Ущелье алмасов (Худ. М. Рудаков) - Розенфельд Михаил Константинович - Страница 11

— Горы! Пятьдесят километров — горы!

Джамбон порывисто обнял Висковского:

— Горы! Наши горы!

— Пятьдесят километров?..

— В таком случае, едем, — подхватил Телятников.. — У гор, наверно, есть вода и звери. Полбака нам вполне хватит.

С горестью друзья покинули «бьюик». Ли Чан перегрузил на «додж» продовольствие и захватил оставленные немецкими пилотами мешки. Экспедиция тронулась в путь.

Алмасские горы черными скалами поднимались к облакам. Переваливая через бугры, к закату солнца «додж», не доехав ста метров до пропасти, сжег весь бензин, и путники, стараясь не глядеть друг на друга, сошли с машины и уселись на камнях.

Ли Чан, против обыкновения, не притронулся к ящикам; он не стал разводить костра и не снимал с машины майхана. Китаец, не выходя из-за руля, выпрямившись, сидел в автомобиле и не отрываясь глядел на горы. Очнувшись от раздумья, Висковский посмотрел в ту сторону, куда глядел Ли Чан, и невольно закрыл глаза. Он не верил, он боялся, что сейчас мираж растет в воздухе. Легкая рука профессора легла на его плечо, и проникновенным, тихим голосом, словно сдерживая рыдание, Джамбон спросил:

— Отчего, отчего вы молчите, мой молодой друг Висковский? Вы же видите… Видите дым на горе… Висковский, там горят костры…

Раскрыв глаза, Висковский вновь убедился: из ущелий Алмасских гор к гаснувшему небу тянулся дым.

На дне пропасти

Мы оставили четырех друзей у пропасти легендарных Алмасских гор, где при свете последних лучей закатного солнца они увидели дым загадочных костров. Джамбон крепко обнял Висковского и, как ребенок, прижимаясь своей седой головой к плечу молодого геолога, тяжело дыша от волнения, восторженно смотрел на мрачные скалы и тихо повторял:

— Горы… Наши горы! Далекий, чуть слышный рокот потока доносился из глубины пропасти. Казалось, где-то мчался грохочущий поезд и больше никаких звуков не раздавалось в тишине. Высоко в небе парили орлы, и легкий синий дым на глазах исчезал в наступающей темноте.

Мираж! Пустыня научила путешественников отличать видения природы от действительности. Висковский знал, что мираж обычно возникает в полдень, когда солнце в зените, а сейчас поздний вечер и скоро яркие отблески заката погаснут на острых вершинах. Пламенем зажглись пики скал и быстро потухли, В густой темноте скрылись горы, и Висковский очнулся, только когда увидел свою колышущуюся тень на песке. Ли Чан, первым заметивший дым в горах, уже успел разжечь костер из досок порожних ящиков. Профессор, расположившись на кошме, поджал под себя ноги и задумчиво раскачивался, держась за носки ботинок. Один лишь Телятников не понимал, чем так поражены профессор с геологом.

— В горах люди, — заключил он, — и очень кстати. Однако, если это племя из породы вчерашних «геноссен», я предпочел бы сейчас же открыть стрельбу, прежде чем они придут к нам справиться о бензине. Горючего у нас нет, что же касается законов гостеприимства, то я готов хоть сейчас их встретить приличным образом.

И, вспоминая пилотов, кинооператор подкинул на ладони револьвер.

Не слыша отклика на свои слова, он искренне возмутился:

— В чем дело? Да вы, никак, окаменели? По-моему, самое удивительное уже произошло. Отчего вы молчите? Правда, этот дым очень эффектен…

— О, Телятников! — вскинув руки, горячо воскликнул ученый. — Знаете ли вы, представляете ли, свидетелем какого исторического события являемся мы в этот момент? Можете ли вы вообразить, кто находится в этих горах… Обнимемся, мой юный, друг, от всей души поздравляю вас! Вы первый кинооператор на нашей земле, который снимет неведомых людей!!!

— Русалка… — горестно прошептал Телятников. — Если бы я знал, что там я найду свою Русалку!

Джамбон, устыдившись своей горячности, обнял кинооператора и прижался щетинистой щекой к его голове:

— Милый юноша… поверьте, я разделяю вашу печаль. Это общее наше горе, но… но мы накануне мирового открытия!..

