Сочинение на несвободную тему (СИ) - "Старки" - Страница 7

<tab>Но самый главный звук — в конце пьесы. «Слышится отдалённый звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву». Звук лопнувшей струны — резкий, неприятный, смертельный. Инструмент сломан и больше не споёт. Звук топора — тоже звук малоприятный. Рубят сад, губят красоту и воспоминания. Но звук топора деятелен, он жестоко прорубает дорогу в якобы светлое будущее. Символы слишком очевидны. Чехов очень точен, он словно режиссёр, добивает зрителя этими звуками. Делает финал печальным и пессимистичным.

<tab>У меня тоже есть ассоциации на звук лопнувшей струны и звук топора. Лопнувшая струна, не выдержавшая натяжения и бряцания грубых пальцев, — это Ева. Даже в инвалидном кресле она сидит в странной, сломанной позе. Сломанный инструмент.

<tab>А звук топора… Это звук силы и гибельной уверенности. Топор может только сломать скрипку или гитару, но не сотворить её. Топор — это он. Он усаживает Еву в это кресло — и получается такая поза. Он бросает её на диван и не замечает хрупких рук, что пытаются защититься. Он и сам как будто вырублен топором и вырубает всё вокруг.

<tab>Когда вишнёвый сад вырубят, на это место придут работники. Будет суета, шум, окрики и матершинные прибаутки строителей, грохот строительных механизмов. За этим шумом никто не услышит уже шелеста вишнёвого сада и перебор гитарных струн в стиле Бенвенуто Терци, с робким сердечным ритмом на сильной доле. Никто не услышит.

<tab>Боюсь, что никто не услышит и Еву.

<tab>У меня есть фотографии».</i>

<tab>Я прочитал это на занятии. Опять затряслись руки. Я молча подошёл к подоконнику, взял фотоаппарат, включил просмотровик и начал листать кадры.

<tab>Окно днём. Практически ничего не видно, мужской силуэт в белой рубашке, он спиной к объективу. Потом кадры фиксируют каждый шаг удаления белой рубашки от окна. Мужская спина белеет там, где диван. Под белым пятном виднеется что-то жёлтое, и ясно видно тонкую голую ногу, которая безжизненно свисает. Потом опять какие-то неясные очертания. Белое и жёлтое. Слишком большая зернистость. Ничего не понятно. Вдруг кадры становятся чёткими за счёт темноты и электрического света на маленькой сцене в доме напротив. Да, вечером определённо видно всё. Пустые стены, старый длинный шкаф, на диване сидит девушка. На ней большой мужской свитер. Она очень бледная, совершенно не видно красок лица. Волосы чуть ниже плеча, прямые, светлые. Очень острые скулы, тонкая шея. Девушка гладит рыжую собаку. Даже издалека её глаза стеклянно блестят. Ещё кадр: из-за «правой кулисы» кухни вышел мужчина. У него открыт рот, он что-то ей говорит. Ева не поворачивается к нему. Она смотрит на собаку. Следующий кадр: мужчина ближе, чуть согнувшись в агрессивной позе. Что-то говорит. Ева как сидела, так и сидит. Next. У мужчины свирепое лицо, он в яростном жесте поднял руку, растопырив пальцы. А потом… Фотография смазана… Видно только мазок белой рубахи. Он накинулся на Еву, и камера не смогла остановить мгновение, расфокусировалась. Следующая фотография ещё более непонятная. Но чётко видно, что рыжая игрушка упала на пол. И ещё один кадр: девушка лежит на диване, отброшенная на противоположную сторону, закрывает лицо руками. Он её ударил! Это определённо! На следующей мужчина на коленях стоит перед диваном и тянется к Еве, к её лицу. Ещё, и я вижу, что ему удаётся оторвать её руки от лица, около носа и губ красное пятно. Ублюдок! Я посмотрел в окно. В доме напротив никакого движения. А Марек? Он заворачивает очередную бумажную собаку.

<tab>На просмотровике появились снимки «другой серии». Очень тёмные. Марек снял, как мужчина вынес Еву погулять. Действительно, поза на инвалидном кресле у неё была нелепая, неудобная. Рот сжат. Её лицо светилось мертвенной бледностью. На этих фотографиях тоже трудно было разглядеть черты лица. Всё-таки далековато, да и блики от стекла стирают чёткость. Но лицо Евы почему-то вызывало во мне скрежет, как бывает от звука железа по стеклу. С одной стороны, мне хотелось рассмотреть её поближе, удивиться наверняка детскому выражению, а с другой стороны, было страшно… А вдруг в этом лице заключается ночной кошмар?

