Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - МакГрегор Ричард - Страница 77

Сегодня в Лушане толпы туристов осаждают главное здание и иные постройки, сохраненные в честь Мао и того исторического совещания. Здешняя музейная экспозиция, от которой веет чем-то оруэлловским, утверждает, что Мао «впервые открыл» проблемы «большого скачка» именно в ходе совещания. На самом же деле он и раньше получал сообщения о голоде, но все-таки не отказался от своей политики, чем продлил трагедию на два года и увеличил ее масштабы на 20 миллионов человеческих жизней. «Основная цель Мао заключалась в том, чтобы стать наиболее твердым и могучим императором за всю историю Китая, — вспоминает Ли. — Он считал, что на императора самокритика не распространяется». В наказание за несогласие с линией Мао, Ли был разлучен с женой и двумя дочерьми: его отправили в ссылку, китайский ГУЛАГ Хэйлунцзян, на промороженный северо-восток. Тут Ли раскрыл свой дневник и показал мне страницы с записями тех лет. «Сегодня мне попалась крошечная зеленая дыня на пустыре; я ее съел и почувствовал себя дикарем. Удивительно, насколько я привык к сырым овощам и дичкам. Какими же оптимистами мы были в Лушани! Слишком большими оптимистами в 1958-м!» — прочитал Ли и со вздохом отложил дневник. «Самая страшная мука — это голод», — помолчав, добавил он. Ли трудился по пятнадцать часов в день и смотрел, как вокруг падают и умирают другие ссыльные интеллектуалы.

Затем его направили в провинцию Аньхой, где он два года работал на строительстве электростанции вплоть до начала «культурной революции» в 1966 г. Он до сих пор в деталях помнит тот момент, когда его захватил вихрь этой политической кампании. Как-то вечером Ли смаковал редкое покупное лакомство — мед, — и тут вдруг прикатили две машины с шестью вооруженными людьми. Вломившись в комнату, они приказали проехать с ними в город «для беседы». На следующий день, ступив на борт летевшего в Пекин самолета, где, если не считать охранников, он был единственными пассажиром, Ли понял, какая ему уготована судьба. Его перемещали в пекинский комплекс Циньчэн, который с 1949 г. был тюрьмой для политзаключенных. Следующие восемь лет он не видел ни меда, ни чего-либо еще. «К тому моменту я стал дохлым тигром».

К концу «культурной революции» в 1976 г. Мао тоже был в своем роде дохлым тигром. Он усох — физически и политически, — и скончался в том же году. Но дух Мао пережил бренное тело. Нынче ни одна стратегическая речь высшего руководства не обходится без обязательного реверанса в сторону «вечно актуальных идей Мао». Его внешне мягкий и амбивалентный, как у Моны Лизы, облик до сих пор доступен взору над входом в столичный Запретный город. Напротив портрета, в мавзолее на площади Тяньаньмэнь, покоится его тело — в хрустальном гробу, чтобы массы могли «отдать вождю дань уважения». О сохранности тела заботится Управление по делам мавзолея Мао Цзэдуна, которое устраивает регулярные симпозиумы по вопросам презервации биологических тканей.

Когда Китай в 2001 г. ввел банкноты нового образца (в пятый раз после революции 1949 г.), лик Мао в гордом одиночестве украсил все купюры достоинством выше одного юаня (примерно 0,14 цента). Все прочие вожди, крестьяне и рабочие, запечатленные на банкнотах старого образца во всем своем пролетарском великолепии, были удалены. Общественность так и не получила внятных объяснений столь радикальной перемене стиля, однако художник Дэн Вэй, участвовавший в разработке дизайна предыдущих банкнот, сказал в одном интервью, что «было принято решение следовать международной практике: один человек на всех купюрах». Граверам и художникам оставался единственный выбор — использовать Мао для олицетворения современного Китая.

Партия много лет ломает голову, как бы отречься от гибельных безумий маоистского правления, не подписав собственный смертный приговор. После целого года закрытых обсуждений, к которым, как свидетельствует Ли, было привлечено 4 тысячи кадровых работников, КПК в 1981 г. вынесла вердикт в форме партийной резолюции. Она постановила, что Мао допустил «серьезные просчеты», однако в целом «его достоинства играли первостепенную роль, а ошибки — вторичную». Ли был ошеломлен тем, с какой легкостью смерть десятков миллионов людей удалось упаковать в столь обтекаемую оболочку. «Разве эти цифры не чудовищны? Неужели мы и впрямь понимаем, что они означают? — спрашивает он. — Если мы не можем добиться ясной картины собственного прошлого, нам не удастся улучшить общество. А ведь министерство пропаганды до сих пор пытается скрыть эти преступления».

