Русские агенты ЦРУ - Харт Джон Лаймонд - Страница 13

«Ужасно видеть, — сообщил он, — как живут люди в наших деревнях… В Калинине, районном центре всего в ста километрах от Москвы, невозможно купить масла; сахар бывает очень редко… Только для того, чтобы купить продуктов, люди едут двенадцать часов в Москву из Костромы. В других городах нет и этой возможности… Из моей деревни ездили в Горький, но купить там было нечего».

О деревне, в которой он вырос, Попов рассказывал следующее:

«Каждый раз, приезжая домой, я вижу что сотни людей, фактически все поголовно, не имеют хлеба. Обращаясь ко мне, они говорят: “Ты приехал из города, скажи же нам, пожалуйста, когда мы начнем жить по-человечески?” Что я могу им ответить? Что? Как член коммунистической партии я должен говорить, что, пока они не начнут работать по-настоящему и не установят порядок в колхозе, хлеба у них не будет. Но мне прекрасно известно, что это полная чепуха».

В своем негодовании Попов был не одинок. Другие были даже менее осторожны, чем он. «Среди офицеров, работающих за границей, — говорил он, — также много недовольных режимом. Недавно я слышал, как один офицер сказал: “Посмотрите, как живут эти австрийские безработные. Их квартиры намного лучше моей, которую я, офицер, имею в Москве!”». Большинство коллег Попова были гораздо искушенней его в житейских делах, и все же их отношение к родной стране не слишком отличалось от остальных. Один из них, говоря об обстановке недовольства в России, заметил: «Впечатление такое, будто в этих людей (речь идет о советском офицерском корпусе, служившем в Вене) вдохнули некий дух дерзости и отваги… Это уже случалось в истории. В период войны 1812–1814 годов офицеры царской армии дошли до Парижа и оттуда принесли с собой новые идеи, давшие толчок проведению земельных реформ в России и раскрепощению крестьян».

Оставив в покое прошлое, Попов продолжил тему, о которой рассуждал его коллега: «Сегодня среди наших офицеров этот дух несомненно присутствует. Разумеется, они являются привилегированной группой. Мы живем гораздо лучше, чем остальное население СССР, и каждый из нас боится говорить откровенно из страха лишиться своих преимуществ. Сейчас очень мало патриотизма как такового».

Несколько раз Попов цитировал другого коллегу, тоже подполковника, делавшего подобные подстрекательские заявления: «Мне кажется, что упразднение частной собственности было абсолютной ошибкой. Это привело к уничтожению последних остатков инициативы среди крестьян». Как объяснял Попов, он всегда остерегался поддерживать такого рода мнения из страха, что этот коллега может оказаться провокатором. Сам он не верил в возможность революционного выступления против коммунистов. «Я сомневаюсь в возможности какого-либо открытого антиправительственного движения или действия… Организовать крестьянство совершенно некому. Нет лидеров. Нет никакой оппозиции. Многие надеются на перемены, но это не более, чем надежды».

Вспоминая, вероятно, совет брата Александра, данный ему много лет назад, «выдоить из системы все, что только можно», Попов так пояснил позицию советской бюрократии: «Когда кто-нибудь в СССР получает государственную должность, на которой можно выгадать что-то для себя лично, он, не задумываясь, это делает. Причем неважно, какой именно пост он занимает, хоть бы и министерский… Причины этого весьма просты: жизнь среди всеобщей нищеты вынуждает его прежде всего заботиться о своем благополучии».

Перевод в Западную Германию

В 1955 году оккупация Австрии силами четырех государств завершилась и страна стала независимой и нейтральной. Начался быстрый вывод советских войск, и Попов, как и большинство его коллег-офицеров, не знал, что сулит ему будущее. Внезапно он исчез из поля зрения ЦРУ после перевода в Москву, а затем в город Шверин, находящийся в советской зоне оккупации Германии, где потерял всякую возможность контакта со своими американскими друзьями.

