Сорванцы - Ронасеги Миклош - Страница 4

Терчи с восторгом ловила каждое движение малыша, прижималась к его лобику, лепетала что-то ласково, чмокала ребенка в ушко. Она то и дело касалась детской ручонки, поглаживала ее, словно старалась убедиться, что перед ней живое существо.

— Ум за разум заходит, — сдавленно повторил Берци.

Трое друзей сидели перед креслом на корточках и рассматривали малыша, как какое-то чудо, хотя в нем не было ровным счетом ничего необыкновенного: в кресле играл здоровый, симпатичный, очень спокойный карапуз. Время от времени он посматривал на них, и по его безмятежной улыбке было видно, что, чувствует он себя превосходно.

— Какой же милый кроха!

— Ага.

— Украла, — прошипел Карчи, мрачно наблюдая, как малютка выкручивает ногу медвежонку.

Кража. Как это отвратительно, унизительно. Никогда еще за короткую, но яркую историю сорванцов не коснулось их это словечко. Не зря во все времена кража считалась преступлением, которое унижает не только совершившего этот омерзительный поступок, но и окружающих. Кража — это преступление, даже если она совершается ради шутки или из ложного понимания геройства.

«В былые времена, — думал Берци, — долго не растолковывали, что это преступление. Своровал — и вору отрубали руку, такое на всю жизнь запоминалось».

Берци невольно бросил взгляд на руку Терчи, красивую, хотя и не очень чистую.

Мальчик содрогнулся, но не от того, что рука Терчи не сияла чистотой — в былые времена эту руку враз бы отрубили.

— Украла, — мрачно повторил Карчи.

— Малыша.

— Да.

— Ну, не такой уж он и маленький, — откликнулась девочка. — Вы только взгляните, он уже умеет сидеть.

— Как это — сидеть?

— Он и ножками семенит!

— Это что еще такое — «ножками семенит»?

— Эх вы, мужчины!

— Можешь ты наконец объяснить?! — взорвался Берци. — Как понять эти твои «ножками семенит», «украла»? Как можно украсть ребенка?!

— Не ори. Ты его испугаешь.

Ребенок действительно на мгновение испугался, и ребята тут же заулыбались, желая его успокоить.

— Ну-ка, Терчи, выкладывай, как это произошло!

— Я же сказал, что она чокнутая, — добавил Карчи. — Все девчонки — чокнутые!

Однако в дальнейшем выяснилось, что девчонки не такие уж и чокнутые, как считал Карчи.

Терчи прежде всего придала лицу выражение, достойное Жанны д’Арк[6], представшей перед судом.

— Я хотела только хорошего, — пожала она плечами.

— Ну конечно!

— Остальное получилось само собой.

— Как его зовут?

— Да он же говорить не умеет.

В это мгновение малыш ловко оторвал правую лапу медвежонка и торжествующе швырнул ее на пол. Радуясь победе, малыш восторженно завопил, потом засмеялся, смешно подмигивая.

— Ага, — машинально повторил Берци.

— А случилось вот что. — Терчи заговорила поспешно, отрывисто, иногда прерываясь на полуслове, поскольку ей одновременно приходилось заниматься малышом. — Мама перед работой попросила меня купить молока, масла и хлеба. Я побежала в угловой магазин, чтобы побыстрее с этим делом управиться. Выхожу из дверей, и тут прямо на меня выскочила машина — такси. Ох, и испугалась же я! Дико взвизгнули тормоза, я чуть не оглохла. Потом хруст, скрежет, звон, машина врезалась в витрину и вдребезги ее раскокала.

— Я видел, машина и сейчас там стоит, все ее разглядывают.

— Прокол покрышки! — со знанием дела констатировал Карчи, считавший себя специалистом в вопросах автотранспорта.

— Машина остановилась ну прямо в полуметре от меня. Еще бы чуть-чуть — и сбила бы меня, а не ту женщину.

Терчи приложила палец к губам, призывая мальчиков проявить такт и понимание, потом многозначительно посмотрела на маленького. Берци и Карчи поняли, что жертвой дорожного происшествия стала мать ребенка.