Хотя КПК и не включило явную оценку карьеры Мао в свою резолюцию, она все же поставила Великому Кормчему своеобразный ученический балл. В Китае можно часто слышать, что Мао был «на 70 % хорошим, а на 30 — плохим». Вердикт по этой дискуссии, которой руководил Дэн Сяопин, ставший вождем в 1978 г., и поныне является окончательным суждением для всех публичных споров о Мао. «В отличие от культа Сталина, мы имеем дело с человеком, который сочетает в себе Сталина, Ленина и Маркса, — говорит Джереми Бармэ. — Дэн Сяопин думал: если мы от него избавимся совсем, то откроем двери — не сегодня, не завтра, но в конце концов — для полного отрицания всей системы с подачи каких-нибудь радикальных мыслителей».

Партия до сих пор ревностно следит за имиджем Мао на страницах школьных учебников, подобно тому как она это делает в отношении японской оккупации Китая и ее изложении для японских детей. Группа ученых под руководством профессора Су Чжиляна из Шанхайского педагогического университета несколько лет пыталась добиться более честной оценки правления Мао. «Возьмем, к примеру «большой скачок» и «культурную революцию», — сказал мне Су, когда я интервьюировал его в 2004 г. — В прошлом мы описывали этот период довольно невнятно, зато в последнем издании [школьного учебника] мы полностью осудили решение Мао о начале этих кампаний». Предыдущий учебник объяснял «культурную революцию» тем, что Мао выдвинул «неверный тезис о засилье каппутистов[15] в партийных органах». Новая версия гласила, что за кампанией стояли «культы личности отдельных вождей и автократический стиль руководства». «Реформы в Китае пошли по пути «сначала экономика, затем политика», — сказал Су. — Мы пытаемся сделать историю объективной, заменив беспочвенные выводы изложением фактов».

Когда «Нью-Йорк Таймс» в 2006 г. опубликовала статью об исчезновении Мао из нового учебника истории, использовавшегося в старших классах одной из шанхайских школ, разразилась настоящая буря. Мао и традиционные трактовки войны и революции вдруг оказались заменены эссе о культуре, экономике, транспорте и даже гастрономических привычках людей, и стали напоминать альтернативный подход к изложению истории, за который ратуют кое-какие педагогические течения на Западе. Броский газетный заголовок — «Куда девали Мао?» — вызвал бурную реакцию в Интернете. Влиятельный генерал-лейтенант Ли Цзицзюнь, бывший глава Центрального военного совета КНР, заявил в интервью агентству «Синьхуа», что попытка принизить роль революции и идеологии «абсурдна». Другие комментаторы в Интернете уподобили эти изменения «государственному перевороту тихой сапой» и заговорили о «китайской оранжевой революции». Су тщетно протестовал, что социальная история, сфокусированная на социальных тенденциях, а не на отдельных вождях, олицетворяет надлежащий «марксистский взгляд на цивилизацию». Многолетний труд по созданию нового комплекта учебников пошел прахом, когда шанхайские власти приказали изъять весь тираж. Еще до скандала Су откровенно рассказывал о цензурных ограничениях. «Учебники истории суть публичная интерпретация политической воли страны, — говорил он в интервью 2004 г. — И вот почему редакторы напоминают птичек, танцующих в клетке».

Миф о Мао сковывает не только редакторов школьных учебников. Правопреемники Мао Цзэдуна тоже должны выказывать пиетет в адрес своего предшественника. В конце декабря 2004 г., на юбилейных торжествах по случаю сто десятой годовщины его рождения, Ху Цзиньтао появился в костюме а-ля Мао. Как водится в таких случаях, были вновь опубликованы книги и поэмы Великого Кормчего. Веяния XXI столетия выразились в том, что появилась и музыкальная рэп-композиция в его честь. Впрочем, празднества в 2004 г. отличались одной важной особенностью: группа из шести писателей и ссыльных диссидентов опубликовала открытое письмо с дерзким заглавием: «Призыв к удалению тела Мао Цзэдуна из Пекина». Приведем один абзац.