Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич - Страница 8

Список снаряжения, составленный Билибиным, был велик, и они целыми днями мотались по магазинам.

В один из этих хлопотливых дней к Ирине пришел Коля Корнеев, только что окончивший Академию художеств. Сын портного, он очень гордился дипломом архитектора, но распределением был недоволен и пришел посетовать на свою судьбу:

— Что я там буду делать — в этой старой дыре Новгороде? Копошиться в обломках прошлого? Я, комсомолец, должен строить новое! Но меня никто не слушает, — Коля посмотрел на Ирину, у нее он всегда находил сочувствие, но Ирина шила из желтого ластика[1] какие-то мешочки и не подняла головы.

— Я могу тебе помочь, — вдруг уверенно обнадежил Митя. — Видишь, сестра шьет мешочки? Это — для золота. Я еду на Колыму и могу предложить тебя в нашу экспедицию на должность завхоза. Поедешь на Колыму — тебя наверняка освободят от Новгорода.

Коля вытаращил глаза. Митя, имея голову, полную неожиданных идей, часто так огорошивал. Коля некоторое время остолбенело стоял, потом захохотал и повалился на диван.

Митя оставался серьезным. Он подошел к карте, занимавшей всю стену комнаты, обвел на самом краю земли кружок:

— Видишь, ни одного поселка, ни одного города. Здесь мы найдем золото и начнем строить города. Ты будешь первым архитектором первого города на Колыме! Тебя это устраивает?

Коля Корнеев перестал смеяться и подошел к карте. К вечеру они договорились: завтра встретятся в Геолкоме, Митя представит Колю как способного завхоза, по совместительству художника, в будущем — архитектора Билибину.

Уходя от друзей, Коля сомневался только в одном:

— А подойду ли я? Возьмут ли меня?

Ирина успокоила:

— Возьмут. Чудаков ехать на край света немного.

Николая Корнеева зачислили в экспедицию, и он тотчас же выехал во Владивосток: там его ждали алданцы и обязанности завхоза.

Семнадцатого мая выезжали из Ленинграда и остальные — Билибин, Цареградский, Казанли. Провожавшие: мать Билибина, жена Цареградского, сестра Казанли — всплакнули, как водится, перед долгой разлукой, надавали кучу нужных и ненужных советов. А сами отъезжавшие, казалось, и не думали о долгой разлуке и трудностях, которые их ждут. Уезжали легко, весело, с шутками, словно на загородную прогулку.

Поезд еще не отошел от вокзала, а Митя уже забрался на верхнюю полку, обвалил себя новыми книгами так, что, когда поезд тронулся, они градом посыпались на сидевших внизу.

— С Митей не соскучишься, — весело сказал Билибин.

Уплыли за окном заплаканные лица женщин. Поезд, покачавшись на стрелках, вышел на прямой путь. Пассажиры начали устраиваться, знакомиться и раздумывать, чем бы заняться.

В БУХТЕ ЗОЛОТОЙ РОГ

— На Колыму!!! — орал как оглашенный Эрнест Бертин, когда была получена телеграмма Билибина. — Серега, в-в-выдвиженец н-н-несчастный, едем?!

Эрнест по-прежнему не занимал никаких должностей, по-прежнему величал себя бродягой и лишь о Колыме мечтал вожделеннее, чем прежде.

У Сергея Раковского, его закадычного дружка, крылышки вольного искателя подрезали, и сам он немного остепенился после того, как перевели на государственную службу и поставили начальником Ыллымахского разведрайона. «Остепенил» его Вольдемар Петрович, а ему Сергей не мог отказать из уважения. Но неизведанная тайга и его, Серегу, звала и манила.

Он, как и Эрнест, дал обещание Билибину ехать, куда тот позовет, так что спрашивать его об этом было излишне.

— А Вольдемар Петрович отпустит?

— Отпустит!

И тогда Серега схватил карандаш, бумагу, сверху вниз проставил пятнадцать цифр… Прежде записал себя и Эрнеста:

— Кого еще?!

И еще пятерых: старика Майорыча, якута Седалищева, забайкальца Чистякова, охотника, весельчака Алехина и Степана Степановича вместе с его собакой Демкой. Записали, не спрашивая согласия, — знали их, как себя, знали, что поедут.

