Большой пожар - Санин Владимир Маркович - Страница 43

В то же самое время, когда Костя, «потеряв в дыму» Дашу, выбежал из Дворца и опрашивался Димой как важный свидетель, Чепурин только начал пробиваться на свой боевой участок — восьмой этаж. Ему было придано три отделения газодымозащитников, а в помощники он взял старших лейтенантов Говорухина и Суходольского.

Примерно десятью минутами раньше в лифтовом холле восьмого побывали Вася и Лёша — потушили оставленные ремонтниками материалы, выведи Никулина и занялись спасанием людей из литобъединения.

Чепурин об этом знал — переговоры по радио велись непрерывно; знал он и о том, что на вверенном ему боевом участке люди находятся по меньшей мере в четырех больших помещениях: в шахматном клубе, хореографической студии, в зале музыкального ансамбля и в репетиционном зале народного театра; знал, что люди из ателье перешли в парикмахерский салон «Несмеяна» и там теперь больше двадцати человек. Единственное, чего он не знал, что из репетиционного зала Даша вывела артистов наверх.

И всех нужно было спасать немедленно, в первую очередь!

— Ты меня не подгоняй, пропущу важную деталь, а кто-нибудь прочитает и обрадуется: «Верхогляд твой Чепурин!» — говорил Андрей Иванович, — А наиболее важная деталь здесь такая: кровь из носу, но задействовать внутренний водопровод. Почему? А потому, что если тянуть рукавную линию с улицы, наращивать рукав на рукав, дать подходящий напор и следить, чтобы ту линию не повредило, — представляешь, сколько времени надо? А во Дворце через каждые пятнадцать метров в коридорах — пожарные краны и шкафчики с рукаваии, за их состоянием наша профилактическая служба следила тщательно. И поэтому я своих ребят сразу на четвёртый, не тронутый огнём этаж разослал — одних в левую, других в правую сторону — забрать и подсоединить рукава. Так что линию мы вели не с улицы, а с четвёртого этажа: колоссальный выигрыш во времени, не менее шести-семи минут, любой нормативщик подсчитает. А цена минуты на пожаре, сама знаешь, очень велика. Вообще изобилие воды — счастливая особенность Большого Пожара.

Вторая важная деталь: сильнейшая тяга и отсюда очень высокая температура в лифтовых клетках и в коридорах. Особенно, конечно, в лифтовых клетках: трудно было верить своим глазам — металл перекрутило, как бельевые верёвки. А в коридорах с двух сторон тянуло к лифтовым холлам, да ещё в помещения через открытые двери и разбитые окна… Характерная картина: распахивает человек двери, а в коридоре огонь, дым; не закрыв двери, человек бежит к окну, разбивает — «спасите!», а дверь и окно открыты, страшная тяга, в несколько секунд помещение охватывает пламя, спасения нет…

— Итак, — прододжал Чепуряд, — чрезвычайно высокая температура в коридорах. Тебе уже, наверное, говорили, что коридор каждого крыла во всю свою шестидесятиметровую длину представлял собой сплошное огненное кольцо, «как в туннеле и с каким-то голубым свечением» — эту живописную подробность наши ребята отмечают, не сговариваясь. Синтетика плюс тяга! Поэтому другой особенностью Большого Пожара, на сей раз куда менее счастливой, была такая тактика; отвоёвывать у огня коридоры ползком, метр за метром, ползущих впереди ствольщиков непрерывно поливать водой и менять их каждые две-три минуты, больше никто не выдерживал. Да и эти две-три минуты, Ольга, дорого давались ребятам: маски резиновые в первое время как будто от температуры защищают, а потом могут так к лицу прикипеть, что с кожей снимешь… Но ведь все равно ползли, газодымозащитники, гвардия!

