Том 2. Последний человек из Атлантиды - Беляев Александр Романович - Страница 35

– Значит, мы слабее обстоятельств, – не унимался я, чувствуя, что задел больной для Элеоноры вопрос.

– Ах, вы не понимаете! – ответила она и углубилась в работу.

Но я не хотел пропускать случая. Девушка была, видимо, в таком настроении, что могла при некоторой настойчивости с моей стороны сказать мне то, что не сказала бы в другое время.

– Так объясните мне! – ответил я. – Из ваших слов я понял пока одно: что вы здесь такой же пленник, как и я.

– Вы ошибаетесь, – ответила девушка. – Только сегодня утром отец убеждал меня уехать отсюда, и… мистер Бэйли не возражает против этого…

– И тем не менее вы не уезжаете. Значит, что-то удерживает вас. Значит, вы пленница, если не мистера Бэйли, то тех настроений, которые не позволяют вам уехать отсюда. Позвольте, к, кажется, догадываюсь! Вы сказали, что ваш отец убеждал вас уехать. Вместе с ним или же без него?

Элеонора смутилась.

– Без него, – тихо ответила она.

– Теперь дело наполовину ясно. Вы не хотите уехать без него, а он не может или не хочет уехать. Вернее, что его не отпускает «мистер Фатум».

Элеонора улыбнулась одними глазами и промолчала.

– Вы как-то рассказывали мне, – продолжал я, воодушевившись, – что ваш род очень знаменит в Швеции, хотя знаменит и не в том смысле, как это можно было предположить по вашей звучной фамилии. Вашим предком, говорили вы, был рудокоп Энгельбрект, руководивший в пятнадцатом веке народным восстанием против короля Эрика Померанского[24]. Почтенный предок!.. Неужели же Энгельбректы в продолжение пятисот лет растеряли все духовные черты славного рудокопа и способны только склонять головы перед поработителями?

Удар был слишком силен. Я не ожидал, что задену самое больное место Элеоноры. Она не раз рассказывала мне про своего предка-революционера, которым, видимо, гордилась. И теперь это невыгодное для потомков сравнение с предком взволновало и возмутило ее. Элеонора вдруг поднялась, выпрямилась и откинула голову. Щеки ее побледнели, брови нахмурились. В глазах сверкнули огоньки, которых я раньше не видал. Она гневно посмотрела на меня и сказала прерывающимся голосом:

– Вы… вы… – у нее перехватило дыхание. – Вы ничего не понимаете, – докончила она тихо и вдруг, закрыв лицо руками, заплакала.

Я совершенно растерялся. У меня в мыслях не было обидеть девушку. Я хотел только вызвать ее на откровенность. Гнев ее огорчил меня.

– Простите, – сказал я таким жалобным голосом, что камень должен был бы расчувствоваться (а сердце Элеоноры не было камнем).

Плечи ее перестали вздрагивать, она быстро овладела собой.

– Ну, простите, пожалуйста, я не хотел обидеть вас…

Элеонора отняла от лица руки и заставила себя улыбнуться.

– Забудем это… нервы расшатались… Осторожнее! – вдруг вскрикнула она, заметив, что я бросил кусок железа на стол, где стоял кубик твердого спирта, похожий на стекло (мы только что заморозили чистый спирт в жидком воздухе). – Разве вы не знаете, что твердый спирт не горит, а взрывается от удара?!

– «Эфир замерзает в кристаллическую массу… – продолжал я шутя, подражая ее менторскому тону, – каучуковая трубка от действия жидкого воздуха становится твердой и хрупкой и может быть превращена в куски и в порошок; живые цветы приобретают вид фарфоровых изделий, и фетровую шляпу можно разбить на куски, как фарфор».

– Вы забыли сказать об упругости металлов под действием жидкого воздуха, – уже непринужденно улыбаясь, сказала Элеонора.

Я продолжал в том же тоне.

– «…Свинец приобретает почти двойное сопротивление разрыву… – ответил я. – Упругость и временное сопротивление разрыву для большинства металлов возрастают…»

– Ну, довольно, – прервала она меня. – Давайте работать.

Она взяла бокал с посеребренными стеклянными стенками, посмотрела в небесного цвета жидкость и, заметив на поверхности какую-то соринку, вдруг опустила палец в сосуд с жидким воздухом.

