История Лизи (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 77

Отец стоит у лестницы со своим карабином для охоты на оленей, своим.30–06 в руках. Скотт, стараясь не дрожать, – рядом с ним, смотрит на существо, прикованное цепями к металлическому столбу и столу с печатным станком. В его правом кармане инструмент, который дал ему отец, шприц с резиновым колпачком на игле. Отец может и не говорить Скотту, что шприц – вещь хрупкая. Если завяжется борьба, он может разбиться. Отец предложил положить его в картонную коробочку, где когда-то лежала авторучка, но на то, чтобы достать шприц из коробочки, может уйти пара дополнительных секунд (как минимум), и они могут оказаться решающими в вопросе жизни и смерти, если ему таки удастся переправить существо, закованное в цепи, в Мальчишечью луну, где не будет отца с его карабином.30–06 для охоты на оленей. В Мальчишечьей луне будут только он и существо, которое проникло в Пола, как рука в украденную перчатку. Только они двое на вершине Холма нежного сердца.

Существо, которое было его братом, лежит, привалившись спиной к металлическому столбу, выставив вперед ноги. Оно голое, если не считать майки Пола. Ноги и ступни грязные. Бедра в засохшем говне. Миска, вылизанная дочиста, валяется рядом с грязной рукой. Большущий гамбургер, который лежал в ней, исчез в животе существа-Пола за считанные секунды, но Эндрю Лэндон чуть ли не полчаса раздумывал, сколько положить в гамбургер лекарства, потому что раньше его было слишком много. Лекарство представляет собой белые таблетки, такие же как тамс и ролэйдс[94], которые отец иногда принимает сам. Впервые Скотт спросил отца, откуда взялось лекарство, и получил ответ: «Почему бы тебе не закрыть свой чертов рот, любопытный Джордж, прежде чем его тебе заткну я». А когда отец так говорит, лучше сразу понять намек, если, конечно, ты можешь сообразить, что к чему. Отец раздробил таблетки дном стакана. Пока занимался этим, разговаривал – возможно, сам с собой, возможно, со Скоттом, а под ними существо, прикованное к столбу и столу, на котором стоял печатный станок, монотонно ревело, требуя ужина. «Легко все рассчитать, когда ты хочешь его вырубить, – говорил отец, переводя взгляд с горки белого порошка на мясо. – Было бы еще легче, если бы я хотел убить этого доставляющего столько хлопот говнюка, так? Но нет, я не хочу этого делать, я просто хочу дать ему шанс убить того, с кем пока все в порядке, разве что он еще больший дурак, чем я. Да ладно, хрен с этим, Бог ненавидит трусов», – и ногтем мизинца он с удивительной для него аккуратностью отделяет от горки часть белого порошка. Берет щепотку, посыпает мясо, как солью, вдавливает в мясо, берет еще щепотку, посыпает и вдавливает. Когда речь заходит о существе в подвале, качество пищи отца особо не волнует. Этот монстр, говорил отец, предпочел бы есть мясо сырым и теплым, срывая его с кости.

И теперь Скотт стоит рядом с отцом, со шприцем в кармане, наблюдая, как опасное существо привалилось к столбу, похрапывает, задрав верхнюю губу. Уголки рта блестят от жира. Глаза полуоткрыты, но зрачков нет; Скотт видит лишь блестящие белки… «Только белки уже совсем не белые», – думает он.

– Иди, черт бы тебя побрал, – говорит отец, толкая его в плечо. – Если собираешься это сделать, тогда начни до того, как я сорвусь или упаду от святомамкиного сердечного приступа… или ты думаешь, что он водит нас за нос? Только притворяется, что спит?

Скотт мотает головой. Существо не пытается их обмануть, он это чувствует… а потом в изумлении смотрит на отца.

– Что? – раздраженно спрашивает тот. – Какие у тебя мысли под этими долбаными волосами?

– Ты действительно?..

– Действительно ли я боюсь? Это ты хочешь знать?

Скотт кивает, внезапно смутившись.

– Да, до смерти. Ты думал, ты единственный, кто боится? А теперь закрой рот и сделай то, что должен. Давай с этим покончим.

