Сорванцы - Ронасеги Миклош - Страница 21

— Еще страшнее, что мы отнесли его в плохое место.

— А женщина в больнице упала в обморок, когда мы ей сказали, что у нее маленький ребенок.

Терчи в ужасе закрыла лицо руками.

— Это была совсем пожилая женщина. У нее, оказывается, взрослый сын, и он священник.

Ну вот, только этого не хватало.

Возможно, ребята быстрее пришли бы в себя, если бы Кроха не вопил так ужасно. Но он завелся не на шутку: из глаз ручьями текли слезы, а маленький ротик был раскрыт так широко, что виднелось горло малыша.

— Дядя, не уезжайте, пожалуйста!

Круглая физиономия таксиста раскраснелась: какое там уехать.

— Плохо вы знаете будапештских таксистов! Запомните, ребята: после венгерской милиции мы в Венгрии самые лучшие сыщики. По сравнению с нами международная полиция — ха-ха, нуль! — И он весело помахал своей огромной ручищей. — Интерпол — глупый медвежонок по сравнению с нами. Если я объявлю по передатчику: «Парни, у меня беда! Везу пьяниц, которые отказываются платить да еще угрожают ножом!», то, скажу я вам, все свободные таксисты, хоть даже ночью, включают полный свет, врубают сигнализацию и тотчас бросаются мне на помощь. Мы как-то таким путем поймали контрабандистов. Не раз мне приходилось доставлять в больницу роженицу и инфарктников — прямо на операционный стол. Ха-ха-ха! Найти родителей этого малыша для нас раз плюнуть! Серьезно, раз плюнуть!

На пухлом лице расплылась обнадеживающая улыбка.

Терчи перестала плакать, Кроха тоже успокоился, словно понял, что речь идет о нем.

Вдруг След, эта глупая собака, радостно зарычала и отчаянным наскоком вырвала из рук Берци большой значок с изображением собаки.

— Не смей грызть! — закричал Берци.

Какое там «грызть»! След, бережно держа значок в зубах, понес его своему любимцу, Крохе, и, аккуратно ткнув его в руки малышу, радостно завилял коротким хвостом.

Ребенку значок понравился. Кроха взял его в руки, неумело покрутил, и в ту же секунду слезы его высохли, а на лице появилась улыбка. Засунув в рот пальчик и сосредоточенно посасывая его, он взглянул на Терчи и решительным движением положил в рот значок.

— Ой, малышка, не надо! Это же грязь, его собака лизала! — заволновалась Терчи, стараясь вынуть изо рта ребенка чуть ли не смертельную, по ее мнению, вещицу.

Кроха вновь заплакал. Терчи пыталась перекричать его. Собака опустила уши. Таксист, покачивая головой, принялся успокаивать их.

Оба мальчика изумленно созерцали происходящее и были немы как рыбы.

— Дядя, очень прошу. Это серьезное дело, — всхлипывал Берци.

— Согласен, так оно и есть, — с готовностью закивал таксист. — Но, что поделаешь, одна ошибка влечет за собой остальные. Подождите меня здесь. Я подниму по тревоге своих ребят, заеду и в магазин, поспрошаю там, потом заскочу в милицию — может, они сумеют помочь.

Таксист говорил, словно обращался к целой толпе; улыбка не сходила с его лица, а круглые, как пуговицы, глаза сияли. Таксист был добрым человеком, готовым всегда прийти на помощь.

— Подождите меня здесь!

Шофер ободряюще рассмеялся, весело вскочил в машину, и ребята увидели, как он тут же заговорил в микрофон. Потом дал газ и помчался, влившись в поток машин, двигавшихся по широкому проспекту Дёрдя Дожи.

Такси с визгом умчалось, а четверо наших знакомых остались на площади Героев. В довершение всего их нещадно припекало летнее солнце — жаркое, невыносимо жаркое. Лето в Будапеште всегда очень знойное. Можно подумать, что судьба тебя забросила куда-то на экватор. Улицы, стены домов, деревья — все так и пышет жаром. А тем более такая гигантская бетонная тарелка, какой является площадь Героев!

Некоторое время друзья пребывали в терпеливом ожидании.

— Кроха получит солнечный удар, — забеспокоился Карчи.

Все взглянули на малыша, который, казалось, вновь вернулся к своему любимому занятию — теперь он упорно сосал свой указательный палец. Лохматая головка сникла, рубашонка задралась — малыш дремал.

