Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич - Страница 27

Собачий караван направился к Бахапче. Выехали в долину Малтана. Горы, деревья и даже ровный белесый воздух словно окаменели, замороженные. В этом безмолвии лишь скрипели полозья, да изредка слышались «хак!», «тах!», «хук!», да время от времени то та, то другая собака взвизгивала и на ходу терла отмороженную морду о снег. Холод забирался под одежду, и стыли кости. Все, и якуты Петр и Михаил, то и дело соскакивали с нарт и бежали, размахивая руками, чтоб как-нибудь согреться. Один Макар Захарович сидел закутанный до самых глаз платком вместо шарфа и недвижно глядел в опушенную инеем щель.

— Не замерз? — тревожился Валентин Александрович.

Старик в ответ слабо взмахивал рукой.

Следующий день был такой же: белесоватый застывший воздух, белое безмолвие, нарушаемое лишь скрипом полозьев да треском движущихся нарт, бегущие собаки и люди. Показалось из-за гор тусклое солнце, но его косые лучи были бледны и холодны, да и коснулись они только южных склонов, не опустившись в долину.

А когда оно скрылось и сумерки посинели, Макар Захарович вдруг остановил нарты у старого, без вершины, раскидистого тополя, похожего на распятие, подошел к нему, смахнул с посеребренного ствола иней:

— Читай.

Все, сгрудившись, в один голос и тихо, но торжественно, точно клятву, читали:

Долго стояли молча, обдавая друг друга голубыми клубами горячего дыхания. Ночь была тихая, морозная, ясная.

Нарушил молчание Митя Казанли:

— Валентин Александрович, помнишь, Юрий Александрович в письме, написанном отсюда, просил установить координаты Белогорья, начала сплава? Займемся? Ночь будет подходящая, все звезды как на ладони.

Рядом с тополем обнаружили остов палатки, бревна, щепки, оставленные отрядом Билибина. Рабочие быстро натянули палатку на этот остов, разожгли печь, поставили котелок и чайник, привязали на ночлег собак, накормили их и сами сели ужинать…

Цареградский и Казанли почти всю ночь производили астрономические наблюдения, устанавливая координаты Белогорья. И думали о Билибине, его отряде…

Валентин Александрович сидел на нарте у свечи, прилепленной воском к дуге, в замерзающих руках держал хронометр и по нему отсчитывал доли секунды. Дмитрий Николаевич, пристроив на высоком пне секстант, следил за движением Полярной звезды — она висела как раз над вершиной Белой горы — и время от времени командовал:

— Готовьсь!

— Есть.

Ртуть в искусственном горизонте секстанта замерзала. Лезли в палатку, отогревали, сами немножко согревались и — снова:

— Готовьсь!

Валентин Александрович смотрел то на хронометр, то на крутой силуэт Белой горы и вспоминал, что именно с нее, с ее обрывистого склона, взял Билибин отпечатки листьев древних растений и окаменевшие обломки стволов и направил их с Медовым в Олу, а он, Цареградский, определил их как верхнемеловые или третичные. Это было первое определение флоры, которая восемьдесят — сто миллионов лет назад зеленела здесь, а потом была законсервирована в вулканических пеплах. Такие пеплы, как успел узнать он, покрывают огромные пространства Охотского склона, на его водоразделе с бассейном Ледовитого океана. В таких пеплах и лавах могут встретиться богатейшие месторождения золота и серебра, но россыпей они не дают и простым шлиховым опробованием их не уловишь… Когда Юрий Александрович узнает, что образцы, найденные им в Белогорье, определяются как верхнемеловые или третичные, а значит, обнадеживающие, наверное, очень обрадуется и серьезно заинтересуется этими белыми горами…

— Митя, а у нас, в Ленинграде, звездное небо такое же?

— Сейчас там день, звезд нет.

— Ну, а когда будет ночь?..

— Не совсем. Полярная звезда здесь выше. Готовьсь!

Часть третья

ЧУДНАЯ ПЛАНЕТА

ЛОЦМАНЫ БЕШЕНЫХ РЕК

Перед сплавом Билибин не спал.

На этом закончились записи в сохранившемся дневнике.

Еще на плотбище Билибин ставил мерные рейки и с тревогой отмечал, как быстро падает вода — за сутки на двенадцать сантиметров! А когда остановились на первый ночлег, тревога усилилась — только за ночь вода убыла на десять сантиметров! Лучшее время после дождей было упущено: Малтан мелел и обнажал перекаты. И скоро пришлось не столько плыть, сколько пахать плотами гальку на перекатах.

Чтоб хоть немножко приподнять воду, ставили «оплеухи» — заранее вытесанные доски. Эти плотики иногда выручали, но чаще проталкивались шестами. Подсовывали под плоты крепкие лиственничные жерди и, по щиколотки увязая в мелкой гальке, сталкивали их с перекатов. От этих стяжков[2] на плечах сплавщиков загорелись рубиновые ссадины. Они ныли, пылали, но на каждом перекате шесты снова впивались в грудь и плечи и сдирали кожу.

И вдруг — порог!

Нет, сначала были плесы. Один, другой… Потом попался такой тихий и длинный плес, какого еще не встречали. Плыли по нему часа два, не шевеля кормовым веслом, и блаженствовали. Кое-кто даже вздремнул, пригретый теплым осенним солнышком. Тишина, лишь вода убаюкивающе журчит под плотом.

Только главному лоцману этот плес не нравился. Степан Степанович напряженно вглядывался вперед, вслушивался, даже про трубку забыл — она не дымила. И вдруг на крутом завороте гаркнул:

— Бей вправо!

От его крика матрос Лунеко, прикорнувший у кормового весла, чуть с плота не свалился. Все вскочили, затабанили веслами и стяжками. Плоты вырвались из быстрины, заскрипели по гальке, врезались в протоку.

Команда была исполнена вмиг и безраздумно. Но потом все стали пересматриваться: зачем свернули с прекрасного фарватера в какую-то гнилую протоку? И дружно уставились на главного лоцмана.

Степан Степанович молча раскурил трубку, молча сошел с плота и, никому ничего не объясняя, пошагал берегом туда, где за красноталом сверкала река. Демка, «помощник» главного лоцмана, побежал за ним, махая вислыми ушами. Все, немного постояв, тоже двинулись за Демкой.

И там, за излучиной, увидели такие глыбы и такой кипящий омут, что долго слова не могли вымолвить. Эта шивера[3] разнесла бы плоты в щепы…

— Н-да, — раздумчиво протянул Юрий Александрович. — А ведь ни Макар, ни Кылланах об этом пороге на Малтане не говорили…

Билибин не досказал, что думал, но все поняли его: если на этом, не помянутом якутами пороге плоты могли разбиться, то что же ждет их на Бахапче — реке бешеной…

— Ну что ж, догоры, надо быть осторожнее. Как говорят туземцы, глаза есть, однако видеть надо.

Матрос Алехин сник, матрос Лунеко попытался оправдаться:

— Я пушку видел… Как она пальнет: «Бей вправо!», я чуть с плота не сковырнулся… Ну и голосище у тебя, Степан Степаныч, только орудием командовать!..