<tab>Были и ещё фотографии. Но практически все неудачные. В основном мужчина: он пьёт кофе, он выходит из подъезда, он зевает, разведя ручищи в сторону, он сидит на диване и что-то изучает в ноутбуке! Всё-таки есть в этом доме какая-то техника. Ева в кадре появлялась редко. И всё же картинка, как муж несёт жену утром то ли в туалет, то ли в ванну, была. Всё было так, как описывал Марек. Всё, вплоть до изменения настроения жёлтых стен. Когда мужчина нёс Еву на руках, я обратил внимание, что она не держалась за него рукой, не обнимала так естественно за шею… Да. Марек прав. Ева ненавидит его. И на всех этих фотографиях растворился яд какой-то тайны. И похоже, этот яд достиг и меня. Звук порванной струны. Я его услышал.

<center>***</center>

<tab>Раньше думы о Мареке и о его мании слежения одолевали меня только в дни занятий, в остальное время я был занят войной с самонадеянными «гениями» из физмат-класса, разговорами по телефону с сестрой и мамой, нервными вечерними просмотрами скачанных с инета фильмов и дорогой до работы-с работы пешком по грязным улицам города. А после этих фотографий перехватывал тревожные мысли повсюду: и на уроках, и при усталых разговорах коллег в учительской, и в брожении по магазину, и даже в кино пошёл… Понял, что не слежу за сюжетом, не даёт мне покоя лицо этой девушки. Евы.

<tab>Да ещё сон этот… Сейчас я даже боялся заснуть. Мне приснились мёртвые Райнеры. Настасья Петровна поила меня чаем с вареньем, показывала фотки Марека и смеялась:

<tab>— Собака-то игрушечная! А-ха-ха! С ключиком! Смотри! Собака-то ненастоящая.

<tab>А мне почему-то страшно было пить чай, а глаза то и дело возвращались на её шею. Там ужасная кривая шва, перехваченная неровными стёжками из грязных суровых нитей. Настасья Петровна откуда-то вытащила сигарету, прикурила… И дым стал просачиваться через этот шов! А она всё болтала и болтала про эту чёртову собаку с ключиком.

<tab>Короче, я как проснулся в четыре ночи в холодном ознобе и с тошнотными позывами страха, так и не мог больше уснуть. А на следующий день боялся наступающей ночи. По-моему, я превращаюсь в настоящего истерика…

<tab>В следующее занятие с Мареком я уже без спроса, по-хозяйски взял фотоаппарат и стал рассматривать новые фотки. Опять много непонятных очертаний в бликующем окне. Несколько фотографий сквозь плачущее от дождя окно. В основном мужчина. И вдруг в яркой «вечерней серии» в освещённой комнате рядом с ним пожилая женщина в верхней одежде. Эта дама невысока, буквально задирает голову, разговаривая с мужчиной, на носу криво примостились очки с тёмными стёклами. На голове смешная шапоклякская шляпа, из-под которой торчат белые-белые вьющиеся волосы. При этом она одета в спортивную куртку ярко-красного цвета с серебряными вставками в виде буквы «V». На ногах какие-то пёстрые резиновые сапоги, через плечо висит кокетливая белая сумка. Колоритная бабка. На нескольких кадрах мужчина и эта «красная престарелая куртка» разговаривали. Потом бабка пошла на кухню и открыла жалюзи на окне, с любопытством выглянув наружу. На кадрах она вертит головой, улыбается, что-то энергично доказывает мужчине. Потом запечатлён факт передачи денег. Дама в куртке пересчитывает бумажки. Следующий снимок — уже входная дверь подъезда — бабка выходит на улицу. Следующий — красная куртка у соседнего подъезда. Следующий — вновь окно комнаты-объекта: мужчина близко-близко стоит у стекла и следит за недавней гостьей, вытянув шею. Лицо недовольное, хмурое, брови практически сведены к переносице. И ещё один снимок — на первом этаже соседнего подъезда зажглось окно, красная куртка там! Последний — бабка ухватилась за шторину, чтобы её торопливо задвинуть…