Побег - Ласки Кэтрин - Страница 29

Асуль хотела что-то сказать, но Эстрелла не позволила.

– Да, мы через все это прошли. Я, не знавшая с рождения, что такое стоять на твердой земле, – выжила. Корасон, Анжела, Эсперо… Селесто, который едва успел научиться бегать, прежде чем попасть на корабль, – мы выжили, потому что были вместе. Мы выжили, когда испанцы жалели дать нам воды и зерна. Мы выплыли – хотя они думали, что мы утонем. Мы бежали по этой земле так, как люди и представить не могли, мы сражались с горными кошками и болотными тварями, мы выжили даже тогда, когда люди хотели убить нас и уже убивали друг друга…

Дрожь пробежала по телу Эстреллы.

– Мы вместе посмотрим в глаза новым опасностям. Но эти опасности не должны рождаться внутри нашего табуна. После всего, что мы пережили вместе, здесь не места ревности, жадности, злобе и зависти – они нас уничтожат. Люди привыкли уничтожать друг друга. Но мы не люди. Мы – табун. И мы будем жить на этой земле, в этом Новом Мире. Я верю в это. Я действительно верю в это!

Глава семнадцатая

В собственности?

Воздух становился прохладнее, а ночи – совсем холодными. Прозрачное небо по ночам усыпали мириады звезд. Северная Звезда сияла небывало ярко, а аромат сладких трав стал постоянным и сильным.

Асуль в последнее время вела себя тихо, но почему-то это не успокаивало Эстреллу. Она чувствовала, что в воздухе что-то сгущается, – так бывает перед летней грозой…

Несмотря на напряжение, путешествие приносило и свои радости. Эстрелле нравилась смена времен года. На корабле она знала лишь два проявления сил природы – шторм и штиль, причем и то и другое – в душной темноте трюма. Теперь же, чем дальше на север забирался табун, тем разнообразнее становились изменения погоды. Сильная метель – казалось, она была уже так давно – оказалась последней весенней бурей. На смену ей пришли жаркие дни и ночи. Иногда случались сильные грозы, когда казалось, будто небо сейчас разорвется от раскатов грома и треска огромных молний.

Теперь Эстрелла была спокойна – ей не довелось провести всю свою жизнь в тесном гамаке в корабельном трюме. Она могла бы всю жизнь принадлежать миру людей. Учиться ходить странным шагом, носить на спине всадника, везти повозку… работать, работать и работать, лишь изредка радуясь жизни на пастбище в долине. Если бы у нее родился жеребенок, и ножки у него были ровные и сильные, а шея стройная и гибкая, ее дитя забрали бы у нее и продали.

Странный мир. Эстрелла искренне не понимала, почему Анжела все еще грустит временами по своим хозяевам. Она гордилась своим всадником и любила вспоминать свой изящный аллюр и церемониальные шаги в процессиях. Она рассказывала, что всегда ладила с хозяйскими детьми, – но никогда не вспоминала о собственных жеребятах. Однажды Эстрелла спросила ее о них, но Анжела тут же начала с жаром говорить о том, сколько денег за них выручил ее хозяин. Корасон была более чувствительна. Она тоже помнила семью своего владельца, но никогда не говорила о ней так, как Анжела.

Однажды, когда табун расположился на ночлег под большим баньяном, Эстрелла спросила Эсперо, помнит ли он своих хозяев.

– О, их было так много, что всех и не упомнить.

– А ты пытался?

– Нет, зачем?

– Они были жестоки?

– Нет, нет. Вовсе нет. Я просто не хочу вспоминать то время. Все мы были собственностью людей, а это неестественно для живого существа – быть чьей-то вещью. Я не понимал этого, пока не обрел свободу.

Эстреллу пробрал озноб.

– Каково это – быть чьей-то собственностью?

– Это означает, что мундштук у тебя во рту всегда… даже когда его нет. Он у тебя в мозгах. Ты ни о чем не думаешь, потому что тобой управляет хозяин. Твоими мозгами становятся его шпоры, его поводья, его мундштук.

– А как же долина? И то знание, которое она дала?