– Что вы делаете? – крикнул я, в свою очередь испуганный. – Вы обожжете себе палец!

Я только недавно присутствовал при ее «показательном опыте», когда чайник, наполненный жидким воздухом и поставленный на кусок льда, «закипал» холодными парами потому, что для жидкого воздуха даже лед являлся раскаленным телом по сравнению с низкой температурой самого жидкого воздуха. И эта низкая температура должна обжигать тело сильнее, чем раскаленный металл.

Но, к моему удивлению, Элеонора не вскрикнула, вынула палец из сосуда, встряхнула и показала мне. Палец был невредим.

– Жидкий воздух, прилегающий к поверхности пальца, сильно испаряется, так как температура его гораздо ниже температуры пальца. Вследствие этого образуется как бы оболочка из паров жидкого воздуха – вы видели? – которая и предохраняет на мгновение палец от ожога. Но не думайте повторять опыта, – сказала она, заметив, что я протянул палец к сосуду. – Это надо делать умело, очень быстро и не касаясь стенок сосуда.

Мы углубились в работу. Элеонора, казалось, забыла о нашей размолвке, но я не мог этого позабыть. Бедная Нора! – так уже осмеливался я называть ее в мыслях. Она, значит, была несчастной жертвой Бэйли! Это открытие увеличивало уже существующую симпатию к девушке. Вместе с тем память моя вписала в личный счет мистера Бэйли еще одно преступление.

И незаметно для себя я начал думать о том, чтобы бежать уже вместе с Элеонорой.

В лаборатории было тихо. Мы сосредоточенно работали. Вдруг я вздрогнул от выстрела.

– Опять вы слишком плотно закрыли пробкой сосуд! – сделала мне выговор Нора.

Да, это была моя вина. Жидкий воздух в комнатной температуре лаборатории быстро испаряется, и давлением паров выбивает пробки.

– Сильно закроешь – взрывается, слабо закроешь – испаряется слишком быстро, – шутливо проворчал я.

– Трудная работа?.. Зато вы не можете пожаловаться на вредность нашего производства, – отвечала Нора. – Воздуха у нас более чем достаточно.

– Не от этого ли у вас такие румяные щеки? – Нора бросила на меня – в первый раз – лукавый женский взгляд, который чрезвычайно обрадовал меня, значит, она не сердится!

Двери лаборатории открылись, появился Уильям и сказал что-то по-английски. Нора перевела.

– Мистер Бэйли просит мистера Клименко к себе. Пожалуйте на расправу, – добавила она, улыбаясь.

«Неужели уже все знают о нашем побеге?» – подумал я. Это взволновало меря, но спокойная улыбка Норы несколько ободрила. Увы, я не знал, что мистер Бэйли всех, кроме отца Норы, приглашал к себе только «на расправу». В подземном городке он был высшим, безапелляционным судьей.

С тяжелым сердцем я отправился к мистеру Бэйли.

– Желаю вам отделаться легко! – крикнула мне Нора вдогонку.

Глава 9

«Высочайшее помилование»

В кабинете уже находились никола и иван под конвоем двух джентльменов, вооруженных автоматическими пистолетами, действующими сжатым воздухом. Мистер Бэйли стоял у своего письменного стола.

– Подойдите! – сурово сказал он мне, не приглашая сесть.

Я подошел к столу. Мистер Бэйли уселся. Я не хотел стоять перед ним и тоже сел. Бэйли сверкнул глазами. Брови его зашевелились.

– Вы пытались бежать? – спросил он меня, хотя в голосе его слышалось больше утверждения, чем вопроса.

– Мы хотели прогуляться, – слегка улыбаясь, ответил я.

– Не лгите и не отпирайтесь! Вы пытались бежать. О последствиях я предупреждал вас.

Мистер Бэйли отдал какой-то приказ одному из вооруженных людей. Тот подошел ко мне и пригласил следовать за собой.

Суд продолжался менее минуты – оставалось, очевидно, привести в исполнение приговор. Я поднялся и последовал за конвоиром. Двое других повели Николу и Ивана. На повороте Ивана и Николу увели в сторону, а я отправился дальше. Мы спустились вниз, прошли по коридору. Конвоир остановился у железной узкой двери, открыл ее и довольно бесцеремонно втолкнул меня в маленькую камеру со сплошными железными гладкими стенами и небольшой электрической лампой на потолке. Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Я остался один.