Терчи уверенным движением потянулась к ребенку:

— Вспотел, весь вспотел.

Ребята отошли к Музею изобразительных искусств. Могучий фронтон с колоннадой отбрасывал большую тень; здесь, под сенью густых деревьев, — самое место для малышки.

— Тут хорошо. Только бы ему не остыть, — озабоченно произнесла Терчи.

— А ты реши, что лучше: солнечный удар или насморк? Ох уж эти дети! — разразился Карчи и отчаянно замахал руками. — Ерунда какая-то! Ну как можно так поступать? Увидела ребенка, хвать его — и домой! Мания какая-то! Она готова коллекционировать малышню! А как окунешь как следует в воду, вопит! Ревущая машина! Девочки только и умеют реветь, а все дела и заботы перекладывают на плечи мужчин.

— Оставь меня в покое, слышишь! — повела носом Терчи.

— Сейчас мы плавали бы в бассейне, а вместо этого торчим здесь, поскольку ее милость решила открыть ясли!

— Пожалуйста! Если хочешь, иди в бассейн. И вообще, орать — самое легкое дело. Вот и мама говорит, что мужчины, чуть что, поднимают шум и на них нельзя ни в чем полагаться.

Карчи нахмурился, умолк и взглянул на Берци. Берци — на него, и тут же, как по команде, мальчики достали носовые платки. У Карчи их оказалось целых два, один совершенно чистый. Карчи завязал на каждом уголке по узелку — получилась шапочка, которую он осторожно надел на голову малыша, а лицо его выражало уверенность, что на него как раз можно полагаться, хоть он и принадлежит к мужской части населения.

Терчи непреклонно пожала плечами.

Малыш вел себя ужасно: стянул с головы шапочку и бросил на землю, а собака тотчас схватила ее.

Карчи сердился, Берци выдавал распоряжения, Терчи требовала оставить ее с ребенком в покое — уж как-нибудь она управится, но зато немедленно выйдет из великого союза сорванцов.

Короче говоря, в этой страшной полуденной духоте друзья как следует перессорились.

Малыша, впрочем, это ничуть не трогало. Он уже привык к ссорам. А вот собака заскулила, беспокойно запрыгала, стала принюхиваться, внимательно наблюдая за происходящим. Кто знает, может быть, ей пришло в голову, что настоящее-то ее место — подле хозяина?

— Возьми собаку. А то еще убежит.

Карчи пробормотал сквозь зубы, что ему вовсе нет дела до этой собаки, пусть Терчи следит за ней, раз уж она приволокла ее с собой. Однако все же вышел из спасительной тени и подхватил поводок:

— Пошли!

Но собака не тронулась с места, настороженно всматриваясь во входную дверь музея. Карчи тоже посмотрел в эту сторону и резко отпрянул к стене:

— Идет!

— Кто идет?

Вместо ответа Карчи схватил приятеля за руку, и они припустили за угол здания.

— Это он, тот самый симпатичный молодой человек с рюкзаком. Помнишь, в нем всякие детские вещи и горшок?

Всего полчаса назад мальчики рассказывали этому туристу о площади Героев. Однако сейчас подойти к нему они не решились.

— Осторожней. А то он нас заметит.

Ребята спрятались, а глупая собака отчаянно тянула поводок — вот-вот убежит — и лаяла.

— Стой! Тише!

Он идет сюда?

— Да вроде бы.

— А вдруг он нас заметит?

Мальчики не спускали глаз с молодого человека и на всякий случай зажали собаке пасть. Терчи испуганно смотрела на приятелей: что это с ними?

— Он?

— Точно! Хорошо бы приспособить такой рюкзак для Крохи, сразу легче было бы нести его.

— А чем плоха коляска?

— Ладно. Если ему хороша, то и мне хороша.

Ребята старались говорить шепотом, будто на этом шуршащем летнем ветру среди смеющихся людей кто-то мог подслушать их.

— Берегись! Он смотрит сюда!

— Действительно, он. Здорово мы ему все рассказали, а?

— Ага! По крайней мере, теперь знает кое-что из истории Венгрии.

— Все рассказали?

— Все. Он и в школе не узнал бы столько.

— И женщина была довольна. Слушай, она, наверное, учительница. Вот была бы штука, если б в сентябре она вдруг заявилась к нам в школу. «А-а, так это вы, те самые умные ребятишки?!»