Везучий Борька - Гиневский Александр Михайлович - Страница 19

А я как вспомнил про свой ночной прыжок, так мне что-то не очень захотелось на Столовую гору.

— А ты что скажешь? — спросил меня папа.

— Я?.. Прямо не знаю…

— Да знает он, знает! — сунулся за меня Борька. — Конечно, на Столовую! Ведь верно, Вовка?!

Купили человеку красивый термос, так теперь его прямо не узнать. Шумит, за других суетится.

Поезд начал тормозить.

Папа приподнялся и посмотрел в замороженное окно.

— К какой это станции мы подъезжаем?

— Хлопцы… Хлопцы, худо мне… э-эх, худо…

Я даже не сразу понял, откуда раздался этот хриплый голос. А потом догадался. Потому что папа склонился над хмурым дядькой.

Дядька всё хотел встать и — не мог. Папа приподнял его.

— Борька, Вовка, берите лыжи, выходим. Быстро!

Но пока мы выбирались в тамбур, двери закрылись, вагон качнулся, тронулся.

Тут папа дёрнул красную ручку на стене. Поезд затормозил, и двери открылись.

Мы вышли на перрон. На нём совсем никого не было.

— Проспят, а потом стоп-кран рвут, — донеслось из тамбура.

Но двери закрылись и поезд ушёл.

Дядька обхватил одной рукой папу за шею. Он прямо повис на нём. Шапка его чуть не упала на землю, но Борька вовремя подскочил и поправил.

— Куда же вас? — спросил папа. — Есть ли здесь какой-нибудь медпункт?

— Не надо медпунктов. Живу я здесь. Вы уж мне только до дому помогите… А там у меня своя докторша… Она знает…

— Оставайтесь здесь, дождётесь меня, — сказал нам папа.

— Идите все. Следующая электричка не скоро. У меня дождётесь.

Мы перешли через дорогу.

Прошли мимо будки стрелочника, а потом свернули на тропинку.

— Ну вот, хлопцы… Неужто дошли… Этот дом…

Стали подниматься на крыльцо.

Открылась дверь, и пожилая женщина бросилась нам навстречу.

— Петрушенька!.. А я-то всё думала, как ты там в дороге, не скрутило бы тебя. Ведь задержался-то как, со вчера жду…

— Ничего, Аннушка. Жив твой Пётр Васильевич. Теперь жив. Твоими молитвами. Спасибо добрым людям, вот… докандёхал…

— Спасибо, спасибо вам, милые! Проходите в дом. Я сейчас… Ему ведь только укол… Задержка вышла, оттого и скрутило его. А вы раздевайтесь пока. Вот сюда вешайте…

Петра Васильевича отвели в другую комнату.

Оттуда запахло лекарством.

— Ну, Аннушка, ангел-хранитель, кажись, всё. Кажись, снова в строю, — раздался совсем бодрый голос.

— Да полежи ты, Петруша. Полежи ещё чуток.

— Нет уж. Здоровому лежать негоже.

И мы увидели Петра Васильевича. Только совсем не того, который ехал с нами в электричке. У этого глаза смотрели весело и внимательно. Будто он только сейчас увидел всех нас.

— Ну, хлопцы, в долгу я перед вами, — сказал он. — А долг платежом красен. А?..

— Какие долги? — сказал папа. — О чём вы говорите?!.

— Аннушка, неужто так и отпустим моих спасителей? Накрывай на стол.

— Сейчас, Петрушенька…

— Спасибо, Пётр Васильевич, но мы пошли, — твёрдо сказал папа. — Нам ещё не время за стол садиться.

Пётр Васильевич развёл руками.

— Вот так раз!

— А ты их, Петруша, пока в лес своди… Ребятишкам как раз интересно будет…

— В лес, говоришь? А и то верно! Одевайтесь, хлопцы. Пошли.

— Да куда же вы, Пётр Васильевич? После укола?.. Оставайтесь дома. А мы до электрички на лыжах походим.

— Э-э, так не пойдёт. Мне уже можно, да и вы успеете. Вам ведь в Горохово, на Столовую гору, — Пётр Васильевич посмотрел на часы. — И туда успеете. Пошли-пошли. Это недалеко.

Лыжи и рюкзаки мы оставили.

За огородом у сарая была калитка.

Сразу за забором начинался лес.

Мы пошли по тропинке. Пётр Васильевич впереди. Он всё оглядывался.

— Не отставать, молодёжь!

— А куда вы нас ведёте? — приставал Борька.

— Да вот, заведу в лесную чащобу, а там видно будет…

— Нет, правда, вы нам какую-нибудь разбойничью пещеру покажете, да?

— Нет, брат. С пещерами у меня в лесу туговато. Особо с разбойничьими. Ну да на что-нибудь любопытное набредём. Скажем, вот, пожалуйста… — Пётр Васильевич остановился. — Только тихо, не спугните. Видите? — показал он рукой. — Лось.

