Сочинение на несвободную тему (СИ) - "Старки" - Страница 2

<tab>— Все, кто знал Чехова, отмечали в нём редкий гуманизм и ответственность за своё творчество. Возможно, это влияние его профессии — врача, возможно — врождённая интеллигентность. В 1888 году Чехов пишет: «Мой мозг машет крыльями, а куда лететь — не знаю», и эта зыбкость творческого пути при бьющейся наружу одарённости удручала тогда ещё молодого писателя. Он осознавал, что важно не просто говорить через творчество, а говорить нелживо и искренне, беседуя с читателем, заставляя человека быть лучше. Он ведь врач! А девиз Гиппократа каков? Ты знаешь? «Чисто и непорочно буду проводить я свою жизнь и своё искусство. Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Я торжественно клянусь посвятить свою жизнь служению человечеству…» Красивые слова? Не правда ли? У меня отец военным хирургом был, и дома в рамочке висел этот текст. Поэтому я знаю… Так вот, врач обещает не разглашать личную тайну человека. И Антон Павлович из жизни людской не вылавливает сплетни, не раздувает болезнь человеческих пороков, а только деликатно ставит диагноз, не обвиняя человеков. Чего только его жалость к «футлярным» людям стоит…

<tab>Я не знал, прочитал ли Марек нужные тексты, да и вообще — слышит ли меня. Мне приходилось говорить с самим собой, самому отвечать на собственные вопросы, подбирать аналогии из жизни и литературы, пояснять парадоксальные фразы великого Чехова. То, что я не видел глаз Марека, может даже и лучше. Равнодушные и циничные взгляды моих учеников, заражённых комплексами и наглостью подросткового возраста, гораздо более оскорбительны, чем эта узкая спина в полосатой рубашке, этот непослушный рыжеватый вихор на короткоостриженной макушке. Я даже увлёкся, вытащил томик Чехова и почитал вслух «Крыжовник». Мой вдохновенный урок продолжался слишком долго. Что тоже непорядок! В комнату заглянула обеспокоенная Божена и злобно прошептала:

<tab>— Вы уже на пятнадцать минут дольше занимаетесь!

<tab>Я скомкал финал своей речи и сам в общую тетрадь написал задание.

<tab>— Задаю тебе на выбор: либо мини-сочинение «Актуальность темы футлярности в рассказах Чехова» или «У меня в детстве не было детства». Вторая тема требует проработки рассказов о детях, нужно найти в них автобиографические факты самого писателя. Выбери ту тему, которая более понятна тебе, по тем рассказам, что ты прочёл. Заодно я познакомлюсь с твоей грамотностью. Напиши к пятнице, там — на уроке русского языка — определим работу над ошибками.

<tab>Марек так и не посмотрел на меня, даже не кивнул. Всё время урока он смотрел в окно, в какую-то определённую точку. Я видел, зрачки не двигались. Я же только облегчённо выдохнул, когда вырвался из этого «мёртвого дома» с безротыми балеринами в пряный мокрый воздух осени, приходящей всегда вовремя, в отличие от беспечного лета или инфантильной весны. Я оглянулся, нашёл окно квартиры Юхновичей и даже вздрогнул: Марек по-прежнему «нёс свою вахту». Но он стоял. Смотрел на меня. И вдруг ткнул пальцем в стекло, как будто что-то показывая мне. Я оглянулся, ничего выдающегося вокруг не узрел: дом-двойник напротив, пустая детская площадка, пара грязных машин на стоянке, на скамейке важный серый кот в ошейнике, буйная потемневшая рябина, из соседнего подъезда выходил ребёнок, таща за собой велосипед… Но Марек не мог видеть этого мальчишку. На что он показывал? Я вернулся глазами к окну, пацана там уже не было. Чёрт! Аутист хреновый! «Футлярный человек»!

<tab>И я почти вприпрыжку — над разорванным лужами небом — сбежал в свою свободную и одинокую жизнь.

<tab>

<center>***</center>

<tab>

<tab>Несмотря на небольшой педагогический опыт в свои двадцать семь, я научился относиться к ученикам как к чужим детям. Нет, даже не как к детям, а как к объекту воздействия с разной степенью сложности, к строчкам в классном журнале. Я усвоил, что нельзя привязываться, нельзя принимать близко к сердцу их удачи-неудачи, нельзя погружаться с головой в их проблемы и проблемы их семьи. Это чревато нервными срывами и обвинениями чёрт знает в чём.

