Сан-Антонио в Шотландии - Дар Фредерик - Страница 19

Я должен был бы сиять, как летнее солнышко, но на самом деле сижу в дерьме по шею. Что делать? Дражайший Берю в очередной раз подсказывает отличное решение.

– Я тут кое-что придумал, но, боюсь, ты меня пошлешь куда подальше.

– Рассказывай!

– А что, если подпалить кабинет? Мебель деревянная, ковер шерстяной. Вспыхнут, как целлюлозная фабрика.

– Отличная, прекрасная, гениальная идея, – радуюсь я.

– Я схожу в гараж за канистрой бензина.

– Ладно.

Сейчас уже почти полвосьмого. Время поджимает. Когда Берю возвращается с канистрой, я быстро обливаю картотеку, чиркаю спичкой и бросаю ее в бензинные пары.

Происходит маленький взрывчик, и все загорается с успокаивающей быстротой.

– "Поцелуй меня, Валентина, поцелуй!" – поет Толстяк.

Как и все дикари, он восхищается огнем. Я протягиваю ему канистру и советую:

– Возврати свое снаряжение поджигателя на место

– А чего потом? Сбегать за пожарными?

– Потом ты насадишь на свою удочку новый крючок и пойдешь на рыбалку. Кстати, ты там находишься уже больше часа, ты об этом знаешь?

– Естественно!

Мы быстренько расстаемся. Я бегу в мою комнатушку и ложусь спать, будто знать не знаю, что старый замок начинает гореть. Теперь мне остается только открыть шкатулку.

Глава 12

В этом деле мы действуем скорее как злоумышленники, чем как полицейские.

Незаконное проникновение в жилище, умышленная авария, поджог. Есть за что надолго сесть на родине сэра Вальтера Скотча.

Лежа в постели, я начинаю возиться с замком металлической шкатулки. Но без моей отмычки я похож на безногого, которому подарили пару ботинок.

И вдруг мне в голову приходит еще одна идея. Я встаю и иду порыться в набрюшном кармашке моих брюк.

Именно туда я положил ключик, найденный в сумочке Синтии вместе с пистолетом.

Я вставляю его в замочную скважину. Получилось! Ай да СанАнтонио! Твоя дедукция, высочайший интеллект, гений сыщика и прочие блестящие качества, соединенные с расчетливой смелостью, инициативностью, точностью суждений и скромностью, опять позволили тебе преодолеть препятствие. Браво, Сан-Антонио. Этот ключик прекрасно подходит к шкатулке.

В ней лежит добрая сотня пластиковых пакетиков. Вскрываю один. В нем героин.

Выходит, мамаша Дафна в курсе подпольного бизнеса? Да что я! Руководит им, раз именно она хранит запас дури, которую потом суют в бутылки с виски. Хороши же благородные шотландские семьи! Старая больная леди держит в своей шкатулке героин, ее племянница прогуливается с девятимиллиметровым пистолетом, из которого убили человека, будущий муж племянницы пытается разбить мне морду, их директор тоже ходит вооруженным, дворецкий устанавливает в изголовье моей кровати микрофон. Веселая компашка, ничего не скажешь!

Я иду с шкатулкой в туалет и высыпаю ее содержимое в унитаз, после чего спускаю воду и засыпаю, как младенец, ожидая приезда пожарных.

Вместо пожарных полчаса спустя появляется Синтия.

– Тони! Тони! – кричит она. Я вскакиваю, протирая глаза.

– О, дорогая, это вы! Что случилось? Вы так взволнованы!

– Есть от чего! – отвечает моя красавица. – Чуть не сгорел замок. Представьте себе, пожар начался в кабинете тети Дафны.

– Пожар! – бормочу я, удивленный сверх всякой меры.

– Да. Комната полностью выгорела. К счастью, стены Стингинес Кастла сделаны из прочных камней и огонь не смог распространиться.

– В кабинете были ценные вещи?

– Да, и немало. Но самое главное – семейные документы.

– Я вам очень сочувствую, дорогая.

Я скребу голову.

– Как же я не услышал пожарных?

– Мы их не вызывали. В Стингинесе пожарной команды нет, а пока доехала бы бригада из Майбексайд-Ишикена... С огнем покончили домашними огнетушителями слуги.

– Надо было позвать меня. Я бы им помог...