– Да, там мундштука нет. Но ты же знаешь, что он будет? Это незыблемо и неизменно, как восход луны и звезд. Для многих из нас трава на пастбищах становилась гораздо менее желанной и вкусной, чем овес в яслях. В долине можно на мгновение почувствовать себя свободным – но это чувство пугает и смущает. Это как обещание того, чему не суждено сбыться.

Эстрелла закрыла глаза и снова вспомнила свой гамак… тусклый свет в душном трюме… Кажется, теперь она понимала, что значит быть в собственности. Цепи и веревки, которыми ее скрутили в Городе Богов, были похожи на власть мундштука – и это было ужасно. А гамак натирал нежную кожу маленького жеребенка и не давал возможности уткнуться в теплый живот матери, пахнущий молоком. Гамак тоже был мундштуком – мягким, но беспощадным. Это сделали с ней люди – чтобы напомнить, что она их собственность, их вещь, даже если она только что родилась и не может быть ничьей, кроме своей матери.

В эту ночь она плохо спала. Ей снились злые сны про поводья и мундштуки, про веревки, стягивающие ей ноги. Даже привычный образ маленькой лошадки не принес Эстрелле успокоения.

– Маленькая лошадка! Куда ты скачешь?

– Я Лошадь Рассвета. Я могу показать тебе лишь часть пути. Я не могу сделать все, чего ты хочешь. Ты опоздала родиться в этом Новом Мире – я была слишком давно.

Эстрелла сквозь сон почувствовала присутствие койота, подкрадывающегося, чтобы прогнать маленькую лошадку…

– Скажи, что мне делать?

– Ты знаешь. Ты видишь путь.

Внезапно лошадка встала на дыбы, ноздри ее раздулись, чуткие ушки встали торчком.

– Огненный ветер уже начинается! Берегись его!

Эстрелла чувствовала дуновение легкого ветерка. Он был теплым, странно теплым… Становился все жарче…. Все вокруг потемнело, воздух заполнился пеплом и дымом… хлопья сажи метались в воздухе и оседали на шкуре… Горячий пепел жалил и обжигал. Эстрелла слышала приближающийся рев пламени, сквозь который пробивался жалобный вой койота. Последнее, что она запомнила перед пробуждением, – маленькую лошадку танцующую в языках яростного пламени.

Глава восемнадцатая

Пегас

Далеко от этого места, в долине, красивый вороной жеребец, а с ним две кобылы и жеребенок-девочка остановились на ночлег под таким же громадным баньяном.

Жеребец хотел идти дальше, но одна из кобыл, Белла, готовилась принести ему сына или дочь, и он не хотел рисковать.

Три взрослых лошади были не так далеко от Города Богов, когда ветер принес запах крови. Белла носила жеребенка, но жеребца взволновал новый запах. Это был запах молодой кобылы-подростка, в чьих жилах текла та же кровь, что и у жеребца. Это была кровь берберийских лошадей пустыни и арабских скакунов. Жеребец был чистокровным, выведенным специально ради выносливости и скорость. Он был лучшим из того, что могли дать две древних породы, и потому его назвали в честь Звездной Лошади – Пегасом. Хозяин прошептал ему имя на ухо, когда он был еще жеребенком. Хозяин, дон Артуро, был маленьким кривоногим человечком – но отличным наездником.

Начало своей жизни жеребец провел в долине, питаясь молоком такой же чистокровной матери-андалусийки. С этим молоком он впитал и чувство крови, запах крови своих предков. И вот теперь этот же запах вернулся к нему с небывалой силой. Да, он шел от того, кто до поры спал в животе его кобылы, – но еще он был в ветре, дующем из пустыни.

Жеребец не жалел, что бежал от людей из города Чицен. Ничего хорошего не было в его жизни с тех пор, как дон Артуро продал его – и жеребец отправился за океан вместе с доном Эстебаном… который ничего не понимал в лошадях.

Сначала они приплыли на Первый Остров, откуда дон Эстебан отправился вслед за кораблями Искателя. У владельца Пего была лишь одна страсть – золото, и он хотел добыть его раньше, чем Искатель. Однако дела пошли совсем не так, как надеялся дон Эстебан. Оказалось, что они идут по кровавому следу. Люди Чицен перестали считать лошадей богами и выяснили, что пользы от них гораздо больше, чем от богов. Поэтому дон Эстебан продал им Пего, двух кобыл и жеребенка-подростка – за золото.