гейзенберга в этот период ничем не отличались от взглядов других патриотически настроенных немцев нееврейского происхождения в артистических, академических или военных кругах. Эти социальные группы горячо поддерживали политику Германии во имя немецкой нации. Когда немецкая армия победным маршем шла по Европе в первые годы войны, эти круги приветствовали сообщения о победах на фронтах. Вместе с тем, спешу добавить: это отнюдь не означает, что, желая победы Германии в войне, эта культурная и военная элита желала победы Гитлеру и нацистскому режиму. Они были не нацисты, а гордые и честные националисты. Когда удача отвернулась от Германии, а война затянулась, эти люди стали противниками Гитлера и режима».

Хайзенберг не отрицал своего конформизма. В 1942 году он написал: «Нам ничего не остается, кроме как обратиться к простым вещам: надо добросовестно исполнять свои обязанности и решать задачи, которые жизнь ставит перед нами, не спрашивая слишком часто, почему да зачем… А затем надо ждать, что произойдет… реальность трансформирует себя сама, без нашего участия». Однако после войны он объяснял свою позицию уже совершенно иначе, намекая на то, что, выполняя научные задачи, не служил нацистам. Хайзенберг сказал: «Лозунг правительства был: «Мы должны использовать физику в военных целях». Мы переделали его: „Мы должны использовать войну в интересах физики“».

Позже, став одним из лидеров антивоенного движения, Хайзенберг неоднократно рассказывал о своей поездке в Копенгаген. Он сообщал, что спросил у своего учителя, имеет ли ученый моральное право работать над проблемами атомной энергии в военное время. Якобы тот философски ответил, что в любой стране применение физики в такой период неизбежно, а потому вполне оправдано. Кроме того, Хайзенберг утверждал, что пытался через Бора договориться с коллегами в антигитлеровском лагере о взаимном моратории на военное применение энергии деления ядра. Последний до конца жизни молчал об этом разговоре — он не подтвердил, но и не опроверг слов своего ученика.

Основываясь на данном факте, версию немецкого физика поддерживали многие исследователи, в том числе и российский историк действительный член Российской академии естественных наук Валентин Белоконь. Он пишет: «В сентябре 1941 года Хайзенберг встретился с Бором перед бегством последнего из Копенгагена в Швецию (Бор имел для этого все основания хотя бы потому, что его мать была еврейкой) и попытался инициировать взаимную договоренность с физиками антинацистской коалиции о неразработке бомбы. Для подтверждения своего доверия к учителю даже сунул тому в карман схему немецкого сверхсекретного атомного котла. Он рисковал безумно, однако реакция Бора была совершенно неадекватной: он сделал вывод, что немцы не только видят перспективы создания бомбы, но уже и делают ее. Оказавшись накануне 1944 года в Лос-Аламосе лицом к лицу с генералом Гровсом (американским либеральным вариантом Берии) и Оппенгеймером, Бор торжественно вынул из кармана набросок Хайзенберга: я, мол, достал вам схему немецкой атомной бомбы. Оппенгеймер взглянул и, улыбаясь, разъяснил, что это не бомба, а всего-навсего реактор. «Значит, немцы собираются сбросить на Лондон реактор!» — настаивал Бор. Оппенгеймер не стал его разубеждать, так что Бор «со знанием дела» и опираясь на свой авторитет принялся убеждать американские власти поэнергичнее финансировать «Манхэттенский проект». Дали не менее двух миллиардов долларов».