Игра королей - Даннет Дороти - Страница 8

— У тебя чуткие уши, Лаймонд.

— А твои, как у Мидаса 16), шепчущего в ямку, прижаты к земле… Что ты думаешь о нашем новом рекруте?

Если цыгана и удивил вопрос или оскорбило сравнение, и в самом деле обидное, то он ничем этого не показал, а просто обернулся и восхищенным взглядом окинул высокую фигуру юноши, стоявшего позади.

— Ай-ай, какой красавчик, нянька его, наверно, плачет от горя.

Незнакомец вспыхнул. Это был милый парнишка: светлокожий, с целой копной рыжих волос. Одежда его и обувь стоили немало, но не бросались в глаза: то и другое, несомненно, изготовлено лучшими мастерами; ножны, пояс и перевязь украшены более, чем то было принято.

— …А шляпа-то, шляпа, — благоговейно выдохнул Мэтью.

Незнакомец с достоинством обратился к Лаймонду:

— Я, признаться, разочарован. Так-то вы привечаете джентльмена, который предлагает вам свой меч?

— А слова какие!

Хозяин дал знак рукой, и Мэт замолчал. Лаймонд прислонился к сложенной из камней ограде и скрестил ноги — в одно мгновение все, кто был во дворе, влекомые любопытством, рассчитывая на потеху, собрались вокруг. Терки и Булло, ухмыляясь, встали рядом с хозяином. Молодой человек, волей-неволей оказавшийся в Центре внимания, не терял присутствия духа.

— Ах, мой рыжеволосый друг, — жалобно сказал Лаймонд. — Шелковый язык и каменное сердце. Не браните нас. Мы всего лишь изгои, бродяги, отбросы общества, неграмотные и невоспитанные. И потом, мы не верим вам.

— Ну так поверьте, — с вызовом проговорил молодой человек. — Ведь не проделал же я весь этот путь от… весь этот путь до вас, только затем, чтобы мне прочитали проповедь. Я умею драться. Я готов присоединиться к вам — и, полагаю, лишние мечи для вас не помеха. Если только не пересилит страх.

— Страх, — отозвался Лаймонд, — это наш хлеб насущный. Мы поедаем его, мы только им и живем, его мы сеем вокруг себя не только между Рождеством и Крещением: страх в любое время года дает ростки. Значит, вы хотите присоединиться к нам. Должен ли я принять вас? Мэт, друг мой, суровый и непреклонный, сильный и могучий, что скажешь ты?

Терки ни минуты не сомневался:

— Я бы хотел узнать побольше об этом парне, сэр, прежде чем он встанет рядом со мною с ножом в руке.

— О, — сказал Лаймонд. — Да неужели? А ты, Джонни?

Джонни Булло рассматривал свои пальцы.

— На твоем месте я разрешил бы ему остаться. Мальчишка выглядит безобидным.

— Так же выглядел и Гелиогабал 17) в юности, — возразил Лаймонд. — И Аттила 18), и Торквемада, и Нерон, и тот, кто изобрел испанский сапог. Единственное, что было между ними общего, — это то, что в отрочестве все эти люди выглядели херувимами. А рыжие волосы лишь усугубляют дело.

Лаймонд задумался; молодой человек тем временем пристально разглядывал его. Потом хозяин сказал:

— Дитя мое, я не могу устоять. Я вас подвергну испытанию, и если вы потрясете нас своими достоинствами, ну что ж: quicquid libet, licet [7], как это было замечено по другому неприятному поводу. Нужно ли долго уламывать вас, мой прекрасный друг?

Рыжеволосый, казалось, не замечал насмешки.

— В пределах разумного я с охотою выкажу перед вами все свои таланты.

— Все таланты! Мой маленький воин, мы подружимся. Так начнем же. Суждено ль тебе здесь пропеть лебединую песню — время настало ей, и место подходит. Как ваше имя?

— Можете звать меня Уилл.

— Сэр, — с чувством повторил Лаймонд, — ваше полное имя и звание?

— Это никого не касается.

В рядах зрителей поднялся одобрительный шепот: они по достоинству оценили дерзкий ответ. Но Лаймонд оставался невозмутимым.

— Вам нечего опасаться: все мы здесь немного выродки и ублюдки. Умеете ли вы плавать? Охотиться? Бороться? Все ясно. Стреляете из арбалета? Как далеко? Умеете ли считать? Читать и писать? О, сарказм… Так перед нами — ученый? Покажите же образчик, — попросил Лаймонд. — Может, скромное четверостишие? Перейдите от вульгарной прозы к сладкозвучной латыни. Оглушите, очаруйте, просветите нас, мальчик мой.

Последовала пауза. Экзаменуемый, сбитый с толку градом вопросов, на мгновение запнулся. Затем его осенило. Из-под опущенных ресниц сверкнули насмешливые искорки, и он любезным тоном продекламировал на латинском:

Летела птица без перьев,

Села на дерево без листьев,

Пришел человек без рук…

Все лица выражали полное недоумение. Он остановился.

Последовала неловкая и почтительная пауза. Потом Лаймонд рассмеялся и ответил ему на немецком:

…летела птица без перьев

на дерево без листьев…

— Кажется, вы оставили свои занятия, — осведомился Лаймонд, — в очень нежном возрасте? Не трудитесь объяснять, скажите лучше вот что. Какая из кур фараона клюнула вас? Почему вы решили ко мне примкнуть?

— Почему? — повторил рыжеволосый, обдумывая ответ.

— Простое слово из шести букв, — сказал Лаймонд. — Ну же, говорите, ради всего святого, или я могу вообразить себе Бог знает какие ужасы. Так что вы натворили? Изнасиловали сестру? Убили и ограбили? Предали своих? Спалили город? Обмочились в постели?

— Сжег живьем родную мать, — с сарказмом ответил Уилл.

— Да будьте же по крайней мере оригинальны. — Лаймонд по-прежнему оставался невозмутимым. — Почему вы здесь?

Наступило молчание. Потом юноша произнес:

— Потому что я восхищаюсь вами.

По рядам публики прошел восторженный ропот.

— Вы меня потрясли, — сказал Лаймонд. — Пожалуйста, объясните.

— Ладно, — согласился юноша, — я объясню: вы избрали порочную жизнь и не сходили с этого пути, упорно следуя ему и добиваясь успеха.

Лаймонд обдумал его слова с совершенно серьезным видом.

— Понятно. Таким образом, низменность моей морали искупается неизменностью привычек. Вы восхищаетесь постоянством?

— Да.

— Но предпочитаете постоянству в добродетели постоянство в пороке?

— Выбор проблематичен.

— Бог мой, да неужели? У вас, наверное, было волнующее прошлое.

— Я презираю посредственность, — твердо заявил молодой человек.

— И вы бы презирали меня, если бы я, живя в пороке, исповедовал добродетель?

— Да, презирал бы.

— Понятно. На самом деле вы хотите сказать, что не любите лицемеров, людей, которые живут вразрез со своими принципами. Я не возражаю, — продолжал Лаймонд, — когда кто-нибудь из моих джентльменов заводит себе моральный кодекс: это делает его более предсказуемым. Но что заставит меня убедиться в вашей преданности?

Рыжеволосый торжественно поднял руку:

— Отдаю себя на ваш суд, сэр.

— Очень трогательно. Но я бы предпочел, чтобы вы сами судили о себе. Позволяют ли ваши принципы принести ленную присягу?

— Я принесу ее, если вы того хотите. Я не предам ни вас, ни ваших людей. Даю слово. И буду делать все, что вы потребуете от меня, в пределах разумного. Мне все равно, — беспечно произнес рыжий, — какие преступления совершать: лишь бы совершались они ради разумной цели. А бессмысленные убийства и разрушения — чистой воды ребячество.

— Еще бы, — заверил хозяин, пытаясь переварить это поразительное заявление. — Так будем же взрослыми любой ценой. У вас есть любовница? Жена? Нет? Значит, напрасно цветут эти flors dibiaute? [8] Успокойтесь же, ради Бога. Мы все готовы помочь. Ну, что еще? Предпочитаете ли вы меч или рапиру? Владеете ли аркебузой?

Экзамен продолжался; вопросы следовали один за другим с неумолимой быстротой.

— Умеете ли вы обращаться с порохом? Похоже, нет. В каком году вы родились? Если приврете — будьте потом начеку… Хорошо ли вы стреляете из большого лука? Вон колчан Мэта, цельтесь в дерево. Сносно. А теперь в терновник. Хорошо. А теперь, — заключил Лаймонд, — убейте человека у котла.

Обозленный, выбившийся из сил, юноша надменно взглянул на хозяина, натянул тетиву и послал стрелу в обозначенную цель.