После нескольких безуспешных попыток восстановить эти связи Попов воспользовался возможностью, которая представилась ему в один из январских вечеров 1955 года. Заметив припаркованный возле гостиницы автомобиль, принадлежавший английский миссии, он рискнул выяснить номер комнаты владельца и постучал в дверь. Представившись советским подполковником, офицером разведки, работающим в шверинском отделении ГРУ, он сообщил, что давно безуспешно пытается установить контакт с американцами, заверив собеседника, что пришел без ведома своего начальства.

Попов рассказал британскому офицеру историю своей жизни, начиная с бедного деревенского детства, а потом сообщил об отношениях с американцами из ЦРУ и о том, как пытался установить с ними контакт через «надежную женщину по имени Мили», но неудачно. Попов просил британского офицера помочь ему связаться с сотрудниками ЦРУ для передачи им «совершенно секретной директивы Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза». С этими словами он предъявил конспект засекреченной брошюры об использовании атомного оружия и попросил офицера передать его, вместе с письмом американским властям.

Узнав от англичан об этой встрече, американцы немедленно приняли меры для восстановления связи с Поповым. Для этой миссии были тщательно подобраны два сотрудника армейской службы связи США — назовем их А. и Б. Последний говорил по-русски. Неоднократно бывавшие ранее в Восточной Германии, эти двое должны были встретиться с Поповым, забрать у него сообщение и обеспечить постоянный канал связи. По счастью, временная договоренность о связи была уже достигнута благодаря расторопности английского офицера, хотя Попов буквально свалился ему как снег на голову.

Говорящий по-русски капитан Б. оказался главным действующим лицом в этом рискованном, но несколько комичном эпизоде. Прибыв в кафе, ранее выбранное Поповым и британским офицером, оба американца стали ожидать встречи, назначенной в мужском туалете на 9:10 вечера. Устроившись за столом, Б. заказал специальный напиток в связи с якобы имеющимися у него проблемами с желудком. В назначенное время он зашел в туалет и стал ждать. Через несколько минут вошел восточногерманский солдат, и капитан сделал вид, что его тошнит. Прождав еще несколько минут и видя, что никто не заходит, он вышел из туалета.

В это время в кафе вошел Попов, но он и не говорящий по-русски А. не стали делать попытки войти в контакт. Инициативу взял на себя вышедший из туалета Б., знающий Попова по фотографии (Б. знал, что бесхитростный Попов готов был довериться любому человеку, одетому в американскую форму). Сцена повторилась вновь: Б. опять удалился в туалет, ожидая, что Попов последует за ним. Но тот этого не сделал, возможно потому, что не получил конкретных инструкций или считал выбор туалета в качестве места встречи не слишком удачным. (На своем родном языке он наверняка назвал бы такие действия «некультурными».) Следовательно, Б. ждал его напрасно. В это время в туалет вошел еще один посетитель, и капитану вновь пришлось сделать вид, что его тошнит. Эта сцена повторилась еще два раза, но Б. так и не удалось начать разговор с Поповым.

Наконец в туалет вошел А., сообщивший, что Попов, прождав час, вышел из кафе. Американцы решили вернуться в свой отель, но на лестнице наткнулись на Петра, к которому приставали два пьяных немца. Появление американцев, видимо, смутило их, что позволило Попову ретироваться в туалет холла, куда за ним последовал и Б. После проверки пароля Попов передал Б. записную книжку в красной обложке, содержащую разведдонесение на 48 страницах и четыре страницы инструкций о порядке будущих встреч.

Поскольку Попов служил в одном из районов Восточной Германии и это затрудняло его встречи с американцами, было решено использовать в качестве связного одного пожилого немца из Западного Берлина. Для подтверждения своих секретных полномочий старик должен был иметь при себе дубликат подаренных Попову золотых запонок. Курьерские рейды немца были спланированы настолько хорошо, что вскоре Попов забыл об имеющихся у него тревогах. Во время одной из встреч, состоявшейся в конце апреля 1956 года, заметив, что Попов мурлычет что-то себе под нос, курьер спросил о его настроении и услышал в ответ, что «в иные дни настроение бывает хорошим, в другие — не очень, но сегодняшний деть — один из самых удачных».