Смертельная игра - Дар Фредерик - Страница 28

— Садитесь!

Улыбка Кайюка красноречива, как редакционная статья из “Фигаро”.

Когда знаешь людей так, как их знаю я, и когда поработал с ними так, как поработал с ними я (как сказал бы Шарпини), смекаешь сразу и, более того, “тотчас”, что этот зуав не заговорит. В его улыбке ясно читается то слово из пяти букв, которое особым образом освещает великое наполеоновское сражение. И когда размышляешь над этим, поневоле ощущаешь живительную силу этого слова, которое превратило физическое поражение при Ватерлоо в своего рода моральную победу. В тот день бедная Франция потеряла своих лучших сынов, но ее словарь, уже такой обильный, обогатился двумя слогами. А ведь намного труднее произвести на свет слово, чем ребенка.

Каждый раз, когда я проезжаю через площадь Камбронна, мне приятно вспомнить этого храброго генерала, который сумел так благородно ответить англичанам и выразить одним словом то, что весь мир думает об этих островитянах.

Сказав это, вернемся к эпической сцене, которая происходит в моей конторе под председательством гадкого господина Берю и его альтер его светлейшего Пино 1-го короля бычков.

Баден, потребитель напитков с малыми оборотами, успешно крутанулся и только что передал мне по треплофону сведения о Кайюке.

Сложив руки на бюваре, я начинаю:

— Вас зовут Серж Кайюк, родились в Копенгагене в семье русских эмигрантов. В возрасте шести лет вы приехали во Францию и по достижении совершеннолетия большинством голосов избрали французскую национальность — Точно, — отбривает обвиняемый.

Берюрье, который имеет на него зуб, причем превосходный, считает своим долгом, в соответствии с контрактом, издать рев носорога. Я сражаю его смертоносным взглядом.

— В течение нескольких лет вы были генеральным представителем лаборатории фармацевтических изделий. Затем, вернувшись после стажировки в Соединенных Штатах, где были за счет фирмы, вы ее покинули?

— Точно, — подтверждает Кайюк.

— С этого времени источник ваших средств к существованию очень загадочен.

— Я живу на свою ренту.

— Это надо еще проверить… Вернемся к тому, что нас интересует.

Два года назад вы связались с танцовщицей немецкой национальности из ночного бара. Ее звали Грета Конрад. Эта девушка оставила свою работу через три дня после знакомства с вами. Впоследствии она была в той или иной степени замешана в серии покушений против американских сил, расположенных в Европе…

Так как он молчит, я шепчу:

— Точно?

— Точно! — отвечает Кайюк, взглядом бросая мне вызов.

— В начале этой недели Грета Конрад была взята под наблюдение нашими службами. Я лично следил за ней в поезде Париж — Ренн, в котором ехали и вы, предварительно изменив внешность. Верно?

— Нет!

— Вы отрицаете?

— Я отрицаю.

— Это значит, что вы отказываетесь говорить об этом вообще?

— Мсье Ля Палис не смог бы подвести итог более ясно!

— О'кей! Итак, я продолжаю. Вы загримировались. Следили за девушкой. В поездке принимал участие еще один сообщник. Третий следовал за рулем “Мерседеса”… Я уж не знаю, что вы там наболтали Грете. Но она вышла как будто в туалет, а ваш сообщник выбросил ее на рельсы. Тогда вы поспешили в мое купе, чтобы дернуть стоп-кран. Поезд остановился. Пока я ходил искать труп Греты, вы вместе с сообщником перебрались через насыпь, чтобы сесть в “Мерседес”, который вас ждал.

Почему вы уничтожили Грету Конрад? Но это загадка второстепенной важности. Другая интересует меня больше, и именно на ней мы остановимся.

— Как хорошо у тебя подвешен язык! — скалит зубы Берю. — Я же…

— Ты же свой прикуси! — выкрикиваю я. Он замыкается в своей обиде.

— Вчера вечером было совершено новое покушение на посольство США на авеню Габриель. Мы убеждены, что ответственность за это преступление несет ваша банда. Так, уважаемый, я говорю вам без обиняков, хотите вы того или не хотите, вы все равно выложите мне все, ясно?

— Не дождетесь, — утверждает Кайюк.

— Я испытываю отвращение к применению крайних мер, но, согласитесь, в данном случае я не имею права колебаться.

— Ты позволишь? — спрашивает Берю, поднимаясь. Он приближается к обвиняемому и начинает снимать куртку. Его намерения так же ясны, как летнее небо. Если я позволю ему вмешаться, то красавчик Серж очень скоро станет похож на мясной паштет.

Кайюк понимает, что пахнет жареным, и нервно теребит свою куртку.

Когда Берю поднимает свой кулак в рыжих пятнах, как белые быки Пьера Дюпона, он выдыхает:

— Я хочу вам кое-что сказать!

Я не верю своим ушным раковинам. Уже! Неужели он расколется, этот спесивый тип? Тут что-то не так!

— Пусть мусье говорит! — приказываю я.

Толстый с тоской поглядывает на свои плечи кетчиста.

— Я вас слушаю, Кайюк.

— Я должен сказать вам следующее: вы бессильны против нашей организации. Рано или поздно она одержит полную победу. И, чтобы доказать ваше бессилие, я заявляю вам, что сегодня вечером дом генерала Бигбосса, командующего атлантическими силами, будет гореть!

— Неужели?! — иронизирую я, хотя и с некоторой дрожью в голосе.

— Увидите! А теперь я прощаюсь с вами, мсье! Прежде чем я успел вмешаться, этот недоносок поднес руку ко рту. Он падает как подкошенный.

Пино, дремавший на стуле, принимает его к себе на колени.

— Прошу вас! — ворчит достойный представитель Большого Дома.

Я бросаюсь вперед. Ножом для бумаг разжимаю сведенные судорогой зубы парня. Он умер так же, как Зекзак. Определенно, они действуют по инструкции: как только их берут, они глотают капсулу с цианистым калием!

Хотя его и обшарили сверху донизу, но все же ничего не нашли. Но объяснение у меня есть. Одна из пуговиц его куртки была с секретом и представляла собой капсулу с цианистым калием. Кайюку оставалось только оторвать ее и раздавить зубами.

Кончено, больше ничего… Тишина!

И тут вмешивается треплофон, и, хотите, верьте мне, хотите, вытатуируйте морское сражение на брюхе, Старик спрашивает меня, заговорил клиент или нет. Как всегда, в самых драматических ситуациях не следует терять чувство юмора.