Русские агенты ЦРУ - Харт Джон Лаймонд - Страница 20

Экстравагантные покупки Пеньковского совершались не только ради повышения благосостояния его самого и его семьи. Вскоре стало очевидно, что они играют существенную роль в установлении хороших отношений с представителями советского правящего класса. «Клянусь своей дочерью и будущим сотрудничеством с вами, — объяснял он, — что я просто должен поступать определенным образом, обязан привезти каждому из своих знакомых, знающих о моей поездке за границу, маленький сувенир. Этот подарок не обязательно должен быть дорогим, но пренебречь кем-либо считается дурным тоном». Надо отдать ему должное, в рассматриваемый период времени привилегированные русские, имеющие возможность бывать за границей, действительно считали своей моральной обязанностью привозить подарки своим менее счастливым друзьям и их женам (вспомните, что Пеньковский тоже чувствовал себя обязанным делать это). И если он казался в этом более экстравагантным, чем обычный человек, то можно сказать, что он был также необычен и в политических убеждениях, и в вежливой манере обращения, и в стремлении к удовольствиям.

В примечании к отчету об одной из лондонских встреч отмечено следующее: «Список включал длинный перечень самых разнообразных мелочей, вроде авторучек, галстуков, лака для ногтей, губной помады и некоторых медицинских препаратов — для обычных приятелей и более дорогих подарков, предназначенных для более влиятельных знакомых: маршалов, генералов и полковников. В его искусно сделанной записной книжке указаны размеры обуви жены и дочери, вложены журнальные вырезки, рекламирующие модную женскую одежду, а также заказ от некоего главного военного администратора Оболенцева [высокопоставленный генерал Военно-воздушных сил]».

Весьма вероятно, что в основе его экстравагантности и приспособленчества в какой-то мере было подсознательное неприятие необходимости скрывать свое буржуазное происхождение. Не стоит огульно и ханжески критиковать манеры и моральные качества человека, живущего в постоянном страхе наказания только за то, что его отец принадлежал к высшему обществу. Нельзя также забывать, что основной причиной успеха деятельности Пеньковского в качестве нашего тайного агента были важные связи, налаженные им с помощью знакомств с представителями правящей советской элиты. Объясняя, почему он должен привезти подарок секретарю известного чиновника Гвишиани, Пеньковский говорил: «Он является моим начальником и женат на дочери Косыгина [советский премьер-министр при Брежневе]. Отец Гвишиани был генерал-лейтенантом КГБ». Ссылаясь на этих высокопоставленных людей, он говорил о них, как о своей страховке в жизни. Как бы то ни было, суммы, потраченные Пеньковским на собственные нужды, оказались мизерными по сравнению с ценностью полученной от него информации.

Становление отступника

Несмотря на иногда показную аффектацию и преднамеренную возбужденность в поведении, жизнерадостность была присуща самой натуре Пеньковского. Он любил быть окруженным людьми, хотя его коммуникабельность часто была вызвана необходимостью иметь широкий круг знакомств. Сами эти знакомства, в свою очередь, были по большей степени завязаны благодаря тому, что с самого начала военной карьеры Пеньковский показал себя успешным офицером. Первое свое звание он получил в 1939 году после окончания двухгодичных офицерских курсов и поначалу ничем не отличался от многих других членов Коммунистического союза молодежи — комсомола. «Я считал себя прогрессивным молодым человеком, гражданином своей страны, борющейся за идеалы Ленина. Главной моей мечтой было членство в Коммунистической партии, и к 1941 году я был уже кандидатом».

Начало активной службы Пеньковского совпало с временем интенсивных чисток, предоставивших некоторым офицерам больше возможностей для продвижения, чем в другие годы. Массовые чистки проводились под руководством Николая Ежова, главы Народного комиссариата внутренних дел (НКВД). Пеньковский, таким образом, являлся представителем поколения офицеров, занявших место репрессированных, павших не в бою с врагом, а ставших жертвой коммунистической паранойи.