Скотт так никогда и не поймет, почему признание отцом страха прибавляет ему храбрости, но знает, что прибавляет. Он идет к центральному металлическому столбу. При этом касаясь одной рукой цилиндрического корпуса шприца, который лежит у него в кармане. Достигает внешней дуги кучек говна и переступает через нее. Следующим шагом переступает через внутреннюю дугу и попадает во владения существа. Здесь вонь куда сильнее: не только говна и не грязных волос и кожи, а скорее шерсти и шкуры. Пенис у существа больше, чем был у Пола. И пушок на лобке сменился грубыми густыми волосами. Стопы Пола (ноги – единственное, что осталось практически неизменным) как-то странно загнулись внутрь, словно кости в лодыжках деформировались. «Доски, оставленные под дождем», – думает Скотт, и где-то он прав.

Его взгляд возвращается к лицу существа, его глазам. Верхние веки опущены, почти соприкасаются с нижними, зрачков по-прежнему не видно, в щелках между веками только кровавые белки. Ритм дыхания не меняется, руки все так же расслаблены, ладонями вверх, словно у человека, сдающегося на милость победителя. Однако Скотт знает, что вошел в опасную зону. И мешкать теперь нельзя. Существо может учуять его и проснуться в любую секунду. Такое случится, несмотря на лекарство, которое отец втер в гамбургер, поэтому, если он может это сделать, если может переправить существо, которое украло его брата…

Скотт продолжает продвигаться вперед на ногах, которых практически не чувствует. Часть его разума абсолютно убеждена, что идет он навстречу смерти. Он даже не сможет бумкнуть, не сможет, если существо в образе Пола схватит его. Тем не менее он подходит к нему вплотную, где воняет сильнее всего, и кладет руки на его обнаженные, липкие бока. Он думает

(Пол, теперь иди со мной)

и

(бул Мальчишечья луна сладкая вода пруда)

и на один миг, прерывающий дыхание, разбивающий сердце, это почти происходит. Появляется знакомое ощущение быстрого полета; он слышит стрекотание насекомых и ощущает дневной аромат деревьев на Холме нежного сердца. И тут пальцы существа с длинными ногтями охватывают шею Скотта. Оно открывает рот, и рев сметает звуки и запахи Мальчишечьей луны, оставляя только зловонное дыхание. У Скотта такое ощущение, будто кто-то сбросил огромный валун на хрупкую координатную сетку его… его чего? Не разум переносит его в другое место, не совсем разум… и нет времени думать об этом, потому что существо схватило его, схватило. Все, чего боялся отец, случилось. Рот существа раскрылся до невероятных размеров, такое можно увидеть только в кошмарном сне, в это просто невозможно поверить, оставаясь в здравом уме, нижняя челюсть существа, похоже, опустилась до

(ключицы)

ключицы, грязное лицо совершенно исказилось, и в нем уже ничего не осталось от Пола, то есть ничего человеческого. Дурная кровь явила свою образину, сорвала маску. Скотт успевает подумать: «Оно собирается заглотить мою голову целиком, как леденец на палочке». В тот самый момент, когда рот раззявливается максимально, красные глаза вспыхивают в свете свисающих с потолка лампочек, и в них Скотт видит только одно: смерть. Существо откидывает голову назад, достаточно далеко, чтобы удариться затылком о столб, а потом голова надвигается на него.

Но Скотт совершенно забыл про отца. А его рука появляется из темноты, хватает существо-Пола за волосы и каким-то образом оттягивает голову от Скотта. Потом появляется вторая рука отца, большой палец охватывает ложу карабина в той части, где она самая широкая, указательный лежит на спусковом крючке. Дулом карабина он упирается в ложбинку под вскинутым подбородком существа.

– Папа, нет! – кричит Скотт.

Эндрю внимания не обращает, не может позволить себе обратить внимание. Хотя он захватил в кулак огромный пук волос существа, оно пытается вырываться, оставив волосы в руке отца. Теперь оно ревет, и рев этот звучит как одно слово.

Как слово «отец».

– Поздоровайся с адом, ты, дурнокровная мерзопакость, – говорит Эндрю Лэндон и нажимает на спусковой крючок. Выстрел карабина.30–06 в замкнутом пространстве подвала оглушает; у Скотта еще два часа будет звенеть в ушах. Космы волос на затылке существа взлетают, словно поднятые порывом ветра, огромное количество алого выплескивается на столб. Лежащие на полу вытянутые ноги существа дергаются один раз, как в каком-то мультфильме, и замирают. Руки на шее Скотта на мгновение сжимаются сильнее, а потом падают, ладонями вверх, в грязь. Рука отца обнимает Скотта, тянет вверх.