И Джамбон рассказал Андрею историю и легенды Алмасских гор. Потрясенный Телятников пришел в восторг. Он был вне себя от радости, но спустя немного времени, опять вспомнив о Гране, не выдержал раздирающей муки. Скрипнув зубами, он пошел в пески. Проходя мимо машины, он заметил Висковского. Молодой геолог, по обыкновению, писал дневник. У ног его лежали волчата — волчата Грани. Он задумчиво гладил зверят и не заметил кинооператора.

Опустив руки, медленным шагом Телятников побрел в темноту.

У самого края пропасти, при огне костра, Висковский в эту ночь исписал почти всю тетрадь:

«Уснули. Наконец я один! Джамбон удалился в свой „дворец пышности и чистоты“, как он называет палатку. Успокоился немного и бедняга Телятников, Только сейчас узнав от профессора о цели нашего похода, он вне себя от радости принялся готовить, заряжать свой аппарат и научил Ли Чана, как подавать ему объективы во время съемки. Он развернул перед умиленным Джамбоном потрясающие картины сенсации, какую вызовет на экране появление фильма об алмасах. Пусть забавляется, бедняга… Я также счастлив — цель как будто достигнута, но тревожные мысли об исчезновении Грани все более и более отравляют радость.

Горят костры. Не верится, но горы обитаемы! В ущельях гор существует жизнь. По-прежнему, как меня предупреждал Джамбон, остается неразрешимым вопрос, как мы попадем к этим исполинским скалам. На пути бездонная пропасть. При первом взгляде на Алмасские горы любой геолог найдет подтверждение новой теории, доказывающей, что в Центральной Азии еще не закончился процесс горообразования. Очевидно, эта область подвержена частым землетрясениям. Пропасть, над которой я сейчас пишу дневник, есть не более как титаническая трещина, возникшая в результате одного из таких катастрофических землетрясений. Пропасть не менее тысячи метров глубины. Скалы расщеплены, и по линиям гор здесь резче, чем где бы го ни было, видно, что надвиговые явления продолжаются. Вот где глазам геолога старой Европы дается величайшее наглядное пособие! Завтра мне предстоит сделать массу открытий. Огромное значение будет иметь хотя бы беглое, примитивное описание гор. Край, куда мы так легко (!) проникли, в сущности географическое белое пятно. Ни на какой карте не обозначено, кому принадлежит эта большая, пустынная территория между Монголией и Китаем.

Итак, до завтра. С рассветом мы двинемся на разведку. Вот где пригодится аппарат Телятникова. Чего бы не отдал каждый геолог, чтобы очутиться на моем месте… Но интересно, кто бы согласился остаться в пустыне без средств передвижения, в безвыходном положении, в каком нахожусь я с моими замечательными товарищами! Как мы будем возвращаться обратно? Охота, возможно, спасет от голода, но без бензина мы погибли. Впрочем, разумно ли сейчас терзаться мыслями о будущем, когда оживает мрачная легенда старины и в таинственных, диких горах вьется дым? Даже сейчас, при воспоминании того, что мы видели, холод пробегает по телу. Ли Чан и Джамбон смотрели на горы, значит виденное мною не галлюцинация… Дым поднимался к небу, и теперь нельзя не верить: в горах жи…»

На полуслове обрывается дневник Висковского, и оставшиеся в тетради страницы ничем не заполнены.

Кто же помешал геологу завершить описание прошедшего дня, вследствие чего мы лишаемся в дальнейшем возможности цитировать документы путешествия?

Но прежде мы последуем за несчастным Телятниковым. Мучительно страдая, ничего не видя перед собой, он идет по пескам, и далеко позади остался чуть заметный огонек костра. И вдруг он остановился. Тихие звуки однотонной песни послышались впереди. Не веря себе, он согнулся, дрожь пробежала по его телу, и механически он сделал несколько шагов.

Тусклый свет луны проскользнул по барханам. Песок как будто зашевелился. И вот рядом, за бугром, снова послышалась песня. Тонкий женский голос… Телятников ускорил шаг — теперь не могло быть сомнения, женский голос звучал близко, и кинооператор, не отдавая себе отчета, побежал. Все ближе и ближе звучала странная песня. Одним махом взлетев на бугор, Телятников замер. Перед ним стояла хрупкая китаянка.