Здесь, Оля, уместно поговорить о нашей боевой одежде. Знаешь, сколько рядовой в полном снаряжении тащит на себе? Около двух пудов, и зто с первого на какой придётся этаж, и быстро, желательно бегом! Ну, когда эти два пуда тащит Паша Говорухин или Лёша Рудаков, это ещё туда-сюда, но не всем бог дал такую силушку. Слов нет, с годами снаряжение улучшается, но все равно пока что пожарные оценивают его на тройку, а кое-что и с двумя минусами. Ломы, топоры, рукава тяжёлые, ремни грубые, чуть не с петровских времён; боевка не эластичная и не вентилируется — на морозе коробится, а летом и в жару работаешь в ней мокрый как мышь. Может быть, в отличие от старой брезентовой сегодняшняя боевая одежда элегантна, в ней красиво выглядишь, но мы ведь в ней не на парады едем и не с девушками знакомиться… Вот, гляди, надел я свою куртку — куда там брезентовой, красота! А шея незащищённая, об этом конструкторы одежды не подумали. И каски тяжёлые, неудобные, забрало опустишь — все перед глазами плывёт, видимость не та… Словом, нашу одежду хорошенько покритикуй. Нам бы такую, как у космонавтов, — лёгкую, эластичную, теплозащитную… Ну а теперь о ходе операции. Значит, спасать нужно было немедленно, и всех в первую очередь…

Я перечитала стенограмму рассказов Чепурина и поймала себя на том, что они мало чем отличаются от рассказов Гулина и других пожарных. Все у них просто и однообразно — туши и спасай. Пуще всего на свете опасаясь обвинений в нескромности, они тщательно обходят стороной одну непременную особенность своей работы — её смертельную опасность: недосказывают, отшучиваются, но ни за что не признаются, что не раз и не два за время Большого Пожара — и только ли его! — рисковали жизнью. В характера это у них, что ли, в свойственной людям этой профессии скромности, в традициях?

Подумав, я пришла к выводу, что дело не в этом, а в сложившемся веками ироническом отношении обывателя.

Возьмём других людей, которые так же, как пожарные, и мирное время ежедневно рискуют жизнью — милиционеров. К ним тоже относились иронически, над ними обыватель тоже посмеивался — до тех пор, пока о скрытой от широкой публики героической стороне работы милиции не пошли потоком очерки, книги, многосерийные фильмы, пока в газетах не появились указы о наградах милиционерам за мужество и геройство. И отношение к ним изменилось.

К ним, но не к пожарным. Странное дело! Когда, работая над этими записками, я стала рыться в художественной литературе, то убедилась в том, что о работе городских пожарных в мирное время последним писал Гиляровский, который сам был пожарным и знал, как пахнет дым. Я подчёркиваю — в мирное время, потому что в войну о них писали много и хорошо — Тихонов, Симонов… А что нынче?

Нынче о городских пожарных появляются публикации в десять-двадцать строк, короткометражки о профилактической работе, безликие плакаты «При пожаре звоните 01», и, чтобы быть справедливой, вышел хороший поэтический сборник «Грани огня». Кажется, все. О том, что пожарные ежедневно выносят из огня десятки людей, получая при этом тяжёлые травмы и погибая, — и одной публикации в год не найдёте; куда чаще газеты рассказывают о случайном прохожем, который бросился в горящий дом и спас детей, старушку. Вот и получается, что в глазах не очень любящего размышлять и не очень осведомлённого человека пожарные в городах либо спят, либо ликвидируют ерундовые загорания, а детей из огня, старушек спасают случайные прохожие… Отсюда и отношение.

Наверное, в этом частично виноваты и сами пожарные: почему не рассказывают? Кожухов, к которому я обратилась когда-то с этим упрёком, отмахнулся: «Нет у вас времени саморекламой заниматься». Да какая же это самореклама, когда юноша, выбирающий, «делать жизнь с кого», не имеет представления о профессии пожарного? Помните, как Кожухов избавился от корреспондента? А ведь зря, мог рассказать парню такое, что у него бы глаза зажглись, ну, не о себе, так о Гулине и Клевцове, например, о Чепурине и Володе Никулькине, и корреспондент, быть может, написал бы хороший очерк или рассказ, который читателей заставил бы задуматься…

А сколько интересного можно услышать от пожарных, беседующих в своём кругу, когда никто не обвинит в нескромности или саморекламе, когда то и дело звучит; «А помните?..» Я горячусь: «Про это по телевидению рассказать нужно, и газеты написать!», а они смеются: «Все равно никто не поверит!»

А когда я упрекнула Чепурина, почему он говорит о себе только забавное, он тоже ответил: «А в остальное не поверят. Тебя жалко, скажут — наврала».