<tab>В первые три года моей учительской деятельности я был крайне неосторожен и попустительски открыт для моих семиклашек. И часов было мало, так как учился в магистратуре, и ребятня попалась интересная. Я растворился в них, покупал разгильдяям обложки для тетрадей, организовывал арбузники, ставил спектакли, назначал дополнительные занятия вечерами, выслушивал девчоночьи склоки, был третейским судьёй в мальчишеских разборках. И, конечно, готовил к замечательному будущему Женьку Райнера. Какой у него был лёгкий слог, какие неожиданные эпитеты, какая наглая манера письма — рваная и прыгучая, где только он понахватался таких навыков? Женька был моим любимчиком. Должно быть, я был влюблён в этого мальчишку. Пусть и влюблённость эта не гендерного профиля, она бестелесная была, платоническая. Я ходил на его концерты, усаживал рядом, когда ездили на экскурсии, задавал особые домашки и даже познакомился с его родителями. Его мама — Настасья Петровна — приглашала меня на варенье, признав во мне отринутую и одинокую личность. Всё это стало свидетельством против меня.

<tab>Однажды именно я нашёл Настасью Петровну и Сергея Модестовича мёртвыми. Женька не пришёл в школу. Телефонные звонки не могли пробить тревожного молчания. И после уроков я пошёл к Райнерам. Дверь их квартиры была приоткрыта. И оттуда пахло кровью и слышался громкий звук работающего телевизора. Я старался не рассматривать тела Женькиных родителей, что в нелепых позах лежали в большой комнате. Заглянув в другие комнаты в поисках Женьки и не обнаружив его, как пьяный вышел в подъезд, сел на заплёванный пол и позвонил «02». А после было два месяца непрекращающегося кошмара.

<tab>У Райнеров не было врагов, у них не было богатства, они не совершали никаких сделок с недвижимостью, они не пересекали орбиты криминальных авторитетов. Их просто убили, перерезав горло очень острым режущим предметом. Весь ковёр в гостиной был пропитан их кровью. Прирезали даже их собаку какой-то редкой японской породы. Но самое странное — исчез Женька. Соседи, как водится, ничего не видели, ничего не слышали. Только бабка с первого этажа свидетельствовала, что видела Настасью Петровну рано утром, она выносила ведро с мусором и сказала, что с сегодняшнего дня у них отпуск, что на майские праздники собираются на «Озеро Белое», уже путёвки на руках. Так быстро был разъяснён тот факт, что родители были дома. Но больше никаких следов, зацепок, подозреваемых…

<tab>Только я. Допрос за допросом. Следователь, пожилой нервный капитан с кривым носом, не понимал, зачем я попёрся к Райнерам самолично, почему занимался с Женькой дополнительно и бесплатно, с чего вдруг меня приглашали в гости. Потом обыск в нашей квартире: раз отец хирург, то, видимо, из этого следует, что я мог воспользоваться скальпелем (как будто мы дома скальпелем картошку чистим). Ещё был обыск в бабулином домике в Байбаках, вдруг именно там я спрятал Женьку. Следователь занимался моей персоной серьёзно, взял мои характеристики с работы и с универа, беседовал с профессором Нефёдовым и с редактором районной газеты, где я подрабатывал корректором. Рыл и рыл. И, конечно, нарыл. Скорее всего, мои незабвенные однокурсницы сообщили, что «Мишка гей, хотя и маскируется под нормального». Я не стал отрицать, когда он меня об этом спросил прямо. «Кривой нос» учуял в этом мотив. Моя ориентация резко меняла весь расклад; единственное, что бесило следователя и не вписывалось в его умозаключения, — это отсутствие хоть каких-нибудь улик и моё стопроцентное алиби. В момент убийства я вёл урок, и это могли подтвердить двадцать два человека 9 «б» класса.

<tab>Но даже после того, как внутренние органы оставили, наконец, меня в покое, признав мою непричастность, кошмар продолжился. В школе стала известна моя ориентация. Учителя, которые раньше называли меня «наш Мишенька», стали шарахаться от меня в разные стороны. На двери моего кабинета кто-то повесил постер гей-парада в Тель-Авиве. И логичный финал: директриса вызвала меня и предъявила мне коллективное заявление родителей моего класса с требованием заменить классного руководителя и учителя русского и литературы в 9 «б», а то «кабы чего не вышло»! Как будто моя ориентация автоматически делает меня опасным для их отпрысков или передаётся воздушно-капельным путём. В этой коллективной бумажке так и говорилось: «Какой пример может дать подобный субъект для наших детей на уроках самого нравственного из предметов — литературы? Только аморальность и распутство!» Может, они предполагали, что вместо Достоевского и Гоголя я буду приобщать учеников к маркизу де Саду или Трумену Капоте? Директриса предложила написать «по собственному желанию». Именно она мне посоветовала уехать из Москвы и позвонила своей подруге из Челябинска, дав мне отличные характеристики как «талантливому преподавателю».