К тому времени Гитлер уже разгромил польскую армию, хотя пока еще не оккупировал всю Польшу. Сталин опасался (подобно всем русским правителям) наличия вражеских армий у своих границ и решил их расширить, заняв области, пока еще не находящиеся под властью Германии. В советских официальных источниках эта акция называлась «освобождением Украины», поскольку население оккупированных Советским Союзом районов Польши говорило по большей части на украинском языке. Именно в то беспокойное время Пеньковский стал одним из многочисленных «политических комиссаров», задачами которых была идеологическая обработка населения в коммунистическом духе и наведение дисциплины среди быстро увеличивающихся в числе армейских соединений, расположенных на новых оккупированных территориях. В этом не было ничего удивительного; установлено, что в период сталинско-ежовских чисток было арестовано и в большинстве случаев уничтожено по крайней мере двадцать тысяч коммунистических политработников{7}. Начало военной карьеры Пеньковского, следовательно, предоставляло ему особенно широкие возможности для действий в двух ипостасях: в качестве политического пастыря менее образованных и плохо выражающих свои мысли людей и в качестве боевого офицера. Потенциальные преимущества подобной двойственности функций в советской системе можно проиллюстрировать тем фактом, что деятель гораздо более высокого ранга Хрущев достиг своего положения будучи полновластным военно-политическим руководителем советских войск на Украине.

После Украины настал черед Финляндии. «В январе 1940 года нашу дивизию направили туда (на войну с Финляндией. — Ред.)… и через два дня она уже была почти полностью уничтожена. Осталось в живых только десять процентов состава. Были убиты все полковые командиры. Мне удалось выжить только потому, что я был артиллеристом и наши позиции располагались несколько позади линии фронта. Несмотря на все трудности, я все еще был полон энтузиазма, после окончания войны меня приняли в партию». Эти слова, переведенные и занесенные на бумагу, звучат сухо и по-деловому, но машинописный текст вводит в заблуждение: люди, ведущие с ним беседы, часто отмечали его возбужденность и нервозность. В этом не было ничего удивительного, ведь большая часть его сознательной жизни представляла собой настоящий клубок конфликтов и противоречий, когда моменты успеха быстро сменялись неудачами, Разочарованиями, а следовательно, по его мнению, унижением.

Одной из таких шуток, которую сыграла с ним жизнь, было то, что он познакомился со своей будущей женой из-за ее отца генерал-лейтенанта Гапановича, бывшего заметной фигурой в политических кругах, членом так называемого Военного совета, одним из руководителей Москвы. По своим служебным делам в качестве политрука Пеньковскому приходилось встречаться с генералом, которого позднее он описывал следующим образом: «Замечательный человек; он очень помог мне, я ему понравился. Он видел, что я полон энтузиазма [политического]. В то время это было абсолютной правдой, не могу отрицать. Я сделал это замечание, чтобы объяснить, почему позднее изменил свои взгляды… Я работал у Гапановича до ноября 1943 года. Тогда праздновалось освобождение Киева, и мне казалось, что войне скоро настанет конец, а у меня до сих пор нет ни одной награды. За финскую кампанию я не получил ничего, кроме благодарности и портсигара». Не менее тысячи человек уже получили желанное звание Героя Советского Союза, но Пеньковского среди них не было. «Поэтому я попросился на фронт и оказался снова на Украине». Эта обширная территория все еще оставалась оккупированной немцами. Карьера Пеньковского как политработника на этом завершилась, он был назначен заместителем командира артиллерийского полка.

На Украинском фронте Пеньковскому удалось отличиться. Как артиллерийский офицер он прославился своей бескомпромиссностью, даже лично застрелил из пистолета двух офицеров, которых заподозрил в подстрекательстве к дезертирству из страха перед огнем врага. Первый инцидент случился в декабре 1943 года, когда один из капитанов, по словам Пеньковского, «оказался трусом и не только побежал сам, но начал подговаривать других офицеров присоединиться к нему вместе с подчиненными». Как бы то ни было, его решительные действия предотвратили беспорядочное бегство и заслужили одобрение начальства. Другой случай произошел в марте 1944 года. Тогда он застрелил лейтенанта пехоты, который, действуя в качестве корректировщика-наблюдателя артиллерийского полка Пеньковского, начал отходить вместе со своим соединением еще до того, как наступающие вражеские танки оказались в зоне огня артиллерии. И опять его жестокая решительность «предотвратила панику».