Легенды мрачной Москвы (сборник) - Гиляровский Владимир Алексеевич - Страница 26

– Не вешай голову, не печаль хозяина! – вдруг раздался над ухом у него громовой бас, и чья-то тяжелая, как свинец, рука опустилась на него. Колесов встрепенулся. Подле него стоял гигант и смотрел ему в глаза.

– Что вам угодно? Я не знаю вас! – проговорил испуганный Колесов.

– А мы вас знаем; слышали о том, как вас обработали, и горю вашему помочь возьмемся.

– Горю помочь? Да неужели? Деньги отдадите, часы?

– Часы и деньги – все достанем, только за труды красненький билет будет да на расход красненький, и все возвратим.

– Как же это?

– Да так: знаем, кто у вас украл, слышали и предоставим.

– Голубчик! как вас и благодарить!

– Не меня, вашего приятеля благодарите, – проговорил гигант, указывая на субъекта, распивавшего водку за другим столом.

– А вы сами кто?

– Приказчик; а девчонка, которая была у вас вчера, живет со мной в одном доме, так я подслушал разговор. Ну, так идет?

– Век буду благодарен! Только выручите!

– Выручим, ну, пойдем сейчас, золотое время терять нечего.

Гигант кивнул своей компании. Колесов расплатился, и все гурьбой вышли из трактира.

Погода была мерзкая. Сырой снег, разносимый холодным резким ветром, слепил глаза. Фонарики издавали бледно-желтый свет, который еле освещал на небольшое пространство сырую туманную мглу.

– Ну-с, господин почтенный, выручить мы вас выручим, и ваша пропажа найдется, и не дальше как сегодня же, только для этого нужно первым делом десять рублей денег, – обратился гигант к Колесову, когда они вышли на улицу.

– Денег у меня только полтора рубля! – ответил тот.

– Нужно десять, и ни гроша менее. Да не беспокойтесь, мы вас не обманем, ваших денег в руки не возьмем, сами расплачиваться будете.

– Нету у меня.

– А без денег ничего не поделаешь, и, значит, не видать вам пропажи, как ушей своих.

– Да ведь денег-то нет! Где же взять? Я бы рад.

– А вот что, заложим до утра ваше пальто, а деньги достанем, завтра и выкупим, – предложили ему.

– Умно изволите говорить, только до утра, а завтра выкупим! – подтвердил гигант, шагая по Грачевке.

– Помилуйте… Как это пальто?! А я в чем же останусь?

– Только до утра как-нибудь перебьетесь, ночуем у меня, живу близко. Да не подумайте чего-нибудь дурного: ведь мы только выручить вас хотим, благо счастливый случай представился, мы люди порядочные, известные. Я приказчик купца Полякова, вот этот – мой товарищ, а они, – говорил гигант, показывая на поддевку, – на железной дороге в артельщиках состоят.

– Да, я артельщик, артельщик на Николаевской дороге, из Кунцева, – подтвердила поддевка.

– Господа, я согласен, я верю вам; где же заложить?

– Найдем такое место, пойдем.

– К Воробью пойдемте! – предложила поддевка.

– Вот сюда! – сказал гигант и указал на высокий дом.

Вошли все в ворота, кроме субъекта, который остался на улице.

– Ну-с, господа, вы погодите тут, а мы наверх пойдем, – сказал гигант, взяв за руку Колесова.

– Держитесь за меня, а то темно.

Начали подниматься по склизкой лестнице, вошли на площадку, темную совершенно.

– Снимайте пальто и дайте мне, а то двоим входить неловко, а я тем временем постучу.

Колесов повиновался как-то безотчетно, и через минуту пальто уже было у гиганта. Тот продолжал потихоньку стучаться, все далее и далее отодвигаясь от Колесова. Наконец, стук прекратился, раздался скрип половиц.

– Господин, где вы! – шепнул Колесов.

Ответа не было. Он сказал громче, еще громче. Ничего! Наконец, отыскал в кармане жилета спичечницу, зажег огня.

– Что ты тут делаешь, а? Поджигать или воровать пришел? – раздался громовый голос сзади, затем Колесов почувствовал удар, толчок и полетел с лестницы, сброшенный сильной рукой.

Очнулся он на дворе, в луже, чувствуя боль во всем теле. Что с ним случилось? Что было? Он не мог отдать себе отчета. Лихорадочная дрожь, боль во всем теле, страшный холод; он понемногу начинал приходить в чувство, соображать, но ум отказывался ему повиноваться. Наконец, спустя несколько минут он начал приходить в себя.