— Лось?!

— Где лось?!

— Да вот, перед вами.

Мы стали смотреть, куда показывал Пётр Васильевич, и наконец увидели. Настоящий лось, только весь из снега. Это он вылепился так оттого, что снег падал на ветки. И до чего похож! Прямо будто живой и притаился. Нас разглядывает.

— Дело рук самой природы. Себе на забаву. Да и нам тоже…

— Надо же! — удивился папа. — А ведь могли пройти мимо и не заметить!

— Это что-о!.. Только присказка, — усмехнулся Пётр Васильевич. — Пошли дальше.

Теперь мы с Борькой смотрели по сторонам, будто мы охотники. И вдруг…

— Стойте! — кричу. — Рысь на дереве!

— Где?!

— Да вон!

— Ты чего пугаешь! Какая это тебе рысь?! — кричит Борька. — Рысь с кисточками на ушах. А это — большая кошка! Да ещё деревянная!

— Стоп, братцы! Не кошка, а кот, — сказал папа. — Похоже, мы из присказки в сказку попали. Ну конечно! «У Лукоморья дуб зелёный; златая цепь на дубе том…»

— «И днём и ночью кот учёный…»

— «Всё ходит по цепи» кругами…

— Борька! Не «кругами», а «кругом»!

— Ну как, Пётр Васильевич, мы угадали?

А Пётр Васильевич засунул руки в карманы, уткнулся носом в воротник и только посмеивается.

— Может, и угадали… Вам виднее…

Мы с Борькой взобрались на этот могучий дуб и поздоровались с учёным котом за лапу. И цепь потрогали.

— Ну и лес у Петра Васильевича! — сказал папа.

— Да это так… полсказки, — усмехнулся Пётр Васильевич.

— Ещё только половина?!

— А где же вся?

— Да где же ей быть. В лесу, наверно…

— А мы увидим?

— Повезёт, так увидим.

И мы пошли дальше.

Долго шли.

Потом лес расступился, и на снежной поляне мы увидели… увидели витязя на коне. У витязя в руке копьё. А перед ним огромная голова в шлеме. Голова дула изо всех сил. У нее и щёки раздулись, и глаза прямо выкатились. Ну вот-вот унесёт ветром витязя вместе с конём. И пропадут они в чистом поле…

Всё это было как настоящее. Совсем не из снега. Из дерева: и конь с гривой, и пригнувшийся витязь с копьём, и заколдованная голова в шлеме.

— Да это же просто чудо — встретить в лесу такое! — сказал папа. — Чьих же рук это дело, Пётр Васильевич?

— Кто его знает…

— Неужели не знаете?

— Нет, не знаю. Как говорится по-музейному, «работа неизвестного мастера». Да и какая разница — чьих рук… Главное-то другое. Главное: выйдет человек на эту полянку и удивится. Хоть взрослый, хоть ребёнок. На то, видать, и сделано. Чтобы какое иное сердце порадовалось. А кто сделал — бог с ним, не важно. И вообще — дело десятое…

— Странно вы рассуждаете. И вам не интересно знать, чья это работа? Чья душа след оставила?

— Хотела оставить… — усмехнулся Пётр Васильевич и больше ничего не сказал.

…Уже и снег стал синеватым и солнце садилось совсем близко над лесом, когда мы вышли от Петра Васильевича на станцию.

У переезда остановились. Потому что по железной дороге шёл товарный поезд.

Мы стояли возле стрелочницы с жёлтым флажком в руке и ждали, пока пройдёт состав. Поезд прошёл, и папа спросил стрелочницу:

— Простите, здесь неподалёку в лесу мы видели сказочные деревянные фигуры. Может быть, вы случайно знаете, кто их сделал?

Стрелочница улыбнулась:

— Вон оно что. Как же не знать, знаю. Это всё Пётр Васильевич. Чередниченко. Живёт у нас такой в посёлке. Тут многие спрашивают, не вы первые.

— Пётр Васильевич?!

Мы с Борькой переглянулись.

— Ну да. Он самый. Другой раз на утренней зорьке слышно: тук-тук, тук-тук — топорик стучит в лесу. Ясное дело — Васильич своих кикимор чешет. Он думает, что про то никто в посёлке не ведает. А у нас всё знают. Иной с шуткой так подойдёт к нему, спросит: «Васильич, откуда в нашем лесу чудища всякие взялись?» А он: «Сами развелись», — буркнет сердито и в сторону. Вот ведь какой. Характер. А в прошлом годе Митька Волынин, шофёр с автобазы, сделал такую железную бирку. Красивую бирку, с надписью. Мол, работа Петра Васильевича Чередниченко. И приколотил её к голове. Может, видели? Большая такая, шлем ещё на ней. Пень высокий когда-то был.