Сорванцы - Ронасеги Миклош - Страница 9

— Ну, ладно, теперь мы его быстро покормим, а потом можно нести домой. Мы добились замечательных результатов: вызнали, где он живет.

Берци бросил быстрый взгляд на приятеля. Карчи, стоя на коленях, вскрывал пачку печенья — малыш тотчас умолк.

— Карчи, побудь с ним, а мы приготовим чай.

На кухне Берци рассказал Терчи о происшедшем в магазине. К сожалению, говорил он не так красочно и увлекательно, как бы ему хотелось. На плите подпрыгивал, готовый взорваться, чайник, из носика густой струей валил пар. Терчи рванулась к плите и выключила ее. Бормоча: «Рассказывай, рассказывай!», она начала рыться в шкафу и отыскала ромашковый чай — пожалуй, это самый подходящий напиток для малыша.

— Успокаивающее средство. Ребенок сразу затихнет.

— Верно. Соской от него не отделаешься, у него уже зубки прорезались.

— Ромашковый чай очень полезен.

— Да, бабушка тоже так считает. Так вот эта отвратительная кассирша…

Терчи и Берци не заметили, что в комнате наступила тишина, забыли они и о сварливой кассирше, их целиком поглотила процедура заваривания чая. Терчи понятия не имела, сколько его нужно класть на кружку, Берци тоже растерянно пожимал плечами. Обычного чая хватает щепотки, а ромашкового?

— Ну, помоги же мне, скажи!

— Откуда я знаю?!

— Естественно, мужчины никогда ничего не знают.

— Конечно, легче все вопросы на наши плечи перекладывать! Сыпь все, что есть, ромашковый чай полезен. Запомни, лучше ошибиться, чем вообще бездействовать, тем более что всякую ошибку можно исправить.

— Я гляжу, у тебя ума палата, — отозвалась Терчи, но сил и желания посмеяться над товарищем у нее не было, недаром на щеках девочки поблескивали слезы.

Она послушно высыпала содержимое в кипяток. Больше ничего и не требовалось: сухие, душистые чаинки быстро опустились на дно — чай готов. Терчи поспешно схватила чайник, и горячая вода плеснула на пол.

— Фу-у-у! — подула она на руку, которую все-таки обожгла паром. — Тащи и ситечко.

Берци не знал, где его искать, да и Терчи тоже. Так прошло еще несколько минут. Берци нервничал, видя, как копается девочка. Все-таки Терчи не очень сильна по части ухода за маленькими детьми, даже в том, что знает, то и дело путается.

— Ну, что ты делаешь? Что ты делаешь?

— Смотрю, не слишком ли горячий получился чай.

— Зачем же туда палец совать?

— Так принято.

— Странно. Мой папа в суп перед обедом палец никогда не опускает.

Терчи снова всхлипнула, посасывая обожженный палец. Из кружки поднимался пар, чай получился слишком крепким. Берци, не долго думая, разбавил его водой прямо из-под крана.

— Зря мы столько чая туда вбухали! А все ты, умник! — возмутилась Терчи. — Если хочешь знать, мизинец у человека обладает такой же чувствительностью, как и кожа младенца. Поэтому, перед тем как купать маленького, воду всегда пробуют мизинцем.

— Ты его купать собралась или чаем поить? Ну, девчонки точно все чокнутые!

— Ладно, ладно, я немного перепутала. Чай можно пить, палец у меня чистый.

— Теперь, разумеется, чистый. Положи сахар и тащи в комнату. «Мизинец?» — хотела было съязвить Терчи, но не решилась, потому что Берци уже почти рычал, словно дикий зверь; дальше дразнить его не стоило. К тому же она обратила внимание на странную тишину, воцарившуюся в комнате. Берци тоже спохватился: что-то малыша не слышно!

Остановимся на мгновение. Сорванцы впервые в жизни испытали подобное чувство. Их охватило беспокойство, у них замерло сердце, такое странное, но, пожалуй, приятное ощущение, знакомое всем, кто присматривает за маленькими детьми, — не страх, а опасение, не тревога, а беспокойство, естественное чувство всех родителей.

Малыш, попавший в дом к Терчи, собственно, был не так уж беспомощен. Когда Терчи с Берци вошли в комнату, он по-прежнему сидел на ковре. Глаза его весело блестели, рот растянулся в широкой улыбке, на губах и ручках — крошки. В крошках был и весь ковер. Впрочем, стоит ли удивляться: ребенок отчаянно размахивал пустой пачкой из-под печенья. Пустой!

