Индульгенция на совесть (СИ) - Петров Андрей Алексеевич - Страница 1

Что бы я хотел сделать для своего города…

Средняя школа № 1 города N

14.05.1980, 13:25

Муха влетела в раскрытые по случаю жаркого дня окна и, с громким жужжанием сделав пару кругов по классу, уселась на одну из парт в надежде узнать много нового на уроке. Однако надежды, как это часто случается, оказались тщетны. В ту же секунду, когда муха, казалось, так удобно пристроилась, на нее опустился всем своим немалым весом учебник русского языка. Несчастному насекомому так никогда и не удалось узнать ни одного правила правописания.

Вася Спичкин уж было собирался смахнуть с учебника бренные мухины останки, а не стал, засмотрелся. Не то чтобы расползшийся трупик обладал такой уж ослепительной красотой, нет. Зато он помог сконцентрироваться. Вася был устроен так, что ему обязательно нужно было концентрироваться на каком-нибудь предмете чтобы направить мысли в нужное русло. Причем порой предметы могут быть самыми неожиданными, от огрызка карандаша до самой столицы Москвы, случайно обнаруженной на истрепавшейся карте мира, которую прирепляли на доску всякий раз в начале урока географии. И вот теперь для концентрации послужила невинно убиенная муха.

А концентрироваться было для чего. Урок ведь был не просто так урок, а Урок, результат которого может повлиять на всю четвертую четверть, а то и на год. Писали контрольное сочинение. Тема, в сравнении с прошлой («Наследие Ленина в нашей жизни»), была простой и понятной – «Что бы я хотел сделать для своего города». Однако без мухи Вася вряд ли справился бы. А тут смотришь на муху, и в голове, подобно оазису в Пустыне Сахаре (есть, говорят, и такая, где-то в Африке) зарождается – нет, не мысль еще, а так, мыслишка. Но вот она развивается, становится полноправной мыслью, бурлящей горой рекой стремится вылиться на бумагу, - только успевай записывать. «Я хотел бы принести пользу своему городу», - выводится ровным васиным почерком на листочке. – «Моя мечта – увеличить количество садов и парков, строить новые красивые дома, трудиться на благо своего города так, как завещал великий Ленин…»

Квартира № 13 по улице Ленина г. N

02.04.2012, 21:40

Чайник все не кипел и не кипел. Чиновник территориального управления администрации (уездного) города N Василий Борисович Спичкин в ожидании законной чашки выгребал из ящика свои старые бумаги, так как квартиру необходимо было содержать хоть в каком-то относительном порядке.

Сегодняшний день чиновник мог считать успешным. Хоть успех и был плодом тяжелой психологической борьбы, но Василий Борисович имел все основания считать себя победителем. Хотя когда посреди рабочего дня в кабинет Спичкина вошел крупный бизнесмен, известный в городе воротила по фамилии Фичман с просьбой выделить на застройку очередным бизнес-центром большую часть единственного в городе парка (за определенное вознаграждение, разумеется), Василий Борисович совсем не был уверен в победе собственной и своего холодного ума над дурой-совестью. Фичман, никак не ожидавший встретить в чиновьичьем аппарате человека с настолько тяжелой совестливой болезнью, что сердце предпринимателя наполнилось жалостью, а на глазах чуть не выступили слезы, сначала даже перепугался, но потом стал столь горячо уверять, что уничтожать планируется далеко не весь парк, а всего-то какие-то 80 («ну, может, 90…») процентов («меньше никак нельзя,и так самым малым ограничиваемся»), а под парк останется еще целых 20! К чести Василия Борисовича следует сказать, что, даже услышав сумму, он не сразу дал себя уговорить. Однако, Фичман долго уговаривать никого и не собирался. «Вы поймите»,- сказал он,- «у меня уже все остальные нужные бумажки собраны, подписи поставлены… Вы берите, пока дают, потому что вы ведь здесь не навсегда сидите, может ведь кто и посговорчивей на ваше место прийти, кто его знает. Вот возьмут вас завтра и уволят… А у вас жена, дочь инвалид…».