Весь мокрый, встал он на ноги и вышел на улицу. Темно было. Фонари были загашены, улицы совершенно опустели. Не отдавая себе хорошенько отчета, Колесов пустился идти скорым шагом. Прошел одну улицу, другую… Прохожие и дворники смотрели с удивлением и сторонились от него, мокрого, грязного… Он шел быстро, а куда – сам не знал… Колесил без разбору по Москве… Наконец, дошел до какой-то церкви, где служили заутреню… Он машинально вошел туда и, встав в самый темный угол церкви, упал на колени и зарыдал.

– Господи!.. Господи!.. Погиб я, погиб… – молился он вслух, заливаясь слезами.

Церковь была почти пуста. Священник, молодой человек, монотонно, нехотя исполнял службу. Дьячок козлиным голосом вторил ему. С десяток старух и нищих как-то по привычке молились. Никто не обращал внимания на рыдающего Колесова.

Прошедший мимо него солдат-сторож только пробормотал про себя: «Ишь, проклятые, греться сюда повадились, оборванцы, пьянчуги».

Долго и усердно молился Колесов, наконец немного успокоился. Кончилась заутреня, он вместе со всеми вышел. Начало светать. На паперти встретился ему старый нищий в рубище.

– Что это, почтенный, ты будто сам не свой, али обидели тебя? – обратился он к Колесову.

– Обидели, дедушка… вот как обидели!.. – ответил ему Колесов.

Они вышли оба вместе с паперти и пошли по улице. Дорогой он выплакал свое горе старику. Тот с участием выслушал его и сказал:

– Не помочь твоему горю. Пропал значит, мошенники тебя обработали начисто. Не один ты погиб так, а многие.

– Что же теперь делать, дедушка?

– И сам не знаю что! А вот пойдем-ка в трактир, я тебя чайком напою, а там и подумаем.

Нищий привел его в свою квартиру, в дом Бунина, на Хитров рынок, и заботливые соседи успели вдосталь обобрать Колесова и сделать из него одного из тех многочисленных оборванцев, которыми наполнены трущобы Хитрова рынка и других ночлежных домов, разбросанных по Москве. И сидит теперь Колесов день-деньской где-нибудь в кабаке, голодный, дожидаясь, что какой-нибудь загулявший бродяга поднесет ему стаканчик водки. Пьется этот стакан водки лишь для того, чтобы после него иметь возможность съесть кусок закуски и хоть этим утолить томящий голод. Вечером, когда стемнеет, выходит он выпросить у кого-нибудь из прохожих пятак на ночлег и отправляется на «квартиру».

И потекли для Колесова тяжелые дни… Что-то с ним будет?!

В глухую

«При очистке Неглинного канала находили кости, похожие на человеческие».

Газетная заметка.

Полночь – ужасный час.

В это время все любящие теплый свет яркого солнца мирно спят.

Поклонники ночи и обитатели глухих дебрей проснулись.

Последние живут на счет первых.

Из мокрой слизистой норы выползла противная, бородавчатая, цвета мрака, жаба… Заныряла в воздухе летучая мышь, заухал на весь лес филин, только что сожравший маленькую птичку, дремавшую около гнезда в ожидании рассвета; филину вторит сова, рыдающая больным ребенком. Тихо и жалобно завыл голодный волк, ему откликнулись его товарищи, и начался дикий, лесной концерт – ария полунощников.

Страшное время – полночь в дебрях леса.

Несравненно ужаснее и отвратительнее полночь в трущобах большого города, в трущобах блестящей, многолюдной столицы. И чем богаче, обширнее столица, тем ужаснее трущобы…

И здесь, как в дебрях леса, есть свои хищники, свои совы, свои волки, свои филины и летучие мыши…

И здесь они, как их лесные собратья, подстерегают добычу и подло, потихоньку, наверняка пользуются ночным мраком и беззащитностью жертв.

Все обитатели трущобы могли бы быть честными, хорошими людьми, если бы сотни обстоятельств, начиная с неумелого воспитания и кончая случайностями и некоторыми условиями общественной жизни, не вогнали их в трущобу.

Часто одни и те же причины ведут к трущобной жизни и к самоубийству. Человек загоняется в трущобы, потому что он не уживается с условиями жизни. Прелести трущобы, завлекающие широкую необузданную натуру, – это воля, независимость, равноправность. Там – то преступление, то нужда и голод связывают между собой сильного со слабым и взаимно уравнивают их. А все-таки трущоба – место не излюбленное, но неизбежное.