Пять лет неразлучно ходили Серега и Степанович в старателях и разведчиках. Такое золото намывали, что славились на весь Иркутск. Степан Степанович, бывший лейб-гвардии гренадерского полка рядовой, а позже — артиллерист Красной Армии, говорил Сереге:

— Гуляй, студент, на учение заработаем!

И гуляли до последнего золотника, а потом снова на Бодайбо, на Алдан с тощими сидорами. А «студентом» прозвал он Серегу потому, что попал тот в Степанову артель со второго курса Иркутского политехнического института — приехал подзаработать на учение, да так и застрял.

Был Степан Степанович всего на шесть лет старше Раковского, но рядом с маленьким, поджарым студентом, высоченный, плечистый, черноволосый, казался еще старше. Они были как отец с сыном, и Серега, осиротевший в раннем детстве, почитал Степана Степановича за отца родного. Под его рукой научился искать золото, прошел все таежные науки, да и житейские… Разумным человеком был Степан Степанович, но фамилия у него совсем неподходящая — Дураков. Поэтому по фамилии его никто и не называл, а только лишь уважительно — Степан Степанович.

Семерых записали. Для вербовки остальных вывесили объявление на двери гостиницы, где сняли лучший номер. В комнате стояли два промятых топчана, колченогий стол и табуретка. Эрнест по-барски развалился на топчане, Серега уселся, по-турецки скрестив ноги. Главным советником пригласили Степана Степановича. Он восседал на табуретке, широко раскорячившись, и молча попыхивал трубкой. В его ногах лежал сеттер не очень чистой породы по кличке Демьян Степанов, Демка. Народ валил разный: безработные, числившиеся на алданской бирже труда, незадачливые копачи, промывшиеся до последних портков, фартовые… Степан Степанович на всех имел наторелый взгляд и, когда надо было взять, спрашивал пса:

— Ну что, Демьян, возьмем?

Польщенный обращением хозяина, Демка постукивал по полу хвостом, будто молотком на аукционе.

— Берем!

Ну, а если Степан Степанович не обращался к Демьяну, тот хвостом не постукивал, и просившему неопределенно отвечали:

— Подумаем.

Вошли двое. Молодые, рослые, в красноармейских шинелях и буденовках. Один, с лицом продолговатым, как дыня, назвался Мишей Лунеко, другого — у того голова словно арбуз — назвал Андреем Ковтуновым. Андрей был объемистее Миши, но будто прятался за его спиной. И на все вопросы отвечал Миша.

— Служили? — спросил Раковский.

— Служили. В артиллерии. Я старшиной, он каптенармусом.

— В г-г-горном деле м-м-маракуете? — спросил Эрнест.

— Нет, не м-м-маракуем. Работали старателями две недели.

— И много з-з-заработали?

— Восемьсот рублей… закопали.

Наниматели засмеялись, а Эрнест заржал. Он всегда был рад похохотать над незадачливыми копачами-старателями.

Сереге ребята понравились: и молодые, и здоровые, а главное, честные — цену себе не набивают, над своими неудачами посмеиваются. Таких надо взять, но Степан Степанович молчит, лишь трубкой попыхивает, и Демьян хвостом не бьет.

— Ну как, Степан Степанович? Ребята в Красной Армии служили, как ты. Артиллеристы…

Степан Степанович спрашивает:

— От Неверы сюда пешком шли?

— Нет. Приехали на почтовых оленях.

— Ходить много придется… Сапоги-то чинить умеете?

— Нет.

— А плотничать?

— Нет.

— А работы боитесь?

— Нет.

Тут и Степан Степанович захохотал: все нет, да нет, как из пушки заладили.

— Ну, Демьян, возьмем артиллеристов?

Демка на вопрос хозяина тотчас же ответил утвердительно.

На другой день наниматели вывесили полный список зачисленных в Колымскую геологоразведочную экспедицию. В этом списке увидели свои фамилии Миша и Андрей. Были в нем и Петр Лунев, партиец и тоже бывший красноармеец, Евгений Игнатьев, отчаянный мужик с перебитым носом — воевал на германской, четыре года служил в Красной Армии, три — работал на забайкальских приисках. Были и трое веселых алданцев: Яша Гарец, Кузя Мосунов и Петя Белугин. И еще — Тимофей Аксенов, хлебороб.