Про дочь – это была правда. Наденька родилась у супругов Спичкиных три года назад абсолютно здоровой, но, после неправильно сделанной прививки врач, криво усмехаясь и при этом выражая в глах приличествующую скорбь, объявил, что ходить девочка скорее всего, никогда не сможет. Вот и путешествует Надя второй год по больницам, да все без толку. Жена уехала в санаторий с растроенными нервами, обещав вернуться через неделю, но, по просшествии двух недель все еще не возвращалась, ограничиваясь в общении с мужем короткими телефонными разговорами. Что же с ними будет, потеряй Василий Борисович работу? Что? Об этом и думал чиновник Спичкин, давая свое согласие. Он условился с Фичманом, встетиться на следующий день в то же время на том же месте, где пришедшего с деньгами бизнесмена будет ждать подписанная чиновником бумага.

И вот теперь, заглушив голос совести звучащей из динамиков Сороковой симфонией Моцарта, Василий Борисович наводил к приезду жены в своей абсолютно захламленной квартире порядок. В процессе им овладел азарт, он копал все глубже и глубже. В ворохе старых документов и медицинских справок (все – в мусор) он наткнулся на старую папку с завязками-веревочками времен школьной юности. Василия Борисовича охватило странное и непонятное волнение, он развязал веревочки торопливо, отчего-то дрожащими пальцами. На пол высыпалась груда старых пожелтевших от времени бумажек, в которых чиновник узнал свои старые школьные сочинения, когда-то заботливо собранные им в папку и на долгое время забытые. Василий Борисович подобрал самый верхний листок. «Что бы я хотел сделать для своего города», - было написано на нем. Чиновник стал читать. «Моя мечта – увеличить количество садов и парков», - прочитал он, потом еще раз, вслух, еще и еще, и с каждым разом строчки было видно все хуже, они расплывались. Василий Борисович понял, что плачет. Вообще, он многое тогда понял. Он считал, что, когда давал согласие Фичману, у него не было выбора. А теперь вдруг осознал, что да, выбора действительно не было, точнее, его не стало теперь. Василий Борисович отбросил все сомнения. Он знал, что делать.

Администрация г. N

03.04.2012, 13:25

Дверь открылась как всегда внезапно, впуская в кабинет Марка Фичмана. У Марка Иосифовича была привычка входить в помещения вот так, без стука, резко открывая дверь. В этом была особая стратегия, не раз помогавшая бизнесмену в делах, а один раз, в середине девяностых, даже спасшая ему жизнь (ближайший друг и бизнес-партнер не успел дотянуться до пистолета, непредусмотрительно отложенного на край стола). Как мы видим, жизнь у Марка Иосифовича была необычайно тяжелая, насыщенная и опасная, и неожиданность в ней была одним из факторов победы.

Однако сейчас появление Фичмана не было неожиданностью для Василия Борисовича. Он лишь нехотя оторвал взгляд от подставки для ручек, на которой только что концентрировался (привычка осталась еще со школы), и с легкой улыбкой посмотрел на бизнесмена.

- А, это вы, - произнес хозяин кабинета, казалось, без тени волнения. – Что ж, присаживайтесь, прошу вас. Чай, кофе?

На губах чиновника играла странная, казавшаяся Фичману препротивной улыбка. Вся гадость этой улыбки в том, что она была какая-то… искренняя, что ли? Марк Иосифович не признавал таких улыбок, любая искренность была для него синонимом безумия. А ведь, страшно подумать, когда-то и он сам верил в искренность, честность, всякие там дурацкие чувства. Но только человек, проживший долгую и тяжелую жизнь от нищего аспиранта философского факультета до преуспевающего предпринимателя, ворочащего миллионами, понимает всю ту гадость, которую несут в себе любые человеческие чувства, на самом деле являющиеся лишь самовнушением, плодом больного воображения, с которым можно и нужно бороться.

И вот сейчас на губах чиновника была гадкая улыбка, а в глазах гуляли такие веселые и тоже гадкие огоньки, что захотелось надовать идиоту по щекам, а то и пристрелить при случае. Но Марк Иосифович остался в рамках сухой вежливости и потребовал от Спичкина бумагу с подписью.