Забавная сцена. То, что она меня подозревает, бросается в глаза, как орфографические ошибки в рапорте жандарма. Это война нервов. Мы следим друг за другом, не забывая про хорошие манеры. Следим, когда едим, когда разговариваем, когда занимаемся любовью,

Поболтав еще немного, мы надолго замолкаем, предоставив слово пружинам матраса, а потом решаем съездить на прогулку в город.

Проходящий в молчании завтрак позволяет мне оценить самообладание тети Дафны. Ее замок частично сгорел, она лишилась героина на многие миллионы, но «все хорошо, прекрасная маркиза».

Я прошу разрешения увидеть очаг пожара. Мрачное зрелище. Все черно, кругом пепел, то, что не горит, скрючилось.

– Надеюсь, вы застрахованы? – спрашиваю я дам, подавив безумное желание засмеяться. Они меня успокаивают.

– Нам заплатят, – уверяет тетушка Мак-Геррел.

От интонации ее голоса даже у ушастого тюленя пошли бы по шкуре мурашки. В этой фразе содержится такой жуткий намек, такая страшная угроза, что я спрашиваю себя, дадут ли они мне уйти отсюда своим ходом.

О происшествии на заводе ни слова.

После завтрака Синтия и я – уезжаем в город. Она показывает мне крепостные стены, музей и универмаг. Очень увлекательно. Наконец я оставляю ее возле здания почтамта, сказав... правду, что иду звонить во Францию.

В такой напряженной ситуации немного правды не повредит.

Несомненно, это первый случай, когда в Майбексайд-Ишикене заказывают разговор с Францией. Телефонистка (очаровательная рыжеватая блондинка с усеянной веснушками кожей, с голубыми близорукими глазами, увеличенными этак в тысячу раз толстыми очками, с плоской, как доска, грудью и такими чудовищными зубами, что они не помещаются во рту) не верит своим заячьим ушам. Мне приходится повторить номер босса по цифрам, потом написать название страны крупными буквами. Наконец она задумчиво кивает и начинает крутить ручку своего аппарата.

Затем она просит телефонистку Глазго попросить лондонскую вызвать парижскую и дать запрошенный мною номер.

Это длится добрых десять минут, в течение которых телефонистка строит мне глазки через свои иллюминаторы батискафа.

Через десять минут я с безумной радостью слышу нежный голосок, сообщающий мне, что Франция слушает.

Голос Старика:

– Однако!

Такой прием может охладить кого угодно.

– Я спрашивал себя... – продолжает он.

По моему молчанию ему становится ясно, что я обижен, и он меняет тон.

– Я начал за вас волноваться, мой дорогой друг... Вот это уже лучше. Теперь можно поговорить. Во взвешенных на аптекарских весах выражениях я крайне сжато рассказываю ему о происшедших событиях: о нашем приезде в Стингинес, об инсценировке нападения на Син-тию, о пистолете и ключе в ее сумочке, о моем переезде в замок, о его обитателях, о драке с сэром Конси, о моем ночном визите на завод и сделанном там открытии, о нападении, жертвой которого я стал, наконец, о заполучении шкатулки.

Обычно после моего доклада Старик начинает молча думать, даже если это молчание приходится оплачивать по тарифу международного телефонного разговора. В этот раз он нарушает традицию и кричит:

– Вы проделали фантастическую работу, мой мальчик!

«Мой мальчик»! Это в первый раз. В лучшие дни я имею право на «мой дорогой Сан-Антонио», «мой добрый друг», но впервые за время работы в конторе я слышу от Лысого «мой мальчик». На мои глаза наворачиваются слезы.

– Все это время Берюрье был мне очень полезен, господин директор. Возможно, до завершения дела об этом говорить рано, но я позволю себе прямо сейчас попросить вашего согласия на присвоение ему звания старшего инспектора.

Старик ничего не отвечает. Он не любит, когда его просят о наградах. Насчет орденских ленточек – это не к нему.

– Там будет видно. В принципе я не против. Какова ваша программа?

Я не верю своим ушам.

– Скорее я хочу услышать вашу, патрон. При нынешнем положении вещей вполне можно связаться с Ярдом. Я не имею права арестовать этих людей, зато натворил немало дел, которые могут навлечь на меня неприятности. Кроме того, эти мерзавцы нас раскусили. Я думаю, что надо побыстрее нанести удар.