— Автомобиль ударил несчастную так, что она упала и больше не шевелилась. Крови не было, но женщина была ужасно бледная и совсем не двигалась. Жуть! Я думала, в обморок хлопнусь от страха. Мне кажется, я даже закричала. В это время таксист выпрыгнул из машины и попытался привести женщину в чувство, но тут все запротестовали — он же ничего не смыслит в медицине, пусть лучше вызовет «скорую помощь». Любопытных собралось столько, что чуть не затоптали пострадавшую. Знаете, пештцы[7] все такие. Стоит чему-нибудь случиться, как они сбегаются, словно ошалелые куры.

Терчи тараторила. Трудно сказать, откуда она взяла выражение «ошалелые куры», но это было остроумно. Девочка старалась выпалить все не переводя дыхания, но, разумеется, ей это не удавалось.

— Самое странное, никому не было дела до малыша, — продолжала Терчи. — В сутолоке коляску едва не опрокинули. Никто не догадался хотя бы отодвинуть ее в сторону. А ребенок на редкость спокойный, он даже не заплакал, только ротик чуть-чуть скривил. А мать его лежала на земле. Малыш, наверное, думал, что она просто спит. У меня по спине мурашки побежали, когда он жалостливую такую мордочку состроил. А что ему, бедненькому, оставалось делать? Его чуть-чуть не опрокинули. Собралось так много глупых, любопытных людей, которые толкались и глазели, что еще бы немного, и они действительно опрокинули бы коляску, а ребенок вывалился бы на асфальт, прямо на осколки витринного стекла. Но вскоре послышалась сирена, примчались «скорая помощь» и милиция. Говорят, женщине осталось жить всего ничего, у нее сотрясение мозга, травма черепа и еще что-то очень серьезное. Тут я совсем ошалела, думаю, только бы бедняжка не видел, как его мать умирает.

Голос Терчи сорвался, она не выдержала и расплакалась. У Карчи тоже покраснели глаза. Он едва сдерживался.

— Я хотела сказать о ребенке врачу «скорой помощи» или милиционерам, — всхлипнула Терчи, — но они были заняты и злились на бестолковую толчею ротозеев, которые мешали вывезти потерпевшую. Так я и не решилась. Подумала, лучше его домой привезти. И вот он здесь.

Наступило недолгое молчание.

— Точно, здесь, — мрачно бросил Берци и подумал: «Все они здесь, все члены великого союза сорванцов — и Терчи, и Карчи, и Берци. Теперь есть над чем голову поломать».

Малыш тем временем напевал, и вид у него был совершенно счастливый: он сосредоточенно откручивал вторую мишкину лапу.

— Кроха, кроха, ну до чего же ты ловкий, — затараторила Терчи. — Бедный мишка, я всегда так его берегла. Мама говорила, что это моя первая в жизни игрушка.

— Рехнуться можно! — взорвался Берци. — Действительно, чокнутая девчонка. Для нее главное — медвежонок. Сейчас же позвони родителям и все расскажи. Малыш не бездомная собачонка, его нельзя так просто притащить домой.

— Точно, — поддакнул Карчи.

— Не могу я им позвонить, — сокрушалась Терчи. — Мама теперь работает в новом здании, там еще нет телефона. А папа в провинции, на стройке.

— Мои предки тоже в командировке, — грустно покачал головой Берци.

— А мою маму сегодня опять в больницу забрали, — тяжело вздохнул Карчи. — А отец… Ну, вы же знаете.

Итак, сорванцам приходилось рассчитывать только на самих себя.

— А как насчет соседей?

— Ни под каким видом! Впрочем, их нет дома, но это даже лучше.

— Ничего себе. Что же нам теперь делать?

Ребята снова уставились на малыша, который никак не мог оторвать вторую мишкину лапу. Он крутил ее, тряс игрушку, потом, рассердившись, швырнул ее на пол. И тут же засунул в рот большой палец. Посасывая его, ребенок пристально смотрел на валяющегося медвежонка и озабоченно морщил лобик.

— Не можешь же ты его целый день прятать. Терчи согласно кивнула.

— Надо было показать его врачу «скорой помощи». Разве можно быть такой дурехой? В больнице женщина придет в себя, начнет расспрашивать о малыше и…

От этой мысли ребята совсем потеряли головы. Перебивая друг друга, они принялись размышлять, что надо было сделать, но никак не могли решить, что нужно делать теперь.