— Боже мой! — вскрикнула Терчи. — Он съел всю пачку!

Теперь вполне можно было поить мальчугана чаем, было что запивать.

Сорванцы поили ребенка чаем и, конечно, забыли повязать ему салфетку, поэтому залили всю одежду малыша, да и ковер тоже. То-то мама порадуется, вернувшись домой.

Тем временем в магазине разразилась настоящая буря, причиной которой стали несколько неосторожно оброненных слов. Кассовые аппараты понемногу смолкали, утренняя сутолока кончилась, теперь можно и дух перевести. Подсобные рабочие стали вывозить на тележках товар, чтобы пополнить выставленное на прилавках. По магазину неторопливо бродили всего несколько покупателей.

В непривычной тишине сердитая кассирша с белесым лицом вдруг громко проговорила:

— Оплеуху им надо было дать! Оплеуху! Толстуха Гизи, зевнув, принялась подсчитывать двухфоринтовые монетки.

— Чего? — равнодушно отозвалась она.

В зале появился директор, он смотрел, как рабочие заполняют товаром полки.

— Шеф!

— Слушаю вас.

— Видели вы этих негодяев? Утверждают, будто я их обсчитала. Разве я кого когда обсчитывала?

— Ну, в чем опять дело, Панчане? — нахмурился директор, и его густые брови тотчас сошлись на переносице — ему было непонятно, о чем идет речь. Шагая вдоль полок, он поворачивал банки с маринованными овощами так, чтобы покупателям были видны этикетки.

— Помните, к вам двое мальчишек обращались? — пояснил продавец мясного отдела.

— Мальчишки? Как бы не так! Два отъявленных хулигана!

— Ну, ладно, ладно, Панчане. Припоминаю. Они спрашивали адрес женщины, которую сбила машина.

— Что спрашивали? — подняла на директора взгляд своих сонных глаз Гизи.

— Адрес женщины, которую сбила машина. Они вроде подобрали ее малыша, а теперь не знают, куда его девать.

— И вы этому поверили? Как же можно! Вы же знаете, кого сбила машина! Это Хайдуне! А у нее сроду детей не было!

Кассирша от изумления раскрыла рот, и в магазине наступила полная тишина — молчали кассы, перестали выкладывать товар рабочие.

— Боже мой! — пробормотал кто-то, заикаясь. — Помните ту молодую иностранку? Она все норовила выскочить из магазина, все кричала: «Беби! Беби!», а Панчане ее не пускала, требовала сначала уплатить за салями.

Взгляды всех находившихся в магазине сошлись на Панчане.

— Я… — заикаясь, пролепетала она и так густо покраснела, что лицо стало похоже на красное пасхальное яйцо. — Ведь правила…

Мясник воткнул в доску свой гигантский нож и пробасил:

— Слушайте, Панчане, это вы взбучку заслужили, а не мальчики!

— Я заслужила?! Черта с два! Это вы ее заслуживаете!

— Нечего орать! — прокричала Матильда. — Она со всеми скандалит, вечно у нее какие-то склоки! Вот уж и вправду заслуживает…

— Сама ты заслуживаешь! — завизжала в ответ Панчане.

— А мне она все время мешает работать! Бормочет что-то весь день.

— Черта с два мешаю я кому-нибудь!

— Мешаешь!

— Шеф, я не могу так работать, меня здесь травят!

— Кому ты нужна?!

— Не перебивай! Директору ты не посмела бы сказать, что он заслуживает взбучку!

— Я говорю о тех, кто ее действительно заслуживает. Ты даже детей не выслушала!

— Черта с два! Ты же сама слышала!

— Если так с ними говорить, они, конечно, сразу в бутылку полезут!

— Они заподозрили, что я их обсчитываю.

— Ничего подобного! Ты заслужила наказание!

— Сама заслужила!

— Сама!

— Нет, ты!

В этот миг из рук директора выскользнула банка с маринованными огурцами и с грохотом разбилась. Огурцы покатились в разные стороны, но никто не обратил на это внимания: продавцы, размахивая руками, втянулись в перепалку. Этого директор допустить не мог, он схватил вторую банку и грохнул ею об пол.

— Хватит! Мы все заслуживаем взбучки, и я тоже! А теперь молчать! Дорогой Йошка, оставь эти дурацкие ящики